Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Правда, в поэзии XVIII в. этот процесс только начинается. В другой газели поэт говорит:
Счастливы созерцанием того лунного лика друзья родины,
Кроме Хатефа-скитальца никто не лишился свидания с ней.
Раздел кыт‘а в Диване Хатефа представлен по преимуществу хронограммами (тарих). Стихотворения-хронограммы Хате– фа в большинстве случаев содержат оплакивание и составлены на смерть какого-либо лица, имя которого упоминается в первом бейте. Два подобных стихотворения сложены на смерть его собратьев по перу – поэтов Моштага и Азера Бигдели. Так, о Моштаге поэт сказал:
…Когда не нашел он в этом тесном гнезде
Простора, где летать, и места, где парить,
Птица его вездесущего духа отправилась
Петь в райские кущи.
Увы, увы этому единому миру,
Увы, увы этому единому времени!
Ибо на смену радости в саду его жизни
Пришло время месяца дей и сезон осени.
Когда перестала слагать мелодию жизни
Та сладкоголосая певчая птица,
Стал причитать в его саду фазан,
Стал распевать траурные элегии в его саду соловей.
Ушел он, и плач и скорбь по нему
Поднялись от земли до небес.
Из сердца стариков и юношей – стоны и вздохи,
С уст мужчин и женщин – вопли и крики.
Когда он запел свои песни в райском саду,
Хатеф сломал свое перо.
Ради хронограммы написал он цифры: «Вовеки
Да пребудет Моштаг на просторах райских садов».
В последнем бейте хронограмм Хатефа, как и у Моштага, как правило, присутствует слово тарих, подпись поэта и упоминание его пера. Очевидно, что в творчестве Моштага и Хатефа Исфахани кыт ‘а-хронограмма приобретает устойчивые формальные черты, которые повторяются в большинстве текстов.
Особый интерес представляет стихотворение Хатефа, посвященное мукам творчества. Совпадая по тематике с распространенными самовосхвалениями поэтов и рассуждениями на тему «поэт и поэзия», кыт ‘а Хатефа весьма оригинально по набору мотивов и средств их выражения:
Ресницами буду я собирать колючки, а руками разбивать
гранит,
Зубами буду я кусать камни, а пальцами равнять
с землей горы.
Играть я буду со скорпионом, целовать я буду зубы змей,
Жать лапу льву, погружаться в пасть крокодила.
Буду я доить молоко из сосцов свирепой львицы,
А из зуба гюрзы буду я пить яд…
Томимый жаждой и босой, в жару по каменистой пустыне
Буду долго брести, хромая, без посоха…
Буду рисовать удивительные картины тонкой кисточкой
на стремнине,
Взращивать деревья, поливая колючку, на гранитных скалах.
Отметим, что для создания мотива мук творчества Хатеф использовал традиционные элементы жанра рахил (странствие по пустыне), перенеся их в жанр самовосхваления.
Творчество Хатефа Исфахани позволяет сделать некоторые выводы относительно развития литературы XVIII в. в целом. В это время наблюдается смена стилистических ориентиров, выразившаяся в существенном упрощении поэтического языка. Тем не менее по ряду признаков поэзия исфаханского круга сохраняет черты преемственности по отношению к творчеству непосредственных предшественников, представителей индийского стиля. Основной круг мотивов поэзии Хатефа – «бесплодные усилия любви», что придает ей глубоко пессимистическую окраску, соответствующую и общей исторической ситуации, и перипетиям частной жизни поэта. В стихах Хатефа усиливаются личностные коннотации традиционных тематических клише, в частности, мотивов любовной разлуки, которые актуализируются при помощи мотивов ностальгии и интерпретируются как разлука с родиной, открывая дорогу ранней гражданской лирике.
Процесс стилистической эволюции персидской поэзии XVIII в. на основе концепции «возврата к древности» подытожил выдающийся деятель каджарской эпохи Реза Голи-хан Хедайат. Он резко осудил последователей индийского стиля, которые «вместо истинных стали применять вычурные смыслы, … стремились развивать гнусные темы и преследовали нечистые цели». Усилия же поэтов исфаханского круга Реза Голи-хан оценивает так: «Несколько поэтов проявили склонность к возрождению стиля древних. Они осознавали банальность стиля непосредственных предшественников и подражательность их манеры, и, в конце концов, в результате их стараний и усилий люди отвратились от недостойного стиля и обратились к прекрасному стилю древних, стали практиковать его…».
Шиитская мистериальная драма – та‘зийе[41]
Во второй половине XVIII в. в Иране оформляется единственная в мире ислама религиозная драма та‘зийе (перс. «траур, оплакивание»), связанная с шиитским ритуалом оплакивания мученической смерти имама Хусейна, внука пророка Мухаммада, убитого 10 октября 680 г. под Кербелой (9–10 число месяца мохаррам (61 г. по хиджре). Гибель Хусейна и его ближайших родственников и сторонников в неравном бою с войском халифа Йазида стала одним из ключевых событий Священной истории шиизма, а сам Хусейн – наиболее почитаемым мучеником за веру (шахид). Поминальные ритуалы месяца мохаррам, во время которых шиитская община оплакивает погибших в Кербеле, включают траурные процессии (дасте), чтение жизнеописаний мучеников за веру (роузе-хани) и сформировавшуюся на их основе религиозную драму (та‘зийе). Все три компонента в значительной степени относятся к народной культуре шиизма, который в течение длительного периода находился на периферии религиозной и общественной жизни, испытывая постоянное давление и преследование со стороны господствующего суннитского толка ислама. Адепты шиизма и различных его направлений до XVI в., то есть до прихода к власти династии Сафавидов, вынужденно прибегали к принципу благоразумного сокрытия веры (кетман, такийе). С XVI в. запрет на проведение церемоний мохаррама снимается, усиливается шиитская тематика в поэзии (Мухташам Кашани, Шани Текелу и др.). Тогда же проповедник и известный литератор Хусейн Ва‘эз Кашефи включает в перечень приведенных в его трактате по поэтике тематических разновидностей стихов и манкабат. Термин манкабат (букв. «талант, дарование» «заслуга, добродетель»; «хвала, восхваление») стал применяться для обозначения восхваления в адрес шиитских имамов, хотя в более широком значении религиозного панегирика он встречался и ранее.
Хусейн Ва‘эз является также автором известного агиографического сочинения «Сады мучеников» (Раузат аш-шухада). По всей видимости, автор опирался на устные версии житий шиитских имамов либо мог использовать жития, уже подвергшиеся литературной обработке, а его
