Наум Синдаловский - Мифология Петербурга: Очерки.
Впрочем, иногда было и не до шуток:
Ваню в Питер отправляли,Думали хорошаго,По этапу привезлиВаньку толсторожего.
По-разному уходили из деревни, по-разному возвращались. О некоторых насмешливый фольклор Вологодской губернии говорил: «Поехал в Питер, да дунул взад витер, доехал до овина, думал, что половина, – назад и вернулся».
А самые напористые и упрямые вновь и вновь пытались повернуть капризную госпожу удачу лицом к себе. Бесприютные, беспаспортные, из Петербурга изгнанные и лишенные права проживания в нем, они снова возвращались в столицу с маниакальной надеждой стать в конце концов петербуржцами. В просторечии их называли «Спиридоны-повороты». Многие из них побеждали в этой изнурительной борьбе. Их воле и упорству можно позавидовать. Очевидно, они стали достойными предками многих сегодняшних петербуржцев. Ими гордились на родине. О них пели частушки деревенские красавицы.
Частушка, записанная в 1914 году в Рязанской губернии:
Голубой платок линяет,Мил по Питеру гуляет.Мой Ванюша в Питере,Его ребята видели:Он стоит у лавочки –Продает булавочки.
Ярославская губерния, 1913 год:
Милый в Питере нажился,Интересный горазд стал,Бывало, я с ним не гуляла –Теперь он сам со мной не стал.
Ленинградская область, 1982 год:
Мой забава в Питере,Недавно люди видели.За дубовым столомПисал серебряным пером.
В долгие декабрьские вечера перед Новым годом крестьянские девушки собирались в какой-нибудь просторной избе и гадали о суженых. Конечно, хотелось, чтобы он был красивым, сильным и обязательно богатым. Девушки садились вокруг стола, на который ставили чашу или блюдо с водой. В воду опускали кольца, серьги, браслеты, бусы и другие нехитрые украшения. У кого что было. Блюдо накрывали скатертью. Самая старшая начинала петь. Во время пения каждая девушка старалась вынуть свое кольцо или другое украшение под тот песенный стих, который ей ближе всего по сердцу. (Помните, у Пушкина: «Из блюда полного водою/Выходят кольца чередою».) Такие песни называются подблюдными. Вот песня, которую пели в Новгородской губернии:
Идет мужик из Питера:Куницами, лисицами обтыкался,Черным соболем опоясался.Кому вынется,Тому сбудется,Не минуетсяСлава!
Эта песня была опубликована в печати в 1898 году. Новгородская губерния – под боком у Петербурга, и естественно, что грезы невест из-под Новгорода уводят их в близкий и желанный Питер. Но вот что удивительно: и подмосковные провинциалочки мечтали о питерских женихах. В 1979 году Московский педагогический институт издал сборник «Фольклор Московской области», в котором можно прочитать подблюдную песню:
Корысть на двор –Женихи за стол. Слава!Едут мужикиИз Питера.Куницам-лисицамОбтыкалися,Черным соболемОпоясалися –Пиво варить,Свадьбу заводить.
Что ж, провинциальным барышням было о ком мечтать под напевы подблюдных песен. Имена богатых петербургских купцов, выходцев из глухих деревень были широко известны далеко за пределами столицы. Одним из таких знаменитых петербуржцев стал крестьянин безвестного села Яковцево Ярославского уезда Ярославской губернии Петр Елисеев. О нем, известном основателе торговой фирмы, рассказывали легенды. Будто бы он был крепостным графа Шереметева и однажды, среди лютой зимы, угостил гостей графа свежей земляникой, за что получил вольную. Это произошло вскоре после войны 1812 года. По другой легенде, Петр Елисеев крепостным никогда не был, а в Питер отправился на заработки, как это делали многие мужики. В начале своей карьеры Елисееву пришлось таскать мешки, разгружая корабли на Стрелке Васильевского острова, где в то время находился петербургский морской порт. Вскоре предприимчивый крестьянин сколотил рабочую артель, а через несколько лет уже владел несколькими магазинами в обеих столицах. А еще через некоторое время Елисеев становится поставщиком императорского двора.
