Сат-Ок - Тайна старого Сагамора
И вдруг смолкли барабаны. Так же внезапно стихли голоса. Было слышно, как где-то в горах умерло последнее эхо. Воины сняли с себя султаны, сбросили одежду до набедренных повязок и легинов, воткнули в волосы перья и принялись натирать медвежьим салом тела.
В полнейшем молчании - все, что нужно было сказать, уже было сказано в танце - воины оседлали коней и один за другим тронулись в сторону могучей Горы Громов.
Перед восходом солнца они, миновав Орлиную Вершину, оказались на другой стороне огромной горы. До истоков Канавахи оставалось еще четверть дня дороги. Но вот пройдена и она. Длинная цепь воинов, грозная, как само грозовое небо, дрогнула и остановилась. Привал был выбран перед довольно глубоким и широким ущельем у истоков реки. После короткого совещания старейшин было решено оставить здесь в засаде небольшую группу воинов вместе с отрядом изменника Каменной Стрелы.
Отведя коней в боковой рукав каньона под охраной двух молодых индейцев, воины выслали вперед разведчиков, а сами засели в скалах и по склонам гор. Ждать долго не пришлось: еще издали увидели они условленные знаки разведчиков о том, что бледнолицые приближаются. В полной тишине, когда даже свист воздуха, рассекаемого крылом ястреба, казался нарушением, ждал отряд появления первого фургона белых. Он показался из-за поворота ущелья, неуклюжий и неповоротливый. За ним второй, третий, четвертый... По краям колонны ехали воины Каменной Стрелы. Качаясь и подпрыгивая на каменьях, густо покрывавших дно каньона, фургоны все больше и больше углублялись в горло ущелья. Когда последний уже оказался на середине седловины, раздался пронзительный свист. На краю скалы выросла фигура воина из отряда Черной Тучи.
Засвистела выпущенная из лука оперенная стрела и во всю длину вгрызлась в грудь Желтой Ступни. Изменник, схватив двумя руками выступающую из тела часть стрелы, наклонился вперед и без звука, головой вниз, упал с коня. Было видно, как между его лопатками выступал окровавленный конец стрелы. Перепуганный мустанг рванулся и отбежал в сторону. А потом, остановившись спокойно, как будто ничего не случилось, стал пощипывать высушенную зноем траву.
С каждой выпущенной из лука стрелой все больше становилось на поляне таких вот потерявших хозяина коней. Не было и не могло быть пощады поставившим свои тотемы на "Говорящей бумаге" белых. Лишь Каменная Стрела, шаман и два-три воина остались живыми. Сделано это было Черной Тучей не без умысла.
Как только просвистела в воздухе первая стрела, выпущенная карающей рукой Черной Тучи, и на землю упал сраженный вождь Желтая Ступня, белые схватились было за оружие. Но, поразмыслив и решив, что вступать в борьбу хоть и с плохо вооруженными, но хорошо укрытыми в горах индейцами бессмысленно, огня не открыли. К тому же они не могли не понять, что главный гнев нападающих был направлен на своих же, изменивших им соплеменников, что и было подтверждено донесшимся от края скалы голосом невидимого воина:
- Пусть бледнолицые спрячут оружие и соберутся возле своих домов на колесах. Им ничто не грозит со стороны красных мужей.
Приказание было исполнено быстрее, чем этого можно было ожидать.
- Если красные воины, которых пощадили наши стрелы, не хотят навлечь на себя мести Сагамора, - продолжал тот же голос, - пусть свяжут они ремнями изменника Каменную Стрелу и шамана. И связанными оставят на месте.
Не прошло и двух вздохов груди, как и этот приказ был выполнен. Черная Туча сделал знак рукой и в сопровождении воинов спустился с горы. За ним последовал со своими воинами Белый Корень и сын Черной Тучи - Мчащаяся Антилопа.
Черная Туча приблизился к белым.
- Кто из вас вождь? - спросил он голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
Ответа не последовало.
- Еще раз спрашиваю - кто вождь белых?
Из толпы колонистов вперед выдвинулся Арлингтон. Но как он изменился за это короткое время! Это был уже не тот уверенный в себе человек. Вся его отвага вытекла из него, как вода из дырявой посуды. Черная Туча посмотрел на него скорее с состраданием, чем с ненавистью, а что может быть хуже этого для воина, если он настоящий воин?
- Если хочешь, чтобы твои люди ушли отсюда живыми, - начал Черная Туча спокойно, - отдай "Говорящую бумагу" со знаками изменников нашего народа, он указал на связанных людей.
Арлингтон молчал, подыскивая, видно, новые хитрости, которые помогли бы ему и на этот раз, но за спиной его раздались возгласы колонистов:
- Отдай бумагу. Мы хотим жить!
