Валерий Семененко - История Украины с древнейших времен до наших дней
Чрезвычайная комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) во главе с В. М. Молотовым в ноябре 1932 года продиктовала руководству УССР зловещее постановление «О мерах по усилению хлебозаготовок» («Про заходи до посилення хлібозаготівель»). Оно санкционировало массовые обыски у населения, изъятие не только спрятанного колхозного зерна, но и любых запасов еды, введение натуральных штрафов мясом и картофелем. Террор массовым голодом с весны 1933 года являлся «воспитательной» мерой, о чем красноречиво свидетельствовало письмо С. В. Косиора от 15 марта 1933 года. В нем, в частности, говорилось: «То, что голодание не научило еще очень многих колхозников уму-разуму, показывает неудовлетворительная подготовка к севу как раз в наиболее неблагополучных (т. е. голодающих — В. С., Л. Р.) районах».
За сопротивление чрезмерному выкачиванию продовольствия в 1933 году диктатором Украины П. П. Постышевым были сняты с работы 237 секретарей райкомов, 249 председателей райисполкомов, 158 руководителей районных контрольных комиссий, в украинские села «высадили десант» из 15 тысяч правоверных догматиков, готовых на все ради выполнения планов. С марта 1933 года органы ОГПУ искали «козлов отпущения» за голод — ветеринаров, зоотехников, колхозных счетоводов, кладовщиков, конюхов, бригадиров, работников наркоматов земледелия и совхозов.
По некоторым данным, за 1932 — лето 1933 года от голода в Украине скончались 3,3–3,5 миллиона человек, затем с осени 1933 до лета 1934-го наблюдалась высокая смертность от тифа, переедания, в результате самоубийств или самосудов над людоедами и трупоедами. Фактически массовая коллективизация и связанный с нею голодомор на селе являлись социоцидом, т. е. уничтожением класса мелких собственников. Новая категория крестьян украинской деревни — колхозники в ранге пролетариев, считались «хозяевами производства», ликвидировалось понятие «стоимость рабочей силы» в сельском хозяйстве, рынки стали рудиментами частной собственности, вызывали подозрение, поскольку у власти не могли установить тотальный контроль над ними.
Украинские села умирали молча, даже случаев спонтанного протеста наблюдалось крайне мало. Не удивительно — на селе не осталось лидеров и, кроме того, разительно изменился менталитет крестьянства. Уже в 1927 году подавляющему большинству сельских жителей УССР были свойственны эгоцентризм, подчеркнутый индивидуализм, углубленность исключительно в свой внутренний мир. Их отличали склонность к иллюзорным мечтаниям, социальной уравниловке, консерватизму и провинциализму, к аполитичности и неистребимому анархизму. Даже традиционно уважаемые на селе люди — учителя, большей частью принимали участие в обысках и конфискациях съестного в качестве «буксиров» (так население именовало членов бригад из числа местных жителей, выколачивавших продовольствие). За эту деятельность они ежемесячно получали по 18 кг муки, 2 кг круп, 1 кг жиров. Конечно, это было спасением от голода, хотя сельский учитель понятия не имел, что реальный доход сотрудников ОГПУ в 12 раз выше.
Несмотря на чрезвычайно заниженную оплату труда в колхозном секторе, крестьянство Украины приобретало товаров в государственных и кооперативных магазинах на сумму в 5—б раз большую, нежели получало в колхозах. Если бы в 1933 году колхозник питался только заработанными в колхозе продуктами, то его рацион составлял бы: хлеба и круп — 600 г, подсолнечного масла — 3 г, картофеля — 170 г, огородных культур — 2 г в сутки. Но на фоне постоянного дефицита продовольствия в городах неиссякаемым источником пополнения крестьянского бюджета и насыщения городских рынков продуктами стали приусадебные участки. Так, в Харькове к концу 30-х годов жители покупали на колхозных рынках 62,1 % потребляемой свинины, 76,3 % — мяса птицы, 89,2 % — куриных яиц, 59,1 % молока. В таких городах, как Днепропетровск, Днепродзержинск, Запорожье, Луганск, эти показатели были еще выше. В заселенных украинцами районах Кубани городские жители приобретали на рынках 92,6 % мяса, 78 % молока, 98,2 % картофеля, 96,5 % яиц, Иной была картина в Ленинграде: здесь рынки снабжали жителей мясом только на 16 %, молоком — на 13 %, картофелем — наг 14,4 %, яйцами — на 3,4 процента. Несмотря ни на что, рынок, материальная заинтересованность побеждали своей производительностью созданную насильственными методами колхозно-совхозную систему.
