Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2

Эти легенды питались завоевательными экспедициями римских императоров и раннесредневековых князей и королей. Нет сомнения, что крупный вклад был внесен и крестовыми походами. «Имперский» элемент (в виде империи Дария и самого Александра) появился очень поздно, уже в преддверии эпохи Возрождения, когда реально появились централизованные империи, с которых можно было списывать аиокрифистам.

Во всем этом остается одно недоумение: почему удалось сравнительно немного–численному отряду «завоевать полмира», ни разу не потерпев поражения? Ссылка на воинскую удачу или воинский талант здесь явно неудовлетворительна. Единственное рациональное объяснение состоит в том, что вооружение отряда была классом выше вооружения аборигенов. Тут невольно вспоминается аналогичная ситуация XVI века, когда малочисленные отряды испанских конкистадоров завоевали индейские империи Нового Света.

Очень может быть, что отряд «Александра» потому и не встречал существенного сопротивления, что это был конный отряд, а местные жители никогда раньше лошадей не видели. Но тогда получается, что до II—III веков н.э. лошади в Средиземноморье и к востоку от него известны не были.

Другое объяснение состоит в том, что отряд «Александра» был вооружен стальными мечами, которые только что стали входить в употребление. Но тогда получается, что к востоку от Средиземноморья железный век начался лишь во II—III веках н.э.

Предположение, что в эти века произошла какая–то революция в вооружении, объясняет также, почему вскоре Аврелиану и Диоклетиану удалось «огнем и мечом» создать Средиземноморскую империю.

Обе гипотезы («конная» и «железная») помещают центр агрессии, как и следовало ожидать, в район Константинополя (лошади были заимствованы из северочерноморских степей, а железо из рудников Богемии и Моравии).

Эти гипотезы, конечно, очень мало обоснованы и потому требуют дальнейшей работы. Во всяком случае, они заставляют думать и не доверять слепо авторитетам.

Заключение

Мы видим, что личность Юлиана—Великого Царя дала жизнь целому ряду персонажей, подчас довольно далеких друг от друга. Версия «Василий Великий» была выработана средневековыми монахами отчасти по их собственному образу и подобию, отчасти по тому идеалу, который они сами хотели бы достигнуть. В этом варианте Великий Царь является царем и сыном царя (его отца также звали Василий) только по имени, а не на деле. В версии «Иисус» этот монашеский вариант доходит до окончательного своего развития. Великий Царь оказывается не только великим врачом и чудотворцем, воскрешающим мертвых, как и в версии «Василий», но сам приобретает божественную сущность и живым возносится на небо. Его божественная сущность выходит на первый план также в версиях «Вакх–Дионис» и «Митра».

Как мы уже отмечали, в библейской книге Царей содержится еще один вариант биографии Юлиана, уже под псевдонимом «пророка Ильи» который также живым улетает на небо в огненной колеснице и имеет замечательного преемника Елисея, которого мы отождествили с Иоанном Златоустом. Вариант этой же версии, по–видимому, и сказание об Енохе, также живым отправившимся на небо.

Однако Великий Царь породил не только клерикальные апперцепции, но и светские. Например, как мы уже установили, он же выступает в книге Царей как богославский царь Аса. Не исключено даже, что в той же книге он выступает и в образе царя Васы, боровшегося с Асой, и его преемника Элия (не нужно изумляться, что одно и то же лицо породило два борющихся персонажа, мифотворчеству доступно и не такое!). В этих своих воплощениях он уже прямо объявлен царем.

Другим «светским» воплощением Юлиана является Иисус Навин, а также (в определенной мере) Александр Македонский. В очень искаженном и однобоком виде Юлиан предстает пред нами также в образе Прокопия и Валентиниана.

Не нужно думать, что этим исчерпываются образы Юлиана. Не останавливаясь на этом подробно, мы только упомянем, что как ученый–астролог он, по–видимому, дал начало образу Птолемея. (Указания на это можно найти в астрономических и астрологических сочинениях, приписываемых «Птолемею».)

Морозов также думает (см. [4], стр. 155), что «Великий Царь» отразился и в образе иудейского первосвященника Гиллеля Великого, легендарное время жизни которого (333—370 гг. н.э.) в точности налегает на время жизни Василия Великого, а имя которого (ЭЛ—ИЕ) означает «Прославленный Богом».

