Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
Через Москву к нам попала радиограмма крупного партизанского вожака - товарища С. Москва писала: "С. доносит: агентурным путем удалось узнать о готовящейся крупной карательной экспедиции немцев, названной ими "мокрый мешок". С. предполагает, что это операция против Ковпака, и просит указать Ковпаку выходить из боя не в его сторону. Радируйте ваши соображения".
- Сукин сын, - пробурчал Ковпак.
- Что, что? - переспросил товарищ Демьян.
- Сукин сын вин, а не партизан.
Демьян молчал, хмуро улыбаясь.
Руднев задумчиво вертел в руках радиограмму.
Так уже сложилась тыловая обстановка, что действующие отряды в тылу врага разделялись на рейдовые и сидящие на месте. Рейдовые ходили по тылам, совершали набеги, будоражили противника, соответственно своим силам громили его, а базирующиеся на месте создавали базы, обосновываясь в глухих лесных дебрях, действуя вблизи своего района. Каждый вырабатывал свою тактику. Не все понимали, что каждый из этих двух видов тактики нужен и они лишь дополняют друг друга.
Ясно было, что С. опасался нашего прихода, ибо это наверняка означало появление вслед за нами крупных сил врага.
Руднев, усмехнувшись, отдал радиограмму начштаба.
- Спрячьте. История разберется... может быть.
- Шутки шутками, а треба нам рушать в дорогу, - ворчал Ковпак. Як, начштаба?
Базыма взглянул на командира.
- Не надо было рассылать разведчиков. А теперь, хочешь не хочешь, а придется их дожидаться.
- Ох, вылизае нам боком ця стратегия!
Базыма внимательно вчитывался в радиограмму, как будто в коротком ее тексте можно было найти какой-то скрытый внутренний смысл.
Угроза "мокрого мешка" становилась все более реальной. Мы залезли в него сами, и обстоятельства, помимо нашей воли, удерживали нас в междуречье Днепра и Припяти.
Ковпак еще долго ругался, придираясь то к штабным писарям, то к Политухе.
Он в последние дни был особенно не в духе. Старика окончательно одолели зубы. Выкрошились, болели и вынуждали к молочной диете, что ему было не по душе. Самолеты шли на аэродром в Кожушках через час по столовой ложке. Прибывали груз, инструкторы, минеры, новая подрывная техника. На одном из самолетов прилетели два врача. Оказалось, это прибыли врач-стоматолог и зубной техник - вставлять зубы Ковпаку. Леша Коробов, улетая, обещал похлопотать перед начальством и выручить старика из беды. И сдержал слово.
Через день стоматолог установил в ельнике хрупкую, блестящую хромированными частями бормашину и начал свое дело.
Старые ветераны отряда ходили целыми экскурсиями в ельник и с благоговением наблюдали сложную и необычную операцию.
- Из Москвы. Значит, знают про нас все. Даже про зубы нашего генерала не забыли, - восхищался Велас.
Еще через несколько дней для Ковпака и Руднева прибыли новые военные костюмы с фронтовыми генеральскими погонами. Соединение партизанских отрядов стало принимать вид войсковой части. Батальоны и роты, взводы и отделения становились стройней и организованней, дисциплина и порядок все больше проникали в дух и содержание нашей работы. Мы стали готовиться в новый рейд. Куда мы пойдем, еще никто не знал. Ясно было лишь то, что пойдем на юг, где нет лесов, только степи, холмы и горы.
35
К нам перебежал словацкий солдат Андрей Сакса. Вначале трудно было договориться с ним. Он все пытался изъясняться на международные темы и поэтому употреблял чисто чешские выражения. Более половины слов я не понимал. Как только удалось перевести разговор на обычные темы о жизни солдат-словаков, об их домах, о семье, о немецких властях, мы прекрасно поняли друг друга.
Дав ему побыть у нас несколько дней и немного пообвыкнуть, я стал подольше с ним беседовать. Андрей рассказал мне занятные вещи. То, что среди словацких солдат есть люди, хорошо относящиеся к русским и даже готовые перебежать к партизанам, это я знал, но что подполковник Гусар Иозеф, командир словацкого полка, стоявшего в Хойниках, положительно относится к нам, этого я никак не ожидал. Убедившись, что мы действительно дружески настроены к словакам, Андрей признался, что был шофером подполковника. Дело начинало принимать серьезный оборот.
- Почему сразу не сказал? - спросил я его.
- Боялся, пан офицер.
- Чего боялся?
Солдат молчал. Я поставил вопрос ребром.
- А может, тебя послал сам подполковник?
- Не, не, прошу пана... - замахал он руками.
- Но знал, что ты к нам идешь?
