Виталий Чечило - Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)
Периодически проводились парады и демонстрации. Вы когда-нибудь видели парад боевых частей? Командование полигона не могло собрать состав парадных расчётов с полигона и доверяло подготовку командирам частей. Те, в свою очередь, передоверяли замкомандирам. Готовить парады было их основной обязанностью. Состав парадных расчётов менялся каждый день. Нужно было набрать коробку из ста офицеров, свободных от службы. Тех не хватало, поэтому на прапорщиков одевали капитанские и майорские формы. Размеры плацов в частях также не совпадали.
Вся эта банда 5 ноября появлялась в Ленинске на генеральную репетицию. Поглядеть на это несусветное зрелище собирался и стар и млад. Описать увиденное невозможно. Над городом стоял мегафонный мат. Каждый командир вёл свою коробку. Командир доверял мне возить знамя части в машине, чтобы не украли ордена. Распускать на обед боялись — рядом находились магазины. Как-то совершили такую ошибку — половина народу напилась, а другая половина разбежалась. Часов через пять неустанного труда очерёдность уже не путалась. Шли нестройными рядами под барабан, некоторые не в ногу. Всех тешило, когда шли офицеры военно-строительных частей. Их немытые локоны из-под засаленных фуражек лежали на воротниках шинелей.
— Вы бы хоть раз в году постриглись!
Оркестром руководил майор, дослужившийся до старшего лейтенанта. Он был выпускником дирижёрского факультета, даже написал какую-то увертюру. Но этот непонятный москвич спился. Все относились к нему с сочувствием. Оставить человека неопохмелившимся считалось на полигоне страшным грехом. Утром на разводе сердобольный командир, видя мучения некоторых, бросал сквозь зубы:
— Пойди к начальнику тыла!
Или:
— Пусть Кожанов тебя примет.
А бедному дирижёру похмелится не давали дня три перед парадом. По сторонам с подозрительным видом (чтобы не поднесли) стояли два политработника. На парад все брали с собой спиртное во флягах. В ожидании прохождения, над толпой стоял сигаретный дым и винный дух. Дирижёр в куцей шинельке, синий, трясущийся, но не от холода, выглядел жалобно. Из толпы доносились сочувственные голоса:
— Пашка, сыграй им, сукам.
После парада начинали двигаться демонстранты. Процентов восемьдесят населения полигона составляли гражданские. Ими же, в основном, и был заселён сорокатысячный город Ленинск. ЦК КПСС имел представление о ценности кадров РВСН, поэтому войска опекали «промышленники» из ВПК. Завод-изготовитель до момента попадания ракеты в цель отвечал за неё наравне с военными, и даже больше. Наше дело — нажимать кнопку и при монтаже выполнять несущественные работы. Без гражданских ракеты бы не летали вовсе. Жилось им в пустыне неплохо: получали зарплату и командировочные, а это где-то шесть рублей в день. На заводе он получал сто сорок с прогрессивкой, на полигоне — шестьсот, и за два года мог решить все свои материальные проблемы. Уезжая, бронировал квартиру; в Ленинске получал ещё одну; на площадке жил в гостинице. На нашей площадке тоже была такая, называлась «На семи ветрах». Даже своих звероподобных вахтёров привозили и платили им по четыреста рублей в месяц. Были целые закрытые зоны. Я с трудом туда прорывался — ходил в зимний бассейн, а в столовой на один рубль можно было нажраться до отвала.
Начальник экспедиции — заместитель директора объединения — был царь и Бог… Зимой ходил, как полярник: в дохе до пят, обшитой «чёртовой кожей», унтах или генеральских валенках, рысьей шапке. Ему по тем временам каждый командированный отстёгивал по сто рублей в месяц. Если что не так — тут же донос начальнику экспедиции. Затем на первый самолёт, и — домой. На завод уже летел с понижением.
Средств у предприятий ракетно-космического комплекса хватало, возводили целые оздоровительные городки. Я побывал в одном. Моя жена дружила с женой секретаря Горкома партии и нас пригласили в гости на выходные. Местность была весьма благоустроена. Резные фанзы в китайском стиле, система прудов, полно водоплавающей птицы, рыб и речных змей. Плывёшь, и вдруг рядом с тобой поднимается из воды змеиная голова…
Мощь ВПК ощущалась. Вели себя промышленники вальяжно, руководство полигона ни во что не ставили.
