Александр Пыжиков - Питер - Москва. Схватка за Россию
Уже в июле 1917 года подводились первые итоги. Русский для внешней торговли банк находился на грани капитуляции перед Ярошинским; сопротивление оказывал лишь швейцарский подданный И. Кестлин – ключевое лицо в правлении. Упорного иностранца обвиняли в симпатиях к немцам, но никак не могли отправить восвояси. (Интересно, что в то же время начали ходить слухи о скором переводе правления банка из Петрограда в Москву, где будто бы подыскивалось соответствующее его статусу здание[1276].) С Петроградским международным банком дело обстояло сложнее. Его правление во главе с Вышнеградским до войны уверенно держалось за счет пакетов, принадлежащих германским банкам. С начала войны общие собрания акционеров стали случайными, что вполне устраивало руководящие органы. Но когда началась массированная скупка акций, положение изменилось.
Ярошинский был близок к тому, чтобы заполучить контрольный пакет банка и реорганизовать правление, удалив из него Вышнеградского и его сторонников. Это предполагалось осуществить на чрезвычайном общем собрании акционеров. Правление отбивалось всеми силами, пытаясь перекупить свои же акции там, где это представлялось возможным[1277]. Параллельно оно пыталось найти компромисс, предлагая Ярошинскому отказаться от попыток сместить руководство и обещая взамен широкое финансирование его предприятий[1278]. Однако Ярошинский не польстился на это предложение (что, кстати, свидетельствует о его истинных намерениях). На заседании правления Русского торгово-промышленного банка под председательством Ярошинского было решено: по причине того, что:
«количество купленных акций еще не образует действительно контрольного пакета... признать целесообразность усиления консорциального пакета акций Петроградского международного банка до размера действительно контрольного»[1279].
Обострившийся конфликт разрешился лишь благодаря активному вмешательству Русско-Азиатского банка. Его ключевые акционеры выступили на стороне Вышнеградского и его правления. В трудную минуту они не оставили своих давних партнеров: Батолин перекупил часть акций, не дав Ярошинскому собрать искомое большинство[1280]. Конечно, это был не просто дружественный акт: летом 1917 года речь фактически шла о развале мощной питерской банковской группы с ее устоявшимися многолетними связями. В случае перехода Петроградского международного банка в недружественные руки положение остальных становилось крайне уязвимым.
Но этому сценарию не суждено было осуществиться: после корниловских событий дела Ярошинского резко пошли на спад. Ощущая серьезный денежный дефицит, он обратился к Временному правительству за финансовой помощью. Но теперь купеческий состав кабинета не только отказывает ему, но и поднимает вопрос о злоупотреблениях в Русском торгово-промышленном банке. В результате от значительного числа акций Русского для внешней торговли банка и Петроградского международного банка Ярошинскому пришлось отказаться[1281]. Проект по развалу столичной банковской группы после корниловской эпопеи явно не имел уже перспектив.
Пока москвичи пытались провернуть все эти операции, питерцы не оставались пассивными наблюдателями. Летом 1917 года они повели крупную политическую игру, успех в которой должен был обеспечить им возврат лидирующих позиций. Об этом и пойдет речь далее.
Глава 7.
КОРНИЛОВСКАЯ ЭПОПЕЯ
События, связанные с вооруженным выступлением под руководством генерала Л.Г. Корнилова, – ключевые для бурного и насыщенного периода, когда у власти в России находилось Временное правительство. Эти события стали прелюдией катастрофы, круто изменившей весь ход российской истории и судьбы всех россиян. Многие из них на протяжении последующих десятилетий вновь и вновь будут обращаться к этим событиям, уточняя детали и пытаясь проникнуть в суть противостояния Керенского и Корнилова. Историки также не оставили без внимания август 1917 года: огромное количество литературы на данную тему – лучшее тому свидетельство[1282]. И так как этот судьбоносный эпизод изучен довольно обстоятельно, в настоящей работе он будет рассмотрен лишь в контексте общей задачи, поставленной автором; будут выделены те аспекты, которые связаны с борьбой двух мощнейших группировок отечественной буржуазии. Корниловская эпопея убедительно показывает, какими трудными были взаимоотношения питерского и московского кланов. Тогда под угрозой оказалась судьба отечественного капитализма в целом, но даже в этой драматической ситуации они не смогли продемонстрировать элементарного доверия друг к другу и предпринять те действия, в которых, казалось, были кровно заинтересованы.
