Автор неизвестен - Древнерусская литература - Сказания о стародавних временах русских
Побросали Дурий-царь с вояками всё добро своё и награбленное, вскочили на коней и потекли к полудню. Вайлы ноговицы свои снимали, горшки с голов сдирали и бросали, мечи теряли и что есть духу удирали назад.
Покончил войну Кныш, сел на свой воз, да опять за сладкий кныш взялся.
Тут сказанию конец, делу венец, а людям, что землю нашу от врага защитили, — слава! И Богам слава, что победу нам дали. А теперь пора к столу поспешить, поесть-попить и Дедов похвалить!
Детям — в науку, старым — для памяти.
Глава третья
СКАЗАНИЯ О СТАРОДАВНИХ ВРЕМЕНАХ РУССКИХ
Сказания этой главы переносят нас к берегам Днепра-Славуты. в привольные степи Таврии, на Кубань и Дон — к местам обитания Русов с самой глубокой древности. В «Сказании про Родню Волынскую» речь идёт вообще о периоде каменного века. Другие сказания повествуют о более поздних временах, когда русы были скифами-скотоводами (от древнеславянск. «скуте», «скуфе» — скот), но ещё не занимались земледелием. Это потом их Орай-отец пахать и сеять научил («Сказание про царя-пахаря»).
А до этого «ходили Пращуры по степям, стада гоняли, в телегах жили, и всё добро — на возу, и жена с детьми, и всё добро — скотина в степи, овцы, коровы, лошади…» В «Сказании про царя Ругату» (помещён в пятой главе) рассказывается о плетёных кибитках, служивших домом для кочевых скифов («амаксобиев» — по определению греков). «И ходили люди табором на больших возах, лошадьми запряжённых, а на возах плетёные козыри поставлены, а сверху войлоком обятянуты, а внутри сено и овечьи шкуры настелены. И живут на тех возах деды старые, бабы, дети, жёны и раненые. А мужи сильные с мечами и пиками за возами скачут на баских буланых конях, а за спиной у них — тульи стрельные. а за спиной — луки тугие, и каждый муж с врагами биться готов». Это описание невольно вызывает в памяти строки из трагедии «Прометей прикованный» известнейшего древнегреческого драматурга Эсхила (525–456 гг. до н. э.):
«Пройдя невспаханные земли,ты Скифии достигнешь. Там живуткочевники в возах с плетёной крышейс колёсами большими, и у нихв колчанах спят губительные стрелы:их нрав жесток и страшен — берегись…»
Конечно, не все племена и не во всех местах имели одинаковую степень социально-экономического развития, ведь и до настоящего времени наряду с нашим ядерно-космическим уровнем цивилизации существуют народности, живущие первобытно-общинным строем.
В те времена и подавно одни имели каменные секиры, другие — медные, а иные — железные. Во время прихода киммерийцев в Крымские степи там был ещё медный век (см. главу четвёртую), а в «Сказании про Макодуна-царя», жившего на Дону «до Комырей», известно не только железо, но и серебро, и золото. Хотя нельзя исключать временных наложений и сдвигов из-за давности событий. Однако русы на Дону и Кубани могли быть потомками Русов-Ойразов с их высоким техническим и социально-государственным уровнем развития. Поэтому, обращаясь к древним источникам, нам следует помнить и о временных сдвигах, и об условной относительности различных эпох, существующих даже в одних временных рамках.
Повествование сказаний данной главы передаёт неторопливый, как скрип скифской телеги, едущей по привольным степям, размеренный ход тех времён, подробности жизни и быта древних русов.
Мы видим, как медленно движется похоронная процессия, слышим печальный перезвон медных и железных блях, подвешенных к телеге умершего. Осторожно переступают кони, провозя старого степного царя по его земле, чтобы он в последний раз посмотрел не неё, чтобы люди простились с ним. «И вырыли люди могилу большую, в земле хоромы сложили из дерева, камнем кругом обустроили. Положили царя Огылу в санях, дали ему коней борзых, чтоб ехать далее — на Тот Свет, до Нави-реки. А чтоб было чем платить перевозчику, положили горшки с червонцами, с серебром и мелкою медью… Положили ему мяса, сухого творогу и зерна, и зарыли с плачем могилу ту. Насыпали над ней высокий курган, а на нём посадили дубок молодой, чтоб хранил царя, тень давал летом, да чтоб гнездились на нём птички вешние…» («Сказание про Огылу Чудного»).
Под такими дубами потом вершились правосудия, справлялись Тризны по погибшим воинам, молодые бойцы устраивали богатырские потехи, чтоб умершие, на них сверху глядя, порадовались.
