Лев Прозоров - Мифы о Древней Руси. Историческое расследование
Вот вам и захваченное оружие и, о ужас! – пленницы.
Хотя чему тут удивляться… «Слово о полку Игореве», помните, в каких выражениях расписывает первые удачи своего князя:
С зарания въ пятокъпотопташа поганыя плъкы половецкыя,и рассушясь стрелами по полю,помчаша красныя девкы половецкыя,а съ ними злато,и паволокы,и драгыя оксамиты.Орьтъмами,и япончицами, и кожухыначашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъместомъ, и всякыми узорочьи половецкыми.
Чьрленъ стягъ,бела хирюговь,чрьлена чолка, сребрено стружие —храброму Святъславличю![46]
Самое, что ни на есть, описание добычи. Что характерно – начинающееся с «девок половецких». С пленниц.
А в каких выражениях там же сожалеют об отсутствии на берегах Каялы Всеволода Большое Гнездо?
Аже бы ты былъ,то была бы чага по ногате,а кощей по резане[47].
Проще говоря, был бы ты, княже, тут – половецкие пленники-рабы на русских рынках резко подешевели бы. Стали б, как в былине – «молодушечки по две полушечки».
Боги упаси от морализаторства или сочувствия кочевникам! Половцы гораздо чаще грабили русских, и пленников уводили, и в самостоятельных набегах, и как союзники враждующих русских князей, что называется, «в промышленных масштабах». Но врать-то зачем? Зачем говорить, будто предки не платили врагу той же монетой?
Далее Мединский сообщает, что помимо исключительной народности и бескорыстности богатырей, былины отличаются еще и поразительной гуманностью.
Русский богатырь человечнее и гуманнее западного рыцаря, свободнее духом и добрее.
И описание боя другое. Известно более ста былинных сюжетов, но ни в одном нет ужасающих кровавых сцен, а тем более рек крови и насилия.
А вот тут я, пожалуй, дам слово специалисту. Федор Иванович Буслаев[48], русский филолог-фольклорист XIX века, фигура, без преувеличения, значения мирового. Его работы «Русский богатырский эпос» я в сети, увы, не нашел, приходится печатать с бумаги (Буслаев Ф.И. Народный эпос и мифология, М.: Высш. шк., 2003. С. 260–262, коли кому интересно).
«Русский богатырь, повалив врага наземь, не вдруг убивает его, а тешится и издевается над ним, спарывает кинжалом его белые груди, иногда вынимает печень с сердцем, потом уж отрубит по плечи буйну голову и воткнет ее, как воинский трофей, на копье. Сам Илья Муромец, отличающийся от прочих богатырей милосердием, способен на страшные жестокости, от которых сердце сжимается. Вот, например, как он поступает с родным сыном, Сокольником:
Ударил Сокольника в белы грудиИ вышиб выше лесу стоячегоНиже облака ходячего;Упадал Сокольник на сыру землю,Вышибал головой, как пивной котел;Выскочет Илья из бела шатра,Хватал за ногу, на другую наступил,На полы Сокольничка разорвал.Половину бросил в Сахарь-реку,А другую оставил на своей стороне:«Вот тебе половинка, мне другая,Разделил я Сокольника, охотничка».
По другому варианту, еще жесточе казнит он свою дочь. Тоже разорвал ее надвое. Одну половину рубил на мелкие куски, бросал по раздольицу, по чисту полю, кормил этой половиной серых волков; и другую половину рубил на мелкие куски, бросал по раздольицу чисту полю, кормил черных воронов.
Бесчеловечное убийство с самыми кровавыми подробностями – это желанный конец, к которому фантазия ведет целый ряд моментов в тщательном, мелочном описании битвы:
«Тут руками они сплеталися, коленями друг в друга упиралися, горячая кровь течет из глубоких ран…».
«Отрубил ему Алеша буйну голову, и повез он буйну голову к князю Владимиру; едет, да головушкой поигрывает, высоко головушку выметывает, на востро копье головушку подхватывает».
Надобно было свыкнуться, сжиться с этими ужасами, надобно было войти во вкус этих кровавых сцен, чтобы с такой игривостью на них медлить. Фантазия вполне сочувствует суровому быту и заявляет свое сочувствие легким, артистическим воспроизведением его. Вот, например, как Бермята убивает Чурилу Пленковича, застав его со своей женой:
Не свет зорюшка просветилась,Востра сабля промахнулася:Не скатная жемчужинка катается,А Чурилова головка катаетсяПо той ли середы по кирпичнои,Не белый горох рассыпается.
Чурилина-то кровь разливается..