Мысль о том, что именно конкуренция двух буржуазных кланов помешала успешной реализации замыслов Корнилова, не нова. Еще в советский период историк В.Я. Лаверычев обратил внимание на то, насколько непохожими политическими путями двигались эти буржуазные группы[1283]. Купеческая буржуазия изначально ориентировалась на сотрудничество с различными политическими партиями, которые появились в России в 1905 году – в преддверии выборов в Государственную думу. Более того, она всячески способствовала их формированию, будучи крайне заинтересованной в создании законодательного органа нового типа. И либеральные партии, заседавшие в Государственной думе, действительно превращали нижнюю палату в своего рода инструмент по ограничению всевластия правящей бюрократии. Питерские же предприниматели, напротив, в партийном строительстве не участвовали, не видя в этом большой надобности: их аффилированность с придворными и правительственными кругами служила залогом успешной коммерческой деятельности. Таким образом, задача по ограничению власти правящей бюрократии, жизненно важная для московского купечества, явно не отвечала интересам питерского клана, опиравшегося на эту самую бюрократию. Столичные инициативы не шли дальше учреждения общественно-предпринимательских организаций, целью которых было исключительно взаимодействие с чиновничеством. Как мы видели, после февраля 1917 года и крушения царского правительства деловая элита Петербурга перестраивалась с большим трудом. Она так и не обзавелась дружественной партийной структурой, не смогла наладить публичную политическую деятельность, по-прежнему тяготея к полузакрытому от общественности решению насущных проблем.
Всероссийский торгово-промышленный союз, учрежденный московской буржуазией, активно вел политическую пропаганду. Достаточно просмотреть протоколы заседаний его совета, чтобы убедиться в размахе и профессионализме этой деятельности. К ней были привлечены известные интеллектуалы (Г.И. Чулков, Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев) и популярные литераторы (И.А. Бунин. Е.Н. Чириков. И.С. Шмелев и др.); было налажено сотрудничество с рядом членов Временного комитета Госдумы. Протоколы заседаний показывают также тесную связь купечества со ставкой и ее главой генералом М.В. Алексеевым, чьи посланцы периодически появлялись в Москве для обсуждения конкретных вопросов[1284]. Особенно тесными были отношения с кадетской партией, так что «иногда затруднительно определить, где кончается партия кадетов и начинается союз»[1285]. В питерской же предпринимательской группе, располагающей мощным финансовым ресурсом, дело обстояло совсем иначе. Как вспоминал глава Русско-Азиатского банка А.И. Путилов, для нужд политической борьбы петроградскими капиталистами в короткий срок было аккумулировано около четырех миллионов рублей; свой вклад сделали крупные банки и страховые общества. Но вот что удивительно: по откровенному признанию Путилова, финансово-промышленные воротилы слабо представляли, что делать с собранной ими суммой[1286]. Забегая вперед, скажем: данное обстоятельство не ускользнуло от внимания современных ученых, серьезно изучающих события 1917 года. Поддержку Корнилова партией кадетов, опиравшейся на общественное мнение, они назвали «надпольем», а усилия питерских финансистов по укреплению позиций генерала – «подпольем»[1287]. В этих определениях верно схвачены поведенческие отличия двух буржуазных сил, противостояние которых является одним из важнейших факторов, определивших исход корниловского выступления, и потому нуждается в самом внимательном изучении.
И все-таки питерские финансисты нащупали выход из трудной политической ситуации, сложившейся после крушения царизма. А связан он был с обретением ими неожиданного союзника – А.И. Гучкова. В начале мая 1917 года он был отставлен с должности военного и морского министра. Разочарованный ходом событий в стране и действиями коллег из Временного правительства Гучков (уже после апрельского кризиса) дистанцируется от своих прежних соратников. Он понимает, что ситуация становится неконтролируемой и приближается катастрофа. Выступая на торжественном заседании Государственных дум четырех созывов (27 апреля 1917 года), уходящий министр заявил: пока еще не создан тот жизненный центр, который мог бы сплотить оставшиеся здоровые силы, способные выправить положение[1288]. А вскоре он обрел этот жизненный центр, наладив связь с лидерами питерского клана, которые по определению не могли приветствовать происходящие в стране перемены. Безусловно, такой разворот не просто активного оппозиционера, а одного из ключевых действующих лиц февральского переворота не может не поражать. Однако для этого имелись все основания. Напомним, что начиная с 1905 года, когда, собственно, и началась в России публичная политика, Гучков всегда стоял особняком. Недолгое и неудачное пребывание на посту председателя Государственной думы (март 1910 – март 1911) не поддержало его претензии на руководящую роль в деловом и политическом мире Москвы. К тому же незадолго до завершения работы III Государственной думы Гучков рассорился с московской купеческой элитой. Он инициировал законопроект по двукратному повышению экспортных пошлин из США (в ответ на выдачу американцами паспортов российским евреям, которые незаконно эмигрировали в Новый Свет). Драконовскому таможенному обложению подлежал и хлопок, поставлявшийся на текстильные предприятия центра России, – для них же такое удорожание сырья было неприемлемым. Купеческие магнаты вызвали Гучкова в Первопрестольную для объяснений[1289]. В результате он потерпел поражение на очередных думских выборах в Москве и сошел с политического Олимпа.