Предприятия ракетного комплекса, чтобы ввести империалистов в заблуждение, были замаскированы под «народно-хозяйственные» — молокозавод, кирпичный завод, льнокомбинат… Несли плакаты с соответствующими призывами, а так как все друг друга знали, угорали со смеху. При прохождении, «военторг» напивался в дымину, некоторых тащили под руки. В ожидании очереди все пили. Военторг ещё нагло закусывал дефицитными колбасами, вызывая всеобщую ненависть и презрение трудящихся. Народ пил за очередную годовщину советской власти, поэтому замполиты их не трогали, боялись нарваться на грубость. Поэтому, бывшие на параде, первым делом спешили присоединиться к семьям и пройти ещё раз. Никакой принудиловки не было, каждый хотел повстречаться со знакомыми и «весело провести время». Самое смешное, что на трибунах стояли такие же сизоносые. Только от них шёл лёгкий коньячный дух. То же самое наблюдалось и на выборах. Тогда власть относилась к ним серьёзно. Как-то в нашем доме потекла труба. Бабы залупились:
— Не пойдём на выборы!
Сразу починили. Как-то командир полка поехал с водителем на рыбалку. При подсчёте голосов обнаружили, что одного солдата не хватает. Хватились — командира по заднице мешалкой. Правда, организовано всё было дубово. Утром вместо подъёма включалась музыка. В день выборов агитация запрещалась. Этой формальности строго придерживались. Никто не заставлял идти на выборы. Накануне всех «губарей» выпускали с гауптвахты. Вёл их в баню не кто иной, как начальник гауптвахты Жора Жанабаев. Вёл, как отец родной, даже без автоматчика, даже курил с ними! Солдат распирало от гордости и осознания своей человеческой значимости. Утром могли нагло, не заправив постель, пройти мимо старшины, не замечая того. Некоторые оборзевшие нагло не отдавали честь даже патрулю. Начальники должны были терпеть, скрепя зубами. Задержать нельзя было ни одного солдата, день считался торжеством советской демократии. И рядовые демократы торжествовали. Выборы начинались в шесть утра с огромаднейшей давки перед клубом. Упорно циркулировал слух, что фотографию первого проголосовавшего напечатают в газете и счастливчику даже дадут отпуск. Хотя таких обычно фотографировали накануне вечером. Газета-то выходила утром.
Никому не приходило в голову кого-то вычёркивать. Своих начальников, выбиравшихся в органы местной власти все знали в лицо. Они решали конкретные вопросы. Когда генерал Галкин, замначальника полигона пришёл на встречу с избирателями, ему устроили овацию минут на пятнадцать. Все знали, что район, от которого его выдвигали будет жить без особых социально-бытовых проблем.
Город был привязан к двум вещам: реке Сыр-Дарья, которая значительно обмелела за последние десятилетия, и советской хозяйственной системе, которая могла зарывать деньги в песок. Сейчас только седьмой микрорайон и аэропорт «Крайний» являются базами России. Эта тридцатилетняя аренда спасла город от окончательного разрушения. С наступлением независимости в некоторых домах казахи зимой жгли костры. Теперь они стоят, как в Сталинграде. В городе и тогда все чувствовали себя временщиками. Казахи откручивали даже колёса от детских колясок. Теперь в Ленинске осталось пять тысяч жителей, поэтому особо воровать не получается. Пришлось вернуться к первоначальному состоянию навязчивого нищенства.
Банки казахи не собирали, не видя в них товарной ценности. Открыл эту жилу один грек.
В городе процентов 20 брошенных баб жило с «прапоров». Потом начали гнать самогон. К нам в комитет прибыла даже делегация «жён космодрома». Однажды и я отправился сосватать майора Цацурина — его семейная жизнь в очередной раз дала трещину:
— Я дома не ем, чтобы жена не отравила.
Пошли с ним на смотрины. Входит баба, суёт ему ребёнка месяцев шести на руки. Я ему:
— Это твой?
— Нет.
— Так, что же ты?
— Мы же не жениться, а на смотрины.
Хотя и сам майор имел стойкую репутацию, когда я заикнулся о его предложении одной из «жён» космодрома, та только отмахнулась:
— Тоже мне, Цацурин. Нашёл кого сватать.
Жена Чиркова «ездила продавать шмотки». За городом она выбрасывала товар и жила с любовником 2–3 дня, он ей деньги давал. Когда его доставали, он огрызался:
— Зато не с казахом же живёт, а с мясником. У меня в семье нет проблем с питанием.
Как-то мы с ним пришли к «Дену». Дверь перевёрнута, Чирков нагнулся чтобы прочитать, не может сообразить 6 или 9. Однако вошли. Лежат две бабы. Похожая на калмычку Ольга курит, спрятаться с сигаретой под одеяло не может.
«Ден» рассказал, что нашёл этих двух бесхозных ночью, когда пошёл купаться, им негде было переночевать? А так как устраиваться на полу никто не хотел, решили спать втроём.
