Константин Станюкович - В море !
Тронутый выражением такой незаслуженной и, казалось Скворцову, украденной им привязанности адмирала, которой он так подло пользовался, молодой человек, не находя слов, наклонил голову в знак благодарности и не смел смотреть адмиралу в глаза.
А адмирал, между тем, продолжал:
- И кроме того, меня несколько удивило ваше желание, Николай Алексеич, еще и потому, что вы, сколько помнится, еще зимой говорили, что ваши семейные обстоятельства мешают вам надолго оставлять Россию? Они, значит, изменились? Или, быть может, есть и другие важные причины, заставляющие вас облекать в такую таинственность вашу просьбу?.. Простите, что я вас спрашиваю... Поверьте, друг мой, что это не праздное любопытство, - с кроткою ласковостью говорил адмирал, взглядывая на молодого человека своими маленькими умными глазами, полными теперь выражения какого-то грустного раздумья.
- Да, есть важные причины, ваше превосходительство. Мне необходимо уехать во что бы то ни стало! - промолвил Скворцов.
- Догадываюсь... Вы, верно, полюбили какую-нибудь девушку или женщину и, как порядочный человек, хотите бежать, чтобы не поддаться искушению любви и не искушать ваш предмет? Не так ли?
- Именно так, ваше превосходительство, - глухо прошептал молодой человек. - Я полюбил одну девушку и так как жениться не могу, то должен уехать...
Адмирал пристально посмотрел на Скворцова, и по лицу его скользнула грустная усмешка. Несколько мгновений он молчал, сосредоточенный и задумчивый, закрыв глаза. Казалось, в нем происходила какая-то душевная борьба. И Скворцову было жутко. Он понимал, что адмирал не верит в выдуманную им девушку, и ждал, как виноватый, чего-то страшного и необыкновенно тяжелого. Теперь он ясно видел, что этот добродушный толстяк далеко не прост и не в таком блаженном неведении, как думает Нина Марковна.
- Послушайте, Николай Алексеич, - произнес, наконец, адмирал, понижая голос, - и я, в свою очередь, попрошу вас сохранить в тайне то, что я сейчас вам скажу. Ниночка никогда не должна этого знать... Слышите? - значительно и строго прибавил адмирал.
- Слушаю, ваше превосходительство, - пролепетал Скворцов.
- К чему нам играть комедию, Николай Алексеич?.. Я ведь все знаю. Знаю, что вы любите Ниночку и что она любит вас, - решительно сказал Иван Иванович.
"Вот оно... начинается!" - подумал Скворцов, испытывая чувство страха и в то же время облегчения, и еще ниже опуская свою виноватую голову.
- Я понимаю... Вас, как порядочного человека, мучает обман, и вы хотите бежать от него?.. Я не ошибся в вас... Я ждал этого... Но только напрасно вы думали, что обманываете меня... Да и вы еще так молоды и неиспорчены, что не умеете скрывать своих чувств... Их можно читать на вашем лице как по книге... И напрасно вы тревожитесь за меня. Я давно вижу вашу любовь к Ниночке и хорошо понимаю, что это - счастливая любовь, а не дружба... Да и какая может быть дружба, когда вы оба молоды, красивы и полны жизни?.. Так послушайте, Николай Алексеич, вам нет причины бежать. Оставайтесь, прошу вас, и не думайте обо мне. Ниночка вас так любит, и разлука с вами причинит ей большое горе. Пусть останется все по-старому, как было, и пусть Ниночка думает, что я ни о чем не догадываюсь... Ей все-таки легче... А я... я счастлив ее поздним счастьем и рад, что она полюбила такого честного и милого человека, как вы... Я знаю, вы - не хлыщ и не станете компрометировать ее имени...
С невольным изумлением Скворцов, никак не ожидавший ничего подобного, поднял глаза на адмирала и был поражен выражением его лица. Оно было какое-то проникновенное и светилось необыкновенной ласковой добротой. И маленькие его глаза так кротко серьезно глядели на любовника жены.
- Вы не ожидали такого объяснения, Николай Алексеич? - с тихой грустной улыбкой продолжал Иван Иванович. - В самом деле, жена любит другого, обманывает мужа, а он вместо того, что обыкновенно делают в подобных случаях обманутые мужья, просит вас не оставлять ее?.. Следовало бы прогнать неверную жену или, по крайней мере, отравлять ей жизнь?.. А вас - выгнать из дому? Не вызывать же мне, на старости лет, вас на дуэль?.. Так, кажется, следует по общепринятым правилам? - усмехнулся старик. - А я, вот, привык жить по собственным правилам, так, как совесть велит... А совесть мне говорит, что я один безмерно виноват перед бедной Ниночкой и пожал то, что посеял... Да-с!..