В третьем томе мы увидим, что гигантская тень Юлиана пала и на историю и идеологию Египта, Индии и, возможно, даже Китая. Но сейчас еще слишком рано об этом говорить.

§ 5. Авторы евангелий

Время составления евангелий

Тот факт, что Иисус жил в IV веке еще не означает, конечно, что тогда же были написаны и евангелия. Более того, общие идеологические установки евангелий (особенно скопческого евангелия Матфея) явно указывают на более позднее время. Это время можно оценить по ссылкам в евангелиях на ветхозаветных пророков, которых довольно много.

Таблица числа ссылок в канонических евангелиях

на ветхозаветные пророчества

Евангельские цитаты из пророков представляют собой неотъемлемую часть текста и явно не являются позднейшими вставками. Таково, во всяком случае, единодушное мнение специалистов, текстологов, и мы не видим причин его оспаривать. Поэтому евангелия были написаны никак не ранее 568 года, когда было составлено последнее из пророчеств «Дани—Ил». Поскольку евангелия цитируют пророчества уже как древние документы, к этой цифре надо прибавить лет сто. Таким образом, нижней границей, ранее которой канонические евангелия не могли быть написаны, является 650 год.

Поскольку в XI веке евангелия уже широко известны и их: идеология кладется в основу церковной организации, за верхнюю границу, ранее которой евангелия были заведомо написаны, мы можем принять 1000 год.

Таким образом, евангелия были написаны не ранее 650 г. и не позже 1000 г. н.э.

Существовали ли в этот период церковные деятели, которые могли бы играть роль евангелистов? Оказывается, что более или менее предположительно их можно указать.

Евангелист Марк

Морозов предполагает, что евангелистом Марком был святой Марк Афинский, для времени смерти которого «Жития» дают почему–то две даты 400 г. и 725 г. Можно думать, что это расхождение возникло из–за того, что одна из дат дана не в эре «от Р.Х.». Это очень правдоподобно, потому что последняя эра, как мы уже знаем, вошла в употребление очень поздно и уже заведомо после смерти Марка Афинского. Поэтому запись о его смерти наверняка была сделана не в этой эре, а средневековый составитель его биографии, не представляющий себе никакой другой эры, кроме эры «от Р.Х.», счел ее сделанной в эре «от Р.Х.».

Чтобы 400 год какой–то эры совпал с 725 годом н.э., нужно чтобы эта эра начиналась в 325 году Никейского собора. Однако эта «Никейская» эра в употреблении, по–видимому, не была. Если же мы возьмем наиболее популярную в то время эру Диоклетиана, то ее 400 год совпадет о 684 годом н.э. Таким образом, мы получаем для смерти Марка Афинского две очень близкие даты: 684 и 725 гг. н.э. Мы не будем выяснять, какая дата точнее, поскольку нас устраивают обе.

Итак, по времени своей жизни Марк Афинский вполне подходит на роль евангелиста Марка. Его биография в «Житиях» неожиданно очень обильна и обнаруживает замечательные черты сходства с житийной же биографией апостола Марка. Так, например, оба Марка жили и проповедовали в Египте. Свидетелем смерти Марка Афинского явился его ученик святой Серапион, а свидетелем смерти апостола Марка египетский бог Серапис, на ступенях храма которого умер Марк, и т.д. и т.п. (см. [1], стр. 480— 493).

Конечно, отождествление Марка Афинского с апостолом Марком остается до более глубокого исследования всего лишь гипотезой. Надо думать, что раздвоение Великого Царя породило аналогичное раздвоение всех, в том или ином смысле близких к нему лиц. Откатившись в I век. Великий Царь и увлек за собой в виде апостола Марка своего первого биографа — Марка Афинского.

Евангелист Иоанн

Как мы уже знаем, евангелие Иоанна стоит особняком от других, синоптических, евангелий по художественности своей отделки. Оно во многих главах скорее является поэмой, чем биографией. Это евангелие акцентирует внимание на «духовной» стороне жизни Иисуса, разрабатывая абстрактно–отвлеченные религиозные вопросы. Оно проникнуто глубоким средневековым мистицизмом; для его автора Иисус существует уже как символ, а не живой человек. Вот как оно начинается: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн (Здесь имеется в виду Иоанн–Креститель. — Авт.). Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о свете» (Иоанн I, 1, 4—8).