Константин Станюкович - В море !
Нечего и прибавлять, что с этих же пор Неглинный сделался непримиримым врагом бывшего своего друга, о чем добросовестно и известил его сухим письмом, в котором, не объясняя причин, извещал, что отношения их прекращаются.
Скворцов понял, что Неглинный вполне "обработан", и что объясняться с ним теперь невозможно.
XXV
Прошло два с половиной года.
В одно летнее утро "Грозный", салютуя крепости, входил в Кронштадт и бросил якорь на большом рейде после долгого плавания, прискучившего уже морякам, которые с шумной радостью теперь поздравляли друг друга с счастливым возвращением на родину.
В тот же день Скворцов съехал на берег и пошел в клуб, надеясь там встретить кого-нибудь из знакомых, кто мог бы сообщить ему о Неглинном. Скворцов очень интересовался судьбой своего бывшего друга и, несмотря на его странное письмо, по-прежнему горячо его любил. За это время он не имел о Неглинном никаких сведений. Где он и что с ним? Из газет он знал, что честнейший и благороднейший добряк Иван Иванович внезапно умер от удара вскоре после возвращения адмиральши из-за границы, когда она ездила на свидание, окончившееся разрывом, но что с адмиральшей, по-прежнему ли бедняга Васенька у нее в крепостном состоянии, или она "жертвует всем" кому-нибудь другому, - все это ему было совершенно неизвестно.
"Верно "милая фефела" до сих пор у адмиральши в плену! А то бы наверно откликнулся и извинился за это дурацкое "прекращение отношений", - решил Скворцов, направляясь в летнее помещение клуба.
Там было несколько офицеров, совсем незнакомых, и Скворцов одиноко присел к столу, спросив себе обед, как на счастье его через несколько минут в клуб зашел один из товарищей. Обрадованный Скворцов радостно приветствовал приятеля: они обедали вместе и распили бутылку шампанского, поставленную Скворцовым. Первым делом он, конечно, осведомился о Неглинном.
- Ты разве ничего не знаешь?
- Ничего не знаю...
- Неглинный сделал большую глупость - женился.
- Женился? На ком?
- А на той самой адмиральше, с которой ты, кажется, путался...
- И не думал! - энергично запротестовал Скворцов. - Так женился? На Нине Марковне? - изумился молодой лейтенант.
- Вернее, она его на себе женила... Ну, а он... известно, блаженный Васенька... Говорят, совсем был "втюрившись", даром что адмиральша лет на десять его старше и вообще "бабец" очень занозистый...
- И давно он женился?
- Да года полтора тому назад, как получил от дяди большое наследство. Раньше он так, в свободную любовь играл. Не рука была адмиральше лишаться пенсиона, ну, а как Неглинный стал богат, адмиральша навечно закрепостила Васеньку. Крепче, мол, будет. Баба ловкая. И еще очень того... аппетитная, хоть и подводит глаза и подкраску любит...
- А Неглинный по-прежнему преподает?
- Как же... Астрономию читает...
- Ну и что же, счастлив ли он, по крайней мере, с Ниной Марковной? Ты бываешь у них?
- Бываю. Совсем наш Вася под башмаком у супруги. Всегда они вместе. Без нее никуда! Не смеет. Такая у них конституция, заведенная "бабцом"... Ревнивая, как Отелло... Уж теперь он, брат, два вихра в сосиски закручивает, а не один, как прежде, помнишь? - рассмеялся товарищ.
- Ах, милая фефела! - проговорил Скворцов.
В тот же вечер Скворцов написал Неглинному письмо, просил "забыть все" и немедленно приехать на "Грозный". "Ужасно хочется с тобой увидеться и расцеловать твою милую рожу", - заканчивал письмо Скворцов.
На другой день Неглинный приехал. Друзья радостно бросились друг другу в объятия и облобызались, и затем Скворцов повел друга в свою каюту, чтобы поговорить наедине.
В первую минуту оба были несколько сконфужены, особенно Неглинный. Ни тот, ни другой не проронили ни слова об адмиральше, точно ее и не было на свете.
- Ну как, голубчик, поживаешь? - первый заговорил Скворцов, с любовью глядя на милое, слегка растерянное лицо своего друга. - Вижу - поправился... пополнел, не то что перед экзаменами, помнишь? По-прежнему преподаешь? Заставляешь теперь других зубрить, зубрило-мученик? - продолжал весело Скворцов и снова горячо и порывисто обнял Неглинного.
- Ничего себе, живу... Астрономию читаю... А ты как... Доволен плаванием?
- Очень... Капитан превосходный моряк и честнейший человек, не то, что прежний... этот бесшабашный Налетов... Он ведь нынче особа... Где-то в штабе?.. То-то постарается мне гадить. Ну, да черт с ним... Чуть что, я и в коммерческий флот уйду... Буду плавать, а на берегу не закисну и на рейдах "дохнуть" не соглашусь... Ах, брат, что за чудное дело эти дальние плавания, если командир хороший, да кают-компания попадется хорошая!.. Сколько поэзии, сколько новых ощущений, сколько закалки характера!
И Скворцов с увлечением стал рассказывать о своем плавании, о штормах, которые "Грозный" выносил "молодцом", об урагане, который они выдержали в Индейском океане и во время которого потеряли фок-мачту, о прелести тропических стран и океана, о матросах которые ожили после ухода Налетова и при другом капитане совсем иными стали...
- И что за славные эти люди, в большинстве, наши матросики, если б ты знал! - прибавил Скворцов. - Умей только быть человечным с ними, и они отплатят тебе сторицей...
Долго еще просидели друзья, не замечая, как идет время. Вспоминали морское училище, первые годы мичманства, перебирали начальство...
- Кстати, где Тырков. - полюбопытствовал Скворцов. - Вот прелестный человек.
- Говорят, он выходит в отставку.
- В отставку?.. Эдакий чудный адмирал!? Почему?
- Не знаю, брат...
- Обидно... Непременно съезжу к нему засвидетельствовать ему свое почтение... А я думал, что он старший флагман, и вдруг... прекраснейший моряк оставляет флот...
Неглинный остался обедать на "Грозном" и просидел до вечера. Скворцов упрашивал его остаться ночевать, но Неглинный, застенчиво краснея, объявил, что ему нельзя, никак нельзя...
Скворцов догадался, что друг его боится адмиральши, и объявил, что в таком случае он сам проводит его до Петербурга.
Когда, наговорившись досыта, они приехали в Петербург, Скворцов просил не забывать его и приезжать в Кронштадт.
Неглинный обещал и вдруг сказал:
- А знаешь, Коля, ведь и я иду нынче летом в дальнее плаванье.
- Ты!? - воскликнул в изумлении Скворцов.
- Да... я, брат, на три года! Спасибо, назначили...
- А преподавание?
- Бросаю, бог с ним.
- И на три года в море? - снова спросил Скворцов.
- То-то на три года! - как-то виновато промолвил Неглинный, и Скворцов при свете фонаря увидал, как его друг кротко улыбнулся своими добрыми глазами. Ну, прощай! - добавил Неглинный и, крепко пожав руку Скворцова, торопливо уселся на извозчика.
Бедняга! Даже и ты, кроткая душа, улепетываешь от адмиральши в море! невольно прошептал Скворцов вслед.