Адмирал вытер платком свое вспотевшее лицо и продолжал свою исповедь:
- Разве я имел право после сорока пяти лет довольно гнусно проведенной жизни жениться на молодом и чистом создании?.. А я женился, влюбившись в Ниночку, на склоне лет, со всей силой запоздавшей страсти... Точно это оправдание! Я боготворил ее и, думая только о себе, умолял ее быть моей женой... Мог ведь я, кажется, сообразить, что любить такого старого урода, как я, собственно говоря, противно природе и что вышла она замуж потому, что глупые родители хотели устроить ей партию?! Еще бы... Адмирал... Положение... И я все-таки совершил это преступление, - да, преступление, которое люди часто делают, - женился и пользовался незаслуженным счастьем... И то для меня было счастье, что Ниночка, видя мою беспредельную любовь, привязалась ко мне, безропотно выносила мои ласки и была безупречной женой... А я, развращенный, изжившийся, пользовался ее молодостью и красотой... ревновал ее, думая, что моя любовь, мое баловство, все эти подарки... могут заглушить в женщине потребность чувства... И она, бедняжка, хандрила, часто плакала; страдал и я. А ее стало все больше тянуть к жизни, к любви... Еще бы! Я теперь совсем отживший человек, - промолвил застенчиво адмирал, - а она молода и полна жизни... И она кокетничала... окружала себя поклонниками, слегка увлекалась, и я, конечно, не мешал. Но вас она не шутя полюбила... Я знаю, как Ниночка вас любит и как она теперь счастлива! Она расцвела, похорошела под обаянием счастливой любви, стала покойная и радостная, не то, что прежде... Нервы прошли... И как нежна и внимательна со мной, точно извиняется за свое счастье, голубушка!.. Так неужели вы думаете, что я помешаю ее счастью только потому, что она моя жена!? Нет, никогда! Я слишком люблю Ниночку, чтобы быть ее палачом! - прибавил взволнованно адмирал.
И голос его звучал нежностью, и в глазах блеснули слезы.
Он примолк, стараясь оправиться от волнения. Безмолвствовал, опустив голову, и Скворцов, подавленный, умиленный, чувствовавший необычайное уважение и любовь к этому мужу, которого он обманывал, и еще более желавший теперь уйти в плавание. И молодому человеку представилось теперь таким ничтожным и банальным его увлечение адмиральшей в сравнении с этой самоотверженной, всепрощающей любовью, и сам он казался таким маленьким и пошлым со своими понятиями о любви перед этим скромным, невзрачным толстяком, который, казалось, и не сознавал всей нравственной красоты своих "собственных правил" и своей доброй души. И его многие считали простофилей!? А он, из чувства любви и деликатности, нарочно носил эту личину "простоты". "И как же он любит свою Ниночку!" - думал молодой человек и тут же вывел заключение, что адмирал все-таки ослеплен ею, думая, что раньше она только кокетничала и слегка увлекалась... Весь Кронштадт знает об ее увлечении три года тому назад, когда адмирал был в дальнем плавании, одним лейтенантом... Да и тот, негодяй, афишировал близость их отношений... хвастал ими...
Несколько секунд в кабинете стояла тишина. Даже канарейки перестали заливаться, и только слышно было, как они постукивали клювами о жердочки.
- И ревности во мне нет... Я поборол в себе это чувство... верьте мне, снова говорил адмирал, но голос его слегка дрогнул, точно выдавал, - с этой стороны вы не причините мне зла... Одно мне было бы тяжело - это развод... Я долго об этом размышлял за это время, но, каюсь, нет сил расстаться с Ниночкой, не видать ее... И кроме того... ведь она старше вас... и вы оба не обеспечены. Положим, пока я жив, я давал бы ей большую часть содержания... много ли мне надо?.. Но после моей смерти?.. Впрочем, если Ниночка захочет, я не прочь, если это нужно для вашего счастья и если она не пожалеет меня... Но надо, чтобы ваша любовь выдержала испытание в течение более долгого срока... А пока ни полслова Ниночке и живите с ней на даче. Вы видите, вам незачем проситься в дальнее плавание, Николай Алексеич! - прибавил с одобряющей улыбкой адмирал.
- А я все-таки прошу, умоляю вас об этом! - заметил тихо и серьезно Скворцов.
- Как!.. Вы все-таки хотите бежать? - почти испуганно спросил адмирал.
- Хочу... Так будет лучше...
- Лучше? Для кого?
- Для нас обоих...
- Что это значит? Почему лучше? Объясните, Николай Алексеич! - с нескрываемым удивлением проговорил адмирал, не допускавший и мысли, чтобы этот счастливец, любимый "Ниночкой", мог добровольно искать с нею разлуки.
Положение "счастливца" оказалось не из приятных. В самом деле, не мог же он откровенно рассказывать мужу, хотя бы и такому самоотверженному и благородному, как адмирал, о бешеной ревности и необузданной страсти маленькой адмиральши, об ее невозможной подозрительности и любящем деспотизме, требующем, чтобы любимый человек был ее рабом, обо всех этих сценах, упреках и "шквалах с дождем", - благодаря чему любовь обращалась в некоторое подобие каторги, и он хотел избавиться от нее.