- Нет. У нас дисциплина. И если бы он смолчал, то завтра половина солдат пошла бы в партизаны, а послезавтра швабы повесили бы самого пана подполковника Иозефа.
Я доложил о нашем разговоре командованию.
Больше всех им заинтересовался товарищ Демьян. Мне показалось, что его уже начал разбирать партизанский зуд. Ничем его не обнаруживая, он говорил спокойно:
- Надо этого словацкого подполковника обязательно агитнуть.
- Но как?
- Написать письмо.
- Это можно. А как его передать? Если оно попадет к немцам, мы погубим человека. Подполковника расстреляют. А если письмо дойдет, надо же еще получить ответ.
- Ну, это ваше дело. Думайте. Передают же люди... - немного вспылил Демьян.
Я подумал об Андрее, но этот вариант сразу отпадал. Его знали солдаты, знали, что он бежал к партизанам.
И тут я вспомнил о Карповне, о том, что она сама вызывалась на разведку в Овруч.
- Давайте ее сюда, - сказал Демьян.
Мы рассказали ей все, ничего не скрывая.
- А это очень нужно? - спросила Карповна.
- Да, нужно, - ответил, не колеблясь, товарищ Демьян.
- Дайте подумать.
- Думайте.
Учительница прошлась по просеке взад и вперед.
Минут через десять она подошла к нам и сказала:
- Я согласна. Только с условием...
- Какое условие?
- Достаньте мне шикарное платье...
- Ну, от ще выдумка... - пробурчал Павловский.
Ковпак так посмотрел на помпохоза, что тот даже крякнул.
На чистом куске холста от парашюта Вася Войцехович напечатал текст письма. Карповна зашила его в полу куртки.
До места ее провожало отделение разведчиков под командованием Кашицкого. В нескольких километрах от городка они должны были ждать ее, пока она не вернется.
К вечеру экспедиция вышла из лагеря.
На четвертые сутки Карповна вернулась. Я расспросил ее и повел к Демьяну. Когда мы, внимательно выслушав Карповну, обменялись мнениями о результатах, товарищ Демьян сказал:
- Почему вы не фиксируете такие вещи? Надо фиксировать. Тем более, что это же грамотный человек.
Я взял в штабе несколько листов бумаги и пошел к Карповне.
- Вы можете записать весь ваш разговор с подполковником?
- На свежую память могу.
- Пишите.
Она присела у пня свежесрезанной сосны и тут же карандашом записала весь свой разговор.
Я передаю его без изменений.
"- Господин подполковник, я пришла к вам как представитель Красной Армии.
- Какой Красной Армии? - спросил подполковник.
- Красной Армии, действующей в тылу противника.
- Что вы от меня хотите?
- Я хочу, если вам дорога ваша родина, если вы хотите видеть свою Словакию свободной, чтобы вы поступили так, как поступил полковник Свобода.
- А кто такой полковник Свобода? Я его не знаю.
- Полковник Свобода - это чехословацкий полковник, перешедший со своей дивизией на сторону Красной Армии и воюющий теперь против нашего общего врага - немцев.
Подполковник молчал.
- Господин подполковник, я принесла вам письмо от наших генералов.
- Давайте его мне, - сказал подполковник.
Я отдала ему письмо.
- Но я не понимаю по-русски.
- Дайте я вам прочитаю и объясню непонятные места, - сказала я. "Господин подполковник..." - начала я читать письмо.
- А вы знаете, что я могу вас расстрелять? - спросил он.
- Знала еще тогда, когда получила задание отнести вам письмо.
- Зачем вы пошли?
- Нужно было, - ответила я.
Подполковник молча посмотрел на меня. Что он в этот момент подумал, не знаю, но у него был такой удивленный вид, что в другой обстановке я, пожалуй, расхохоталась бы, но теперь я попросила его, чтобы он выслушал меня до конца, а потом уже привел свою угрозу в исполнение.
- Нет, никогда я не отдам вас в руки немцев! - воскликнул подполковник.
Когда было кончено чтение письма и его объяснение, подполковник сказал:
- На парламентерские переговоры я не пойду, перейти на сторону Красной Армии не могу, потому что за это нашу родину немцы сожгут.
- А полковник Свобода перешел же? На днях его приветствовал доктор Бенеш, - сказала я.
- Он был во Франции, в Германии и оттуда пошел на фронт, там он перешел на сторону советских войск. Мы же находимся в тылу врага. За переход словаков на сторону партизан их семьи расстреливают или жгут их дома, - ответил он.
- Но бывают же случаи, что во время боя сдаются в плен. Почему же вам не перейти на сторону партизан во время боя? - спросила я.
