Женщина и война. Любовь, секс и насилие - Рафаэль Абрамович Гругман
— О чём вы говорите?! — искренне возмущался он. — Это враки! Я закончил два университета в Германии. Я хорошо знаю немцев, это культурнейшая нация.
Не немцы — в Одессе хозяйничали румыны, союзники фюрера по геноциду, — выгнали архитектора на улицу в декабре 1941-го и на углу Ремесленной и Успенской, напротив пятиэтажного дома с четырёхметровыми потолками, который в начале века он проектировал, развлекаясь, заливали старика из шланга холодной водой, пока он не превратился в ледяную глыбу.
А «культурнейшая нация» там, где она прошла, оставляла за собой бабьи яры.
Эксперимент Милгрэма
Но разве только немцы неожиданно озверели и превратились в нелюдей? Как получилось, что Россия, родина Пушкина и Толстого, в 1918 году была вовлечена в Гражданскую войну с красным террором и ГУЛАГом? Как объяснить изнасилование пол-Европы в победном 1945-м и тысячи солдат, превратившихся вдруг в Чикатило?[205]
В 1988 году Светлана Алексиевич, создавшая новый жанр документальной прозы, жанр человеческих голосов, опубликовала ветеранские воспоминания, среди которых мелькнуло стыдливое признание покорителя Восточной Пруссии, через сорок лет задававшего себе тот же вопрос, «как я мог»: «Ловили немецких девушек и… Десять человек насиловали одну… Женщин не хватало, население бежало от Советской армии, брали юных. Девочек… Двенадцать-тринадцать лет… Если она плакала, били, что-нибудь заталкивали в рот. Ей больно, а нам смешно. Я сейчас не понимаю, как я мог… Мальчик из интеллигентной семьи… Но это был я…»
Почему это произошло? Почему не бандиты и уголовники, а обычные люди, и среди них мальчики из интеллигентных семей, оказались втянуты в деяния, за которые стыдились всю жизнь? Почему значительные группы людей способны совершать сознательные широкомасштабные нападения на гражданских лиц, квалифицируемые как преступления против человечности? К ним в том числе относятся военные изнасилования, принуждение к проституции и любые формы сексуального насилия.
Что происходит с обыкновенными людьми, не с садистами и извращенцами, а с мальчиками из интеллигентных семей, с детства посещавшими концерты симфонической музыки и, в силу обстоятельств, попавшими в другие социальные группы? Изменится ли их поведение, окажись они под психологическим воздействием непривычной для них среды?
На эти вопросы ответил социальный психолог Йельского университета Стэнли Милгрэм, изучавший закономерности поведения и деятельности людей, обусловленных включением их в иные социальные группы.
Эксперимент Милгрэма, второе название «тест Эйхмана», ставший классическим в социальной психологии, описан в статье, опубликованной в 1963 году в журнале «Journal of Abnormal and Social Psychology». Результаты эксперимента, продолженного для выяснения причин неимоверной жестокости, проявленной испытуемыми к совершенно невинным людям, Милгрэм обобщил в книге «Подчинение авторитету: экспериментальное исследование» (Obedience to Authority: An Experimental View), 1974.
Для нас эксперимент Милгрэма важен не только в связи с уже заданным вопросом, почему весной 1945-го в Красной армии появились тысячи Чикатило. Возможен ли подобный феномен в любой иной армии и может ли он повториться? (Память будоражит дикая история о девушке из Феодосии, в наказание за сожительство с немцем подвергнутой групповому изнасилованию советскими десантниками в декабре 1941-го, после чего изуверы отрезали ей соски.)
Ответ на этот вопрос чрезвычайно важен в социальной психологии, он касается ведь не только немцев. Как объяснить поведение тысяч людей, участвовавших в красном терроре и зверствовавших в лагерях ГУЛАГа, включая тех, кто — не станем ограничивать себя годами «Большого террора» — и ДО, и ПОСЛЕ самых кровавых лет сталинской диктатуры исступлённо, до хрипоты в горле скандировали «смерть!» по отношению к вчерашним кумирам? Как истолковать малодушие советских писателей, дружно проголосовавших за исключение Пастернака из Союза писателей? Как объяснить массовый психоз, начавшийся в 1944-м с изнасилования в Неммерсдорфе, а затем всего женоподобного? Или, упрощая вопрос с переходом в частности, почему хороший и послушный мальчик, оказавшись в дурной компании, попадает под влияние авторитета и становится соучастником преступления? Каждый ли способен на перевоплощение («временное помешательство») или только человек особого типа, склонный к садизму?
Идея эксперимента возникла у Милгрэма во время суда в Иерусалиме над Эйхманом, нацистским военным преступником, лично ответственным за уничтожение шести миллионов евреев, потому он и назвал его «тест Эйхмана»; и первые вопросы, на которые Милгрэм намеревался получить ответ, были просты: «Мог ли Эйхман и миллионы соучастников Холокоста слепо выполнять приказы? Можно ли назвать всех, выполнявших приказы, соучастниками преступления?» Затем он надумал выяснить, готовы ли обычные американцы подчиниться авторитету лидера и исполнять приказы, аналогичные тем, которые выполняли немцы во времена Холокоста?
Начиная эксперимент и размышляя об эффекте Эйхмана, Милгрэм полагал, что особенность немецкого национального характера — любовь к дисциплине, образцовому порядку и прусской муштровке — сделала их роботами, слепо повинующимися лидеру.
Ох уж эти стереотипы. Французы — любовники, англичане — джентльмены, русские — пьяницы, а немцы — солдаты. Особенностями немецкого национального характера и склонностью к беспрекословному повиновению Милгрэм пытался объяснить, почему немцы поддались влиянию Гитлера и уничтожили в концентрационных лагерях миллионы людей. Он планировал отладить в Соединённых Штатах методику эксперимента, а затем для окончательного подтверждения догадки о готовности немцев к повиновению (исключительно немцев!) отправиться для тестирования в Германию.
Эксперимент начался в июле 1961-го в Нью-Хэйвене (Коннектикут), через три месяца после начала суда в Иерусалиме, и первые результаты Милгрэма озадачили: он обнаружил чрезвычайно высокий уровень подчинения. Он понял: надобность поездки в Германию отпала, эксперимент можно продолжить в Америке.
Первая группа тестов должна была ответить на два вопроса. Какой уровень страданий готовы причинить обычные люди другим обычным и абсолютно невинным людям, если причинение боли входит в их повседневные обязанности по работе? Способны ли тестируемые открыто противостоять «начальнику» (его роль выполнял исследователь, одетый в лабораторный халат), приказывавшему выполнять задание, причинявшее страдания другому участнику эксперимента?
Введя в заблуждение тестируемого, сказав, что он участвует в ролевой научно-исследовательской игре «учитель — ученик», изучающей влияние боли на способность запоминания, экспериментатор (Милгрэм) создал для «учителя» мотивацию, почему он должен причинить боль незнакомому ему человеку. В эксперименте участвовало три человека: экспериментатор — прототип лидера, испытуемый в роли «учителя», на глазах превращающийся в садиста, и «ученик». Тестируемый не знал, что роль «ученика» исполняет драматический актёр, по указанию Милгрэма разыгрывающий мучительные страдания, которые он испытывал от очередного удара, производимого «учителем».
Методика опыта была несложной. Участникам объявили, что «ученик» должен заучивать пары слов из длинного списка, пока не запомнит каждую пару, а «учитель» — проверяет его память и за каждую ошибку наказывает всё более сильным электрическим ударом, увеличивая напряжение на 15 вольт, вплоть до 450. Во время инструктажа «учителя» и «ученика» по очереди привязывали к