А вот обряд братского степного пира, обычай «вздынать» к небу рог с хмельным мёдом и лучший кусок мяса, наколотый на острие меча, чтобы Боги и Прашуры приняли дар и благословили еду и питьё, незримо присоединившись к застолью, где певцы — гусельщики-велесовичи, кобзари и домрачеи поют людям «про старовину», утверждая тем самым неразрывное единство живых и мёртвых, людей и богов, отцов и детей, отдельных Родов и всех Племён русских. До сих пор, поднимая бокал на застолье и провозглашая здравицы, мы продолжаем замечательную, исполненную глубокого смысла традицию наших Пращуров и любим слушать народные песни, обретая тем самым чувство единства и силы.
Исполнено своеобразной романтики предание о том, как Русы, живя некогда в богатом краю, ушли с прародины в поисках Земного Рая — страны, где никто не умирает. Об этом упоминается и в «Велесовой книге»: «Род славян пошёл в ту землю, где солнце спит в ночи, где много травы на тучных лугах, а реки рыбы полны, и где никто не умирает» (дощ. 9-Б). В «Сказании о древней Русине» также описывается, как русы, покинув Пращурский край, пошли «на медовые речки и кисельные берега. А тем хлеб прямо с неба падает — бери и ешь! А там люди не стареют, а там дети не умирают!» Горькое разочарование постигло Русов. когда они поняли, что «нигде нету такой земли, по которой текли бы молочные реки». Что на новом месте нужно так же в поте лица трудиться, сражаться за пастбища для скота, за свою жизнь и безопасность Родов. И люди так же болеют и умирают, а времени уже много прошло — путь назад забыт и потерян.
В процессе этой непростой, исполненной опасностей жизии в степях. Русы пришли к выстраданной философской истине, что лишь бы был хлеб, да мир, «а что лишнего — то не надобно. Бо от лишнего жена портится, сыны гуляют, работу бросают, дочки расходятся по чужим людям, и от лишнего человек остаётся один сам с собой — всем лишний» («Сказание про Усилу Доброго»).
Сказания часто упоминают царя Дида-Маха, объединившего много русских Родов, хотя сделал он это силой и хитростью: приказал своим воинам перебить напившихся царей, а затем «похоронил достойно в земле русской, а племена их под свою руку взял. С тех пор укрепилась Русь намного…»
«Сказание про царя Замаха» интересно своим перечнем родословной царя Маха. «Когда жили наши Щуры и Пращуры, был у них царь Замах, сын Свята. А Свят-царь был сыном царя Маха. А тот царь был сыном царя Гура, который тоже являлся сыном царей русских». Таким образом имеем цепочку: царь Гура, царь Мах, Свят-царь, царь Замах, Замашко-царевич.
Также узнаём, что царь Замах был инициатором постройки Городищенской Руси в районе Северского Доица. Однако в это время роды и племена вновь стали обособляться. Пришли к Замаху гонцы «с Волыни, от Хорпов горянских /горских/, от Карпат-горы и Дуная синего» и стали напоминать про Деда-Маха, который славянские племена вместе собрал, а теперь Словены не хотят признавать власть единого царя. Царь Замах послал сына Замашко-царевича, чтобы «ладу дал и Словенов до купы пригорнул». Но царевич был убит, пошла войиа, и Словены окончательно «отреклись от Русов… И стали с тех пор Словены и Русы раздельными».
Когда это произошло, мы можем только предполагать. Так, ежели царица Смромахова является вдовой царя Маха, то они жили в VI в. до н. э. (время войны с Киром). Замах является их внуком. Значит, разделение Русов и Словен (предков нынешних Словенов, Словаков. Сербов и др.) произошло где-то в V в. до нашей эры.
Другая, чрезвычайно интересная сторона собранных в данной главе сказаний заключается в том. что здесь можно отыскать истоки появления некоторых персонажей из наших сказок, былин, легенд. Это, например, колоритная фигура Бабы-Яги, которая в «Сказании про Дедовшину и Бабовщину» предстает в своём первоначальном виде, как совершенно конкретная женщина — баба Огуда. Она была инициатором своего рода революционного переворота в одном из Родов с насильственным захватом власти над мужиками, так как те постоянно ссорились и никак не могли «дойти до ладу». Старейшину Рода — Деда Углая — «осрамили, порты с него сняли, так водили, а потом на холме мечом голову сняли», и других мужиков «много было перебито насмерть». Бабы их сначала напоили, затем отобрали оружие, а непокорных казнили смертью. Так воцарился матриархат — «Бабовщина», и длился он «пока дети не подросли, и молодёжь не захотела старой бабе подчиняться. Сговорились юноши и как-то ночью на баб напали, старую Бабу Ягуду-Огуду убили, у остальных мечи отобрали, плетьми выпороли и заново детьми заниматься заставили, коров доить, молоко на-суръ ставить, волну сучить, да борщи варить. Так и кончилась наша Бабовщина… а Дедовшиной-Русью и до сих пор живём».
