Валерий Черепица - История и повседневность в жизни агента пяти разведок Эдуарда Розенбаума: монография
общими усилиями удалось за пару дней наскоро законопатить. На третий день, попрощавшись со священником, беглецы отошли самоплавом вниз по течению в сторону Киева.
Прибыв в Киев, все разошлись по своим домам, а Розенбаум отправился к тестю, чтобы получить приют, а главное, с целью сориентироваться в происходящем в городе. На следующий день, написав рапорт на имя командующего деникинской Днепровской флотилией, он отправился в штаб таковой просить о предоставлении ему службы. Принял его флаг-офицер флотилии, и когда проситель, помимо устного рассказа о своих похождениях в последние дни, подал еще и рапорт о численности Красной флотилии, то он предложил подателю сего явиться в штаб к командующему вечером того же дня, около девяти часов. При этом рапорт офицер оставил у себя для передачи по назначению.
Вечером командующий флотилией действительно принял Розенбаума, долго и в подробностях расспрашивал о Красной флотилии, об обстоятельствах побега с «Остера», после чего предложил ему прибыть для получения окончательного ответа по вопросу о службе на следующий день. Сославшись при этом, что он в связи с зачислением нового человека должен осведомиться об условиях и правилах этого в персональном отделе штаба армии.
Розенбаум вернулся в дом к тестю, а через час или два сюда пришел флотский офицер и потребовал отправиться с ним в штаб. Офицер привел просителя на Фундуклеевскую улицу, где, как оказалось, находился штаб деникинской контрразведки. Не говоря Розенбауму ни худого, ни хорошего слова, он ввел его в комнату, где находилось множество (до сотни) людей, которые располагались как придется, так как здесь не было никакой мебели. Нашел себе место на полу и Розенбаум. Здесь, обманутый в своих надеждах, он пробыл до рассвета. В пять часов утра 23 августа 1919 года его вместе с другими людьми, находившимися в этом помещении, под конвоем повели в Лукьяновскую тюрьму. Там всех их поместили в камеры по 15–20 человек в каждую.
Через две недели этого сидения Розенбаум был вызван на допрос к прибывшему в тюрьму следователю Устругову. В ходе его последний сухо сказал задержанному, что командующий посчитал его сведения в рапорте неполными и неточными, имея в виду также место, куда Красная флотилия направлялась. Розенбауму, выразившему желание тут же в рапорте все уточнить и дополнить (как в устной, так и в письменной форме), следователь в резкой форме отказал, сославшись на занятость, и перенес допрос на следующий день. Этого следующего допроса Розенбаум уже не дождался ввиду резкого обострения военных действий. Под Киевом разворачивались бои между красными и белыми, и белые в конце концов вынуждены были отступить на Дарницу и Бровары. Всех арестованных из тюрьмы выпустили со словами: «Идите, куда хотите…». С горьким осадком на душе против добровольцев вышел из заключения Розенбаум; одно лишь радовало его самочувствие — справка с подписью какого-то деникинского чина и печатью. В справке было написано: «Предъявителю сего подпоручику фон Розенбаум Эдуарду Эдуардовичу разрешается свободное проживание во всех местностях, занятых частями Добровольческой армии».
Пробыв несколько дней в Киеве, Розенбаум в очередной раз вынужден был покидать его, направляясь на юг, в Одессу. Тая в душе обиду на добровольческое правительство, он твердо решил в армию не поступать, а зарегистрироваться «Резерве капитанов торгового, морского и речного флотов», штаб которого находился в Одесском порту на Платоновском молу, в помещении бывшей морской полиции. Заведующим этого резерва являлся в прошлом капитан парохода «Великая Княжна Ксения Александровна» Николай Николаевич Арсеньев, а его заместителем — капитан Василий Александрович Юков, которого Розенбаум знал еще с той поры, когда последний служил на пароходе «Владимир». При помощи Юкова удалось зарегистрироваться в капитанский резерв и получить соответствующий документ на право проживания в Одессе. Ну а дальше до получения места надо было как-то жить, и «капитан не у дел» ударился в коммерцию или, попросту говоря, в спекуляцию. А так как самым выгодным было спекулировать спиртом, то он этим и занялся.