- Если не отдашь, в твою спину угодит свинец!
Не сказав ни слова, Арлингтон вынул из кармана свернутую трубкой бумагу и передал ее Черной Туче. А тот, не глядя на исписанные листы, которые взял концами пальцев с гримасой, выражающей отвращение, разорвал их на мелкие куски. Подхваченные ветром, белые обрывки понеслись мотыльками вверх, а потом, придавленные лапой того же ветра, разбежались по каньону и исчезли.
- Теперь бледнолицые могут уйти, но прежде, - сказал вождь, - они увидят, как карают чироки изменников. Наши руки одинаково сильны и для тех, кто изменяет своему народу, и для тех, кто принуждает их к этому.
Черная Туча сделал знак, и воины обступили связанных. Двое самых сильных и молодых юношей подбежали к Каменной Стреле и, заложив один конец лассо ему за ноги, другим привязали к лошади. Полудикое животное рвануло копытами землю, вздыбливаясь и приседая. Могучее его ржание потрясло воздух.
Спокойно смотрел на эти приготовления Каменная Стрела. Ни одного звука не произнесли его плотно сжатые губы. Ни просьбы, ни жалобы. Только в глазах, устремленных на белых, можно было видеть, каким огнем ненависти опалено его сердце. Это по их вине нарушил он основной закон их племени закон братства и верности. Но пусть не радуются, думая, что им удалось до конца убить в нем все то, чем горд и силен ишанибе. Как мужчина и воин примет он наказание, достойное его поступка.
Пока Каменная Стрела предавался этим мыслям, приготовления к казни были закончены. Раздался пронзительный крик, вырвавшийся из сотен уст. Ошалелый мустанг, сорвавшись с места, молнией ринулся вперед, таща за собой привязанного изменника.
По знаку Черной Тучи один из воинов вскочил на коня, развив в галопе лассо, набросил его на мчавшегося впереди мустанга. Потребовались мгновения, чтобы тот, схваченный крепкой ременной петлей, был остановлен. Взмахом ножа воин перерезал ремень, провел по хребту мустанга от головы до хвоста желтые линии с поперечными полосами (По таким приметам индейцы узнавали, что дотрагиваться до этого мустанга нельзя. Нарушившему запрет грозила смерть.) и выпустил взмыленное животное на свободу. Таков обычай: мустанг, участвовавший в совершении приговора, будь то над индейцем или белым, - свободен. Ездить на нем уже никому нельзя.
Воин поднял копье и приблизился к останкам Каменной Стрелы. Изменник должен быть пригвожден к земле, которую хотел продать, чтобы душа его не нарушала покоя своими нечистыми поступками.
С ужасом смотрели колонисты на этот правый суд.
Черная Туча вынул из-за пояса нож и, подойдя к лежавшему на земле шаману, разрезал путы на его ногах и руках.
- Великий шаман сам вынесет себе наказание. Встань.
Шаман уже давно, как только покинули его мозг винные пары, осознал совершенное. Когда ехали они с караваном белых, он всю дорогу к истокам Канавахи мучительно искал выхода из создавшегося положения. Как? Чем можно исправить зло? Но ни одна мысль, которая могла бы смыть клеймо позора, не посетила его головы.
И теперь, стоя перед лицом своих братьев, решил умереть так, как умирают люди его расы: без страха и крика, гордо и спокойно.
Шаман повел взором по кругу воинов, каменные лица которых ничего не говорили его сердцу, посмотрел на белых и, прочтя в их глазах смешанное чувство страха, изумления и любопытства, перевел взгляд на стоящего рядом безмолвного вождя.
- Пусть братья разожгут Большой Костер, - сказал он, - и принесут мне трещотки. Я умру вместе с заходом солнца.
Пока воины собирали хворост, складывая его в огромную кучу, шаман, сидя на земле и подогнув под себя ноги, беззвучно шептал никому не понятные слова. Может, молился духу Ма-ун-Ля, чтобы принял он его в Край Покоя не как изменника, а может, просил, чтобы никогда, никто из его братьев не повторил поступка, недостойного человека свободного племени чироков. Смерти он не боялся. Знал только, что она одна может спасти от терзавших его душевных мук.
Вверх взметнулись красные языки пламени. В наступившей тишине слышен был только треск разгоравшегося костра да отвратительные крики черных грифов, уже пирующих на останках Каменной Стрелы. Все взоры обратились на того, кто должен был сейчас умереть. А он сидел все так же, скрестив ноги и устремив взгляд на уходящее солнце. Когда стало оно снижать свой лет, шаман встал, свободным шагом приблизился к костру. Огонь поднимался все выше и выше. Вырываясь из его пламени, вылетали снопы золотистых искр и, как золотые звезды, осыпали шамана.
