Василий Кравков - Великая война без ретуши. Записки корпусного врача
25 апреля. Ясный день. По телеграммам от 20–21 числа в Петрограде началась [по] ножовщина вследствие разногласия между правительствам] и Советом р[абочих] и с[олдатских] депутатов из-за ноты министр[а] иностран[ных] дел о задачах войны к представителям при союзных державах. Разрушены внешние формы строя, остались на развалинах лишь унаследованные старые навыки мысли и прежние дикие приемы отношения к ближним… Нужны новые люди.
26 апреля. День серенький. Кризис в Петрограде, кажется, накануне своего сравнительно благоприятного разрешения; Временное наше правительство, слава Богу, еще держится. Пошли, Господи, ч[то]б[ы] наша великая революция не была бы последним днем Помпеи!
[…] На позициях у нас происходит уж братание с неприятелем. В усталом моем мозгу копошатся сомнения и в нашей благороднейшей революции. Я вижу все-таки много лжи. В то время, как в отношении готтентотов есть тенденция водворить порядок среди них на основании силы убеждения и воздействия на совесть, в отношении нашего же Времен[ного] правительства пресловутый Совет рабочих и солдатских (батрацких и босяцких еще?) депутатов старается удержать его в своем повиновении при помощи штыков. Что за игра слов — «воля народа»; как ее отличить от «воли толпы»?! От охлократии — «недократии»?! Неужели тысячи дуболобых ослов могут быть умнее одного человека аристократического ума?! Еще слово — «закон»… Да всегда ли закон, как сухая догма, в отношении больших гарантий справедливости при своем приложении независимо от объективных данных обстановки может стать выше усмотрения — взгляда отдельного лица с чуткой совестью и лучшим, многообъемлющим умом? […]
27 апреля. […] Нянчились-нянчились целые поколения благородной нашей интеллигенции с своим фетишем «народ», жертвуя за его интересы своими жизнями, а теперь высвободившееся при помощи нашей от цепей рабства это возлюбленное ими детище уже кричит чуть ли не «Смерть интеллигентной буржуазии!» Выпущенные на волю рабы уже спешат зажить по-барски, а «буржуев» сделать для себя рабами! Вспоминаются слова басни: «Когда могла б поднять ты рыло, то видно б было, что желуди на мне растут…»
От «Социал-демократа», «Гражданина солдата», «Правды» так и несет зловонием хулиганства. Временное правительство ими нагло топчется в грязь, людская же масса призывается к анархии. Можно ли детям давать такую свободу, ч[то]б[ы] они были совершенно предоставлены самим себе?[915] А уж тем менее позволительно инспирировать их односторонними идеями антиобщественности!
28 апреля. Размокропогодилось. Один из командиров частей сегодня заявил об открытии новой Америки: по его наблюдениям, больше дисциплины и порядка в нынешнее время проявляется среди тех солдат, к[ото]рые раньше — в период самодержавия! — считались самыми опасными, а теперь-де беда в этом отношении с теми, к[ото]рые прежде были на хорошем счету! Один из здравомыслящих солдатиков в беседе со мной объяснил мне, почему его сотоварищи не хотят теперь идти в наступление: за необеспеченней тыла — нет достаточного снаряжения, продовольствия, нет лошадей, и пр. В 47-м полку — офицерская кучка ленинцев; не решаются, как с ней поступить. Прибывший наш бывший «наштакор» в Выборг застал там свою должность коменданта уже замещенной «выборным» каким-то штабс-капитаном! Идет полный развал армии — дезертирство, братание на позициях, самое обывательски-туполобое своевольство и пр. виды дезорганизации. А вот уже и два месяца стукнуло царству нашей очаровательной свободы и революции[916]; рост же новых социальных созидательных связей, скрепляющих страну, страшно пока отстает от процесса гнилостного распада, вызванного крушением старой гнусной государственности… Куда-то вынесет нашу матушку-Русь из этого адского водоворота разбуженных и разнузданных страстей коллектива, именуемого человеко-зверем?! […]
МАЙ
1 мая. Погода ясная, но все еще холодно.
Послышалась отдаленная орудийная пальба; на вопрос, что случилось, отвечают солдатики: «Немец прилетел»; видели пролетавший неприятельский аэроплан.
Продолжается «мир на фронте и война в стране». Ошалелые от опьянения некоторым свалившейся с неба свободы, принимаемой большинством с точки зрения мотивов своих узколичных выгод, а не мотивов общего интереса, при зачаточном развитии истинно гражданских чувств у каждого, при очевидном для всех истощении материальных средств для продолжения войны, наши серые витязи за благо порешили больше не воевать, а перейти к братанию с противником. Установился фактически сепаратный мир, вопреки, по-видимому, здраво поставленной нашими союзниками задачи довести войну до обеспечения невозможности повторения людского кровопролития на многие годы в будущем, т.е. до сокрушения военной мощи Германии. Положение наше тяжелое: заключивши теперь же формальный сепаратный мир, матушка-Русь мало того, что совершит гнусно-предательский поступок в отношении союзников, обрушивши на них все тевтонские полчища, но рискует еще жестокой с их стороны себе отплатой, к[ото]рая, помимо прочего, может иметь последствием отвоевание ими у нас и Восточной Сибири, и Туркестанского края. И это все в такой момент, когда, соблазненные возвышенно-гуманными лозунгами революции, вслед за Украиной уже заявляют свои претензии на «самоопределение» в смысле чуть ли не полной независимости Крым и другие области нашего необъятного отечества! […]
2 мая. Погода ясная; тянет меня все время на солнышко погреться.