В то время сборным местом всех одесских спекулянтов, а также местом заключения их сделок была кофейня-кондитерская на углу Екатерининской и Лонжероновской улиц. Здесь Розенбаум, не забывавший своего польского происхождения по матери, повстречал многих поляков, знакомых еще по дореволюционному времени, так же, как и он, промышлявших спиртом. Были среди них князь Витольд Святополк-Мирский, Мечислав Порховский и Станислав Солтан. Завязать отношения с этой компанией было несложно в силу доброго знакомства Розенбаума с князем еще в ту пору, когда последний в качестве инженера путей сообщения работал на постройке железнодорожной ветки Одесса — Бахмач. Технология операций со спиртом была достаточно проста. Князь Святополк-Мирский получал в штабе деникинского генерала фон Шелля разрешение на приобретение спирта по казенной цене, а другие перепродавали его по ценам значительно более высоким. За счет этого как-то перебивались. Параллельно с «коммерцией» Розенбаум был вынужден ежедневно посещать «Резерв капитанов» для росписи в дежурной книге с тем, чтобы не потерять приписки к нему и не оказаться в армии. Через какое-то время с помощью князя Витольда Эдуарду удалось получить в Одесском консульстве Польши польский паспорт и установить контакты с капитаном торгового парохода «Витязь» Барташевичем, занимавшимся перевозкой польских репатриантов в Польшу. Ему казалось, что «Витязь» — неплохой вариант на случай осложнения его ситуации. Так проходили для Розенбаума последние месяцы 1919 года и первые дни нового, 1920 года.
В середине января, когда сдача Одессы красным стала вполне очевидной («Витязь» к этому времени уже покинул порт приписки), Розенбаум решил пробираться в Крым — последний оплот белого движения, прекрасно понимая, что если он попадет в руки красных, то они его за бегство с Красной Днепровской флотилии по головке не погладят. Под вечер 23 января ему удалось втиснуться на некогда родной пароход «Владимир», где отдельные члены команды его еще помнили, и утром 24 января 1920 года под разрывы снарядов красной артиллерии пароход отошел в Севастополь.
Прибыв к концу следующего дня к месту назначения, Розенбаум первым делом направился в польское консульство для получения визы на выезд в Польшу. Однако ее без разрешения командования Добровольческой армии выдавать не имели права. Потратив немало усилий для получения сертификата от добровольцев, Розенбаум 1 февраля приобрел, наконец, и визу, а через неделю — и статус польского репатрианта. 7 февраля 1920 года в составе достаточно большой группы репатриантов он отплыл пароходом «Черномор» из Севастополя в Варну. В пути следования репатриант постепенно входил в новое для него состояние — научиться чувствовать себя не только немцем, русским, но и поляком.
В Варне репатрианты в ожидании поезда (через Софию и Вену) на Польшу жили более двух недель в грязных дырявых бараках. Но нет худа без добра: в них Розенбаум повстречал своего двоюродного брата Владислава де Сен-Лорана, совсем недавно владевшего в Николаеве несколькими доходными домами и «Лондонской» гостиницей, а теперь также направлявшегося в Польшу со своей восемнадцатилетней дочерью Галей. Владислав, имевший средства, предложил Розенбауму выход из утомительного ожидания — ехать в Варшаву вместе и частным путем через Румынию. Для Розенбаума, не имевшего за душой ни копейки, это было прекрасное предложение, и он, конечно же, согласился.
Прибыв благополучно в Бухарест, репатрианты получили там денежную помощь от польского посольства и через пару дней поездом через Черновцы и Краков направились в Варшаву. Все они с волнением в сердце ожидали встречи с новой жизнью.
Глава V. В ПОЛЬСКОМ ВОЕННОРЕЧНОМ ФЛОТЕ
В Польше до первой мировой войны Розенбаум бывал неоднократно. Как правило, задания охранки здесь были для него необременительными, и он с удовольствием знакомился с польским бытом. В Варшаве и Кракове Розенбаум чувствовал себя почти как в Одессе и Киеве, и только через несколько недель пребывания в Польше он начал ощущать в себе какую-то скованность, провинциальность, и его вновь притягивали к себе российские просторы и личные служебные перспективы. Впрочем, о реальности их агент тогда всерьез не задумывался. Новая, обретшая независимость страна, за время отсутствия здесь Розенбаума внешне и внутренне изменилась. Новые штрихи в ее облик вносили приготовления к войне с Советами. Это сразу же увидел чуть-чуть понюхавший пороха польский беженец, решивший с первого дня своего пребывания в Варшаве связать свою судьбу с польским флотом. К этой мысли его подталкивало не столько былое увлечение морем, сколько горький жизненный опыт прагматика: на флоте всегда спокойнее, чем в армии под пулями. На морях же Польша не думала ни с кем воевать. Было бы несправедливым не заметить одновременно и искренней потребности у этого человека отблагодарить страну, давшую ему приют, в ее борьбе с расползавшимся вглубь и вширь большевизмом, мечтавшим о «мировой революции».
