Метафизика столицы. В двух книгах: Две Москвы. Облюбование Москвы - Рустам Эврикович Рахматуллин
Автор подразумевает убийство Рема, а не распятие апостола Петра. Если по истине, подобный град был бы Четвертый, а не Третий Рим.
Четвертому не быть
Языческая реставрация – наглядный факт петровской революции. Лефортовский дворец, царская резиденция, был «освящен» во имя Бахуса, римско-языческого Вакха, Диониса. «Святил» дворец князь-папа Всепьянейшего собора, всешутейший патриарх всей Яузы и Кукуя Никита Зотов, при котором царь был протодьякон Питирим. И это в час войны с османами за путь к Святой Софии.
Через двенадцать лет на Пруте еще легко отделались: священная империя не может продвигаться к цели, если император профанирует священное. Убыль сакрального начала перерождала империю в колониальную, которой оказалось легче утвердить себя оружием в пределах даже католических и протестантских, чем реставрировать пространство византийской ойкумены.
Вослед Четвертому Ивану, Первый Петр с мыслью о Первом Риме угодил в Четвертый, которому не быть. Царство Петра наследует опричнине царя Ивана и предшествует коммунистическому и антихристову царствам.
Если Петровское – модель всякой опричнины, то достоевские Скворешники – модель модели, опосредование для осторожного исследования. Круг, где пробирные бесы и бесноватые отправляют черную мистерию, изничтожая людей, себя и друг друга в попытке загатить омут под черную церковь и хоть никото́рый, но Рим.
Вид имения Петровское-Разумовское. Гравюра конца XVIII века
Не страшно
Степан Трофимович, еще один герой романа, убегает из усадьбы подъездной аллеей, через поле, на железную дорогу. Это описан путь из Разумовского на полустанок того же имени.
Только из Разумовского бежать не нужно: оно отбелено усилиями Достоевского. Роман которого есть труд изгнания бесов, труд экзорцизма.
Живой камень, или Имя Петр – 3
Памятник Достоевскому, Мариинская больница
Памятник Достоевскому перед Мариинской больницей. Старое фото
Глава I. Предстоящий
«Старый» Достоевский
Что делает скульптуру Достоевским? Лишь портрет и подпись. Не будь ее, будь непохож или предельно обобщен портрет, мы бы могли предположить любое имя из возможных, намекаемых позой ли, жестом, драпировками, стилем ваяния.
На Новой Божедомке, во дворе Мариинской больницы, где в служебной квартире отца родился Достоевский, стоит подписанный ему гранитный памятник апостольского образа.
Мариинская больница в Москве. Фото 1914
У многовидного, как подобает изваянию модерна, Достоевского главенствующий вид – явно иконный, в правом (от зрителя левом) полуобороте. Главенствующий в замысле и в постановке монумента: закрепленный обращением на улицу, с больничной колоннадой позади. И полуоборот, и преклонение спины и головы, и замкнутые руки на груди, и аскетические драпировки, и характерный силуэт – всё переносит в деисусный ряд иконостаса. Регистр, на высоте которого святые, согбенные в молитвенном заступничестве за ответчиков Последнего суда, стоят перед престолом Славы.
За ближайшими к престолу Богоматерью и Предтечей в греческом деисусе предстоят апостолы из лика двенадцати, а в русском мыслимы и Павел, и вселенские отцы.
Возможно ли установить тайное имя монумента, названного Достоевским?
Трилогия Меркурова
В 1911 году скульптор Сергей Меркуров начал гранитную трилогию: Толстой (теперь стоящий на Пречистенке, в саду толстовского музея), Достоевский, Владимир Соловьев. Последний изображен аллегорически, вне сходства, переназван «Мыслью» и в итоге установлен на могиле автора.
В 1918 году все трое вышли в город на призыв «монументальной пропаганды». Достоевский остановился сразу за дверями мастерской Меркурова, в аллее Цветного бульвара, откуда через восемнадцать лет ушел на нынешнее место.
Происхождение мастера
Скульптурный Достоевский помнит о романике и готике. Меркуров сознавал, что происходит как ваятель из готики, повенчанной с Роденом. После учебы в Академии художеств Мюнхена ваятель долго жил во Франции, где изучал соборы Нотр-Дам и Шартрский.
С детства скульптор остался впечатлен церковными рельефами Армении. Писал, что над его искусством надстояли два рельефных ангела с фасада церкви в родном Адрианополе (Гюмри). Меркуров был армянский грек. Меркуровское чувство камня врождено Арменией, чувство священного письма сочтем врожденно-греческим.
Кумир и образ
Арменика, романика и готика, когда на них пришелся выбор позднего художника, хотят вернуть скульптурный образ в лоно храма. При этом слово образ хочет возвратиться из словаря художества и снова означать священное изображение, перед которым творят молитву. И отличаться от кумира, перед которым невозможно поклонение, кроме языческого и гражданского.
Скульптурный образ в христианскую эпоху выпростался именно из храмовой стены. В храме скульптура обрела санкцию Духа – и санкцию Церкви, поначалу державшей эту рубрику искусства под сомнением. Цветение армянской, романской, готической, барочной храмовой скульптуры означает, что обе санкции совпали; что были, видимо, получены, а не присутствовали изначально. Получены для проповеди и для продолжения сакрального пространства, даже в демонических изводах.
Представить путь скульптуры от Средневековья как историю телодвижений собирательной фигуры. Вот, однажды отделившись от стены, она становится в пространстве храма; вот выходит в двери, держась уступов перспективного портала, цепенея впечатлениями улицы; немного отступает от стены, прямится; наконец, становится на площади.
Это прошли века.
На площади фигура могла бы оставаться воплощенной проповедью, с чем и была туда допущена. Но нет, уход из храма оказался выходом из-под контроля, потерей связи со стеной. Потерей обязательной, родной стены. А главное, потерей санкции. Санкции Духа, без которой монументы оживают лишь как мертвецы.
Ища свое Средневековье, ваятели модерна, как прежде них ваятели барокко, взыскали, самое большое, тайну претворения художественных образов в священные, самое малое – тайну проступания вторых за первыми.
Смиренные
Предпочитая положение согбенности, смиренники московского модерна – «старый» Гоголь, «старый» Достоевский – словно призывают на себя, очерчивают в воздухе, едва не проектируют параболу: печуру, нишу, арку, свод. Лишенные «четвертого фасада» – вида сзади, Гоголь и Достоевский предвидят возвращение к стене, если не в стену. К стене, в которую ушел Гоголь; к стене, из которой вышел Достоевский.
Святой Петр. Рельеф портала. Аббатство Св. Петра в Муассаке, Лангедок, Франция
Меркуров, вообще охотно говоривший о себе и о своих работах, признавал свою и их архитектурность. Если согбенность Достоевского чрезмерна для деисуса, это скульптурная чрезмерность и ее принужденность архитектурой.
Которая сама бывает принуждаема скульптурой. Знаменитый опекушинский эффект, когда чтоб встретиться глазами с Пушкиным, необходимо отойти довольно далеко и там увериться, что он беседует поверх толпы с одним тобой, – не только выдающийся прием, но очерк крупной площади.