О смертельной ране, чудовищно обезображивающей человека, богатырь говорит слегка, как о деле самом обыкновенном, и внимательно медлит на подробном ее описании. Богатыри хотят, чтоб Соловей-разбойник показал себя свистом, визгом и криком. «Дайте ему сначала освежиться зеленым вином», – говорит муромский богатырь, а то
Теперь у него уста запечатаны,Запеклись уста кровью горючею:Выстрелен у меня во правый глаз,Вышла стрела во лево ухо».
Еще несколько примеров поразительного человеколюбия русских былин. Обращение с жителями захваченного города, да, кстати, «защитники русской земли» захватывали чужие города и даже земли:
А и старый казак он, Илья Муромец,А говорит Ильюша таково слово:«Да ай же, мои братьица крестовые,Крестовые-то братьица названые,А молодой Михайло Потык сын Иванович,Молодой Добрынюшка Никитинич.А едь-ко ты, Добрыня, за синё море,Кори-тко ты языки там неверные,Прибавляй земельки святорусские.А ты-то едь еще, Михайлушка,Ко тыи ко корбы ко темныи,Ко тыи ко грязи ко черныи,Кори ты там языки всё неверные,Прибавляй земельки святорусские.А я-то ведь, старик, да постарше вас,Поеду я во далечо ещё во чисто поле,Корить – то я языки там неверные,Стану прибавлять земельки святорусские»[49].
Такая вот «защита родной земли», впрочем, давно известно, что лучшая защита – нападение, не так ли?
Так вот, о жителях захваченных городов. Уже знакомый нам Волх.
А всем молодцам он приказ отдает:«Гой еси вы, дружина хоробрая!Ходите по царству Индейскому,Рубите старого, малого,Не оставьте в царстве на семена[50].
Князь Глеб Володьевич (вражеский город тут вполне конкретен – Корсунь, византийский Херсонес).
Поезжайте тко ко городу ко Корсуню,А скачите вы через стену городовую,Уж вы бейте ко по городу старого и малого,Ни единого не оставляйте вы на семена[51].
Обращение с пленными врагами:
Тут то два брата, два Ливика,Выбегали они скоро на чисто поле.Как наехала силушка Романова,Большему брату глаза выкопали,А меньшему брату ноги выломали,И посадили меньшего на большего,И послали к дядюшке,Чимбал королю земли Литовския.Сам же князь то приговаривал:«Ты, безглазый, неси безногого,А ты ему дорогу показывай!»[52]
с неверными женами – Иван Годинович:
Стал он, Иван, жену свою учить,Он душку Настасью Дмитревну:Он перво ученье то – руку ей отсек,Сам приговаривает: «Эта мне рука не надобна,Трепала она, рука, Афромея царя»;А второе ученье – ноги ей отсек:«А и та де нога мне не надобна,Оплеталася со царем Афромеем неверныим»;А третье ученье – губы ей обрезалИ с носом прочь: «А и эти губы мне не надобны,Целовали они царя неверного»;Четверто ученье – голову ей отсекИ с языком прочь: «Эта голова мне не надобнаИ этот язык мне не надобен,Говорил со царем неверныимИ сдавался на его слова прелестные!»[53]
И Добрыня Никитич:
А и стал Добрыня жену свою учить,Он молоду Марину Игнатьевну,Еретницу… безбожницу:Он первое ученье – ей руку отсек,Сам приговаривает:«Эта мне рука не надобна,Трепала она, рука, Змея Горынчища»;А второе ученье – ноги ей отсек:«А и эта де нога мне не надобна,Оплеталася со Змеем Горынчищем»;А третье ученье – губы ей обрезалИ с носом прочь:«А и эти де мне губы не надобны,Целовали они Змея Горынчища»;Четвертое ученье – голову отсекИ с языком прочь:«А и эта голова не надобна мне,И этот язык не надобен,Знал он дела еретические»[54].
Ну и, чтоб не пересаливать – кровь, отсутствующаяде в былинах:
А побил змею да он проклятую,Попустила кровь свою змеинуюОт востока кровь она да вниз до запада,А не прижре матушка да тут сыра земляЭтой крови да змеиною.А стоит же тут Добрыня во крови трое сутки,На кони сидит Добрыня – приужахнется[55].
Ладно, хватит.
Можно еще приводить примеры неточности, мягко говоря, Мединского относительно сравнения русского фольклора с «западным».
Во-первых, бороться против «черных легенд» надо правдой – а не создавая новые, сусальные легенды на месте «черных». Какое теперь может быть доверие Мединскому в других вопросах, если он лжет откровенно, беспардонно, в глаза, в том, в чем проверить его проще простого?