Прочел газетн[ые] сообщения об историческом торжественном заседании 27 апреля Государственной думы в ознаменование 11-го дня ее рождения. Отличные речи Львова, Шульгина[917], Церетели[918], Гучкова, Родичева[919]. Львов смотрит на русскую революцию не только как на национальную революцию, но и как на вселенскую, бросающую отблески и обязанную перекинуться на весь мир. С нетерпением будем ожидать встречных для нас революционных движений у наших противников. Сильная, правдивая и весьма печальная в выводах речь А.И. Гучкова: «на фронте мир, а война внутри страны», — надрывно заявил он… Пламенный Родичев на выкрики распоясавшейся галерки напомнил сидящим на ней о «правах и обязанностях гражданина»! Далее сказал он:«Граждане, республика бесконечно труднее монархии, потому что при республике необходимо повиновение закону всех и каждого, свободное, а не вынужденное… Чтоб жить в республике, нужно больше работать, чем работали при монархии». В ложах послышались восклицания: «Родичев никогда не льстил монархам — не унизился он и до лести перед толпой!» А толпа — толпа у нас еще самая дремучая!.. Каждый норовит растаскать только для себя Россию, разграбить ее. Тщимся строить жизнь по-новому, не заботясь о перестройке самих себя, об освобождении себя от самодержавно-полицейских навыков и привычек. […]
Немецкие знатоки России советуют предоставить Россию самой себе, чтобы она скорее дошла до состояния полного разложения, и она близка к нему. Не по душе мне оказалось «Дело народа», к[ото]рое, как и «Новая жизнь» и «Правда», являются поджигательницами свободы к анархии…[…]
3 мая. […] Ушел (а, может быть, «ушли» его?) Рузский. Вечером распространились тревожные слухи, будто уходят Брусилов и Гучков. Препечально! «Во время переправы — лошадей не перепрягают!» Старый инструмент, на к[ото] ром все-таки кое-как играли прежние музыканты — обновлен и перестроен, а играть на нем не оказалось умеющих… Виновато во многом узколобие наших военачальников[920], привыкших танцевать от печки воспитавшего их проклятого нагаечного царизма и в солдатах видеть только одних манекенов. Примеры, по-моему, непростительной бестактности[921] корпусного командира Миллера[922], к[ото]рого исколотили солдаты, Лечицкого, к[ото]рый счастливо удрал от такой же с ним расправы, и других.
По городу бродят или скапливаются неподвижно грозные своей праздностью серые массы невоюющих воинов. […]
4 мая. День ясный, теплый, пыльный. […] Сегодня уже есть официальное сообщение об уходе Гучкова, открыто мотивирующего свое революционное дезертирство неурядицами в армиях, невозможностью достижения положительных результатов. […] Выпущены злые духи на волю, и теперь не могут их заклясть. Золотая свобода, добытая с таким по внезапности волшебством — святым негодованием народа, на краю пропасти…
На съезде делегатов фронта 29 апреля по поводу идущего разложения на фронте и не менее трагического разброда сил внутри России и Керенский не удержался в признании, что сто лет рабства не только развратили власть, но и уничтожили в самом народе сознание ответственности за свою судьбу и судьбу родины; уже силы его (т.е. Керенского) -де на исходе, и не имеет он прежней уверенности, что перед нами не взбунтовавшиеся рабы!…[923] На том же съезде Церетели заявил, что святые слова, все царящие в революционной России лозунги и идеи слишком еще слабы в союзных нам странах, в Германии же и Австро-Венгрии пролетариат еще идет, обнявшись под руку с своей буржуазией!.. Неведомский[924] же взывает об употреблении всех усилий, чтобы пробудить сознание германского пролетариата и побудить его к свержению Вильгельма! Сколько, я вижу, маниловского благодушия и славянского идеализма у наших руководителей революционного движения в их неугасающих стремлениях вразумить «гнилой Запад» и зажечь мировой пожар, чтобы насадить правовую организацию всечеловечества воссозданием Интернационала, в ожидании все еще не протягиваемой до сего времени нам руки на обращение к народам всего мира… Забывая о железном законе, что homo homini — lupus[925], мы и к взбунтовавшимся рабам не решаемся применять ничего, что носило бы элемента принуждения, а влиять на них мерами гуманного воздействия! И все говорим, и говорим, и декламируем… Ради целей второстепенных подвергаем опасности главную — основную… Довольно поздно уже спохватились гг. из Совета Петрог[радского] р[абочих] и с[олдатских] депутатов с своим воззванием к армии, в к[ото]ром стараются втемяшить в головы рабов, как надо понимать желаемый всеми мир, к[ото]рый должен быть международным, а не сепаратным, и не в смысле братания, а так же, как нужно понимать значение слова «оборона». После первого известного обращения «к народам всего мира», не давшего ожидавшихся ощутительных результатов, теперь Совет р[абочих] и с[олдатских] депутатов выдумывает новое воззвание к социалистам всего мира. А пошли, Господи, ч[то]б[ы] наша национальная революция[926] была бы лишь этапом революции международной, сокрушившей бы вконец империалистическое и милитаристическое самовластие «германа» как на ныне, так на присно, так и на веки веков!