Такая удивительная карьера не могла не стать примером для подражания. Целомудренные и благовоспитанные ярославские девственницы и рязанские мадонны ценили в своих избранниках устремленность, деловую хватку, терпение и упорство. Все остальное фольклором решительно осуждается. Даже если в каждой строчке сквозит снисходительность к своим непутевым «забавам»:
Мой забава в ПитереНа каменном заводе.Пьет вино, курит табак,Денежки проводит.
* * *Мой забава в Питере,Тамо спит на плитене.Сороковки любит пить,Подушку не на что купить.
* * *Как за речкой, за рекойСолнышко сияет,Не моя ли пьяницаВ Питере гуляет.
* * *Мой миленок в Питере,Его ребята видели:В одной руке тросточка,В другой – папиросочка.
Но особенно острому осуждению в провинциальном фольклоре подвергались оступившиеся молодухи. Судьба женщин в столице вообще складывалась драматически. Напомним, что Петербург был городом преимущественно мужским. Это накладывало определенный отпечаток на взаимоотношения полов. А если учесть, что только в «личной прислуге», служившей в домах, в конце 1860-х годов состояло ни много ни мало около 10 % всего петербургского населения, то легко понять положение робких и застенчивых недавних крестьянок в столице. Многие из них становились жертвами мужской сексуальной агрессивности, многие – в отсутствие родительского пригляда и гнета строгой деревенской морали – просто не выдерживали мучительного испытания свободой. Их ждала улица.
В 1843 году в Петербурге был создан Врачебно-полицейский комитет, который зарегистрировал 400 женщин, занимавшихся проституцией. А к середине 1880-х годов в Петербурге исправно функционировало уже около 150 публичных домов. Дорога от фабричных домов до подъездов под красными фонарями была короткой. Короче, чем из деревни в Петербург.
Русская литература – от Достоевского до Куприна и Блока – посвятила этой теме не одну тысячу страниц. Не оставил ее без внимания и фольклор – как городской, так и провинциальный. Широчайшую известность приобрела в свое время уже приводившаяся мною пословица: «В Питер с котомочкой, из Питера с ребеночком». Ее пели и декламировали на все лады так часто, что сейчас уже трудно разобраться, что было первично: то ли цитата из частушки превратилась в пословицу, то ли самой пословице стало тесно в короткой пословичной форме и она вошла в частушку:
В Питер-то с котомочкой,Из Питера с ребеночком.На-тко, маменька, на чай,Да петербуржца покачай.
Каждую из таких частушек легко можно развернуть в повесть или роман, но чем бы тогда отличалось правдоподобие литературы от правды фольклора:
Ванючиха стараяСамовар поставила,Не успела вскипятить –Дочка с Питеру катить.
* * *Пришла с Питера девчонка,Принесла маме ребенка.Вот тебе, маменька, на чай,Толстопузова качай.
* * *В Петербурге на СеннойДивовались надо мной:«Эка девка бесшабашна,Не торопится домой».
* * *Нынче я уже не прачка,Больше не стираю.Я по Невскому хожу,Граждан примечаю.
* * *В Ленинграде на базареМальчики дешевые –Три копейки с половинойСамые хорошие.
Я уже не однажды подчеркивал и аргументировал это образцами городского петербургского фольклора, что петербуржец – это и национальность, и звание, и профессия. В народной драме «Шайка разбойников», записанной фольклористами в далекой Пермской области, один из ее героев – Доктор – поет песню:
Я не русский, не французский,Сам я доктор петербургский.Лечу на славу,Хоть Фому, хоть Савву… и т. д.
Факт этот для фольклора настолько очевиден, что он, фольклор, его даже не доказывает и не объясняет. Фольклору вообще не свойствен ни публицистический азарт, ни дидактическое занудство. Фольклор просто констатирует. Да, господа патриоты: «Псковский да витебский – народ самый питерский». А ленинградцы? На этот счет в богатейшем арсенале петербургского фольклора есть анекдот:
