Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару
Все эти события происходили летом 1610 года, а уже осенью, после того как тушинские бояре отправили посольство к польскому королю Сигизмунду Третьему, после того как боярин Михаил Глебович Салтыков по прозвищу Кривой, стоя перед королем, сказал: «…и на все великие государства Российского царства просим вашей государской милости, абы ваша государская милость на тех великих и преславных государствах учинил великим господином царем и великим князем, всея Руси самодержцем своего Владислава королевича нам милостивым и щастливым государем…», после того как русское-шведское войско под командой Дмитрия Шуйского и Якоба Делагарди наголову разбила коронная кавалерия гетмана Жолкевского и после того как Василия Шуйского свергли, Порхов вслед за Новгородом признал власть королевича Владислава.
В то время в Порхове воеводой был Неудача Федоров сын Шишкин, а городовым приказчиком, то есть тем, кто исполнял обязанности городничего, Федор Олферьев Облезов Воронов. Тогда же в Порхов прибыли для несения службы астраханские стрельцы. Прибыли они из Новгорода в составе отряда, которым командовал Иван Михайлович Салтыков – сын того самого Михаила Глебовича Салтыкова. Сколько их было, никто не знает, но сохранилась запись о том, что Салтыкову для них было выдано три ведра вина.
В конце декабря 1610 года в Порхов из Новгорода, куда он ездил торговать, возвратился посадский человек Микитка Макарьев. У Микитки был хороший слух, и в Новгороде он слышал, как совершенно незнакомые люди, проходя мимо него, говорили о том, что «Литовские люди с Рускими людми на Москве меж себя побиваются». К несчастью, у Микитки, кроме хорошего слуха, был еще и длинный язык, который довел болтуна дома до тюрьмы, где его по приказу порховского начальства пытали и спрашивали имена и фамилии незнакомых людей, разносящих по улицам такие слухи. Бедный Микитка не сказал ничего, поскольку, скорее всего, и сам не знал. Отправили его в Новгород и там посадили в тюрьму, откуда он написал дошедшую до нас челобитную самому королевичу Владиславу: «…за приставом живот свой мучу две недели и помираю голодной смертью». Королевич ее так и не прочел, а хотя бы и прочел… К весне 1611 года Новгород был захвачен шведами, которыми командовал Делагарди, и королевич Владислав, даже если бы и хотел никак не мог облегчить участь Никиты Макарьева.
Новгородский митрополит Исидор освободил жителей Новгорода, Порхова и других новгородских пригородов от присяги Владиславу, а уже в августе 1611 года порховичей привели к присяге шведскому королю Густаву Адольфу. Порховичи без сопротивления пустили в крепость шведов. Оно и понятно – шведский отряд под командой Эверта Горна сопровождал хорошо знакомый гарнизону крепости и горожанам воевода князь Иван Мещерский, да и сам Горн два года назад принимал участие в разгроме тушинцев, осаждавших Порховскую крепость[109]. С августа 1611 года шведы стали накапливать в Порховской крепости запасы продовольствия и вооружений, необходимые им для походов на Псков. Воеводой в Порхове стал шведский наемник – француз Jacob Bourgia de Corobell. В документах, написанных по-русски, он значится как Яков Бурьин Декорабел. Иногда в документах писали почти по-русски – Карбел Яковлевич. У него под командой было 120 французских кавалеристов[110]. Иван Мещерский с небольшим отрядом стрельцов и детей боярских состоял у Коробелла в подчинении. Жизнь у гарнизона крепости была беспокойной – то они идут под стены Пскова воевать, то псковичи придут под стены Порхова с той же целью[111], то в отсутствие шведов, осаждавших Псков, набегают литовские разбойники и разоряют посад, но крепость им не дается.
Осенью 1611 года дьяк Томилко Ондронов записал в дозорной книге: «…в городе Порхове за рекой на посаде все дворы выжжены, а ныне посадские люди ставятся ново». В уезде положение было ничуть не лучше, и все это при том, что нужно было содержать гарнизон крепости. Той же осенью на Порхов напали казаки подмосковного ополчения атамана Заруцкого и князя Трубецкого. Мало того, что они угнали скот у жителей порховского посада, так еще и разорили только что построенные дома. Пришлось посадским людям переселяться в город и жить там «по клетушкам и по ямам во дворах у дворян и кормиться наймом». И это, увы, не все. Порховское окологородье страдало от набегов казаков окопавшегося в Пскове вора Сидорки – он же третий Лжедмитрий.
Собирать пропитание для французов и стрельцов никто не рвался. Порховские помещики уклонялись от этой обязанности как могли. Некоторые из них, уже уехавшие из своих поместий в Псков, Новгород или куда глаза глядят, и своим крестьянам советовали разбежаться, «чтобы им ратных немецких людей впредь не кормить». В январе 1612 года литва в очередной раз разграбила порховские погосты. Порховские кормовые сборщики Петр Ногин и Сергей Константинов в челобитной о сборе кормов порховским ратным людям пишут, что в Михайловском погосте не нашли ни одного живого человека, а только увидели большое количество убитых крестьян.
Сохранилась челобитная 1612 года от порховских посадских людей новгородскому начальству – Делагарди и воеводе Ивану Никитичу Одоевскому о том, чтобы «собирати кормы на немецких людей не с города, а с уезда», в которой они писали: «…мы, ваши сироты с Покрова святей Богородицы в Порхове, на немецких людей пива варили, вино курили, хоромы и конюшни ставили и поделки всякие поделываем, и мелем, и толчем, и хлеба печем».
Воевода Мещерский, чтобы хоть как-то оживить городскую жизнь и собрать денежное жалованье гарнизону, раздал пять участков земли на посаде желающим заняться ямской гоньбой. Там же, на посаде, поставили кабак. Он приносил доход, который шел на выплату жалованья французам