Форсированная индустриализация. Массовый террор 30-х годов
С начала 1928 года в управлении индустрией СССР стала преобладать формула не планов-прогнозов, а планов-директив. В апреле 1929 года XVI конференция ВКП(б) одобрила «оптимальный» вариант плана I пятилетки со среднегодовым темпом роста 22 процента. На практике же в ежегодные контрольные цифры развития народного хозяйства вносились все новые коррективы в сторону повышения темпов — руководство партии таким образом «подхлестывало» страну. Была поставлена задача провести форсированную модернизацию экономики, в кратчайшие сроки преодолеть разрыв между СССР и передовыми странами по уровню промышленности.
Для поощрения роста производительности труда в основном использовались моральные стимулы, а для ударников и стахановцев — и материальные. В 1930 году ударник получал в 8—10 раз больше, чем чернорабочий.
Если в 1929 году капиталовложения в основные промышленно-производственные фонды Украины составляли 438 миллионов рублей, то за 1932 год — уже 1 млрд 229 миллионов (в сравнительных ценах 1928 года). За четырехлетие (1929–1932) производственные мощности тяжелой промышленности удвоились. Были сданы в эксплуатацию 53 крупные шахты в Донбассе, где использовались врубовые машины и отбойный молоток, построены три огромных металлургических завода полного цикла — Запорожсталь, Азоветаль и Криворожсталь. Символом индустриализации стал Днепрогэс (1927–1932), где было установлено шесть мощных турбогенераторов американской фирмы «Дженерал электрик».
Первую пятилетку выполнить не удалось (как, впрочем, и все последующие), но иначе не могло и быть, ведь плановые задания заранее ставились как не выполнимые в полной мере. Довоенные пятилетки предусматривали обязательное «затягивание поясов» трудящимися, энтузиазм которых успешно эксплуатировался для целей технического перевооружения индустрии. Строители гигантских объектов нередко жили в тяжелейших условиях: бараки могли стоять без стекол в окнах и дверей, без полов и печей, протекала кровля, не было кроватей, постельного белья, матрацев, мебели. Почти не существовало бань и прачечных, свирепствовали эпидемии тифа, дизентерии, кори, малярии.
Бюрократическая, сверхцентрализованная система управления постоянно давала сбои: так, финансовый план строительства Харьковского тракторного завода до мая 1930 года менялся трижды, а генеральный — 7 раз. В результате производилось много ненужных работ; механизация строительства в 1932 году едва достигала одного процента, а в 1937-м — не более четырех процентов по плану.
За две с половиной пятилетки в Украине было построено 2 тысячи крупных народнохозяйственных объектов. Цифры по СССР еще более впечатляющи: за 1928–1940 годы национальный доход возрос более чем в 5 раз, выработка элетроэнергии увеличилась в 3,7 раза, добыча угля — в 4,7 раза, нефти — в 2,7 раза, выплавка стали — вчетверо, продукция машиностроения — в 20 раз.
Но привлечение в тяжелую индустрию огромных финансовых, материальных и людских ресурсов, игнорирование легкой и пищевой отраслей, невнимание к социально-бытовой стороне создали крайне напряженное положение с обеспечением населения продовольствием и товарами массового потребления. С осени 1936-го до конца июля 1937-го в сельскохозяйственных зонах СССР наблюдался хлебный кризис, кое-где — локальный голод. В течение 1936–1939 годов нормировалось все больше товаров и продуктов. В частности, одному человеку нельзя было покупать более чем по 2 кг мяса, колбасы, хлеба, макарон, круп, сахара, 3 кг рыбы, 0,5 кг масла, маргарина, 100 г чая, 200 штук папирос, 2 кусков хозяйственного мыла, 0,5 л керосина. Кроме того, эти официальные нормы стихийно урезались самими гражданами в очередях. Что касается таких товаров, как часы, велосипеды, патефоны, костюмы, то для многих жителей они вообще были в диковинку.
В апреле 1940 года в докладной записке руководителя органов НКВД Л. П. Берии отмечалось, что от недоедания выросла заболеваемость населения в Киевской области и в ряде регионов России. Пришлось вводить нормы потребления сметаны, яиц, молока, соли, кондитерских изделий.
Именно в эти годы сложился уникальный статус Москвы: имея всего два процента населения Советского Союза, столица получала из общегосударственного фонда мясных продуктов — 40 %, жиров, сыров, шерстяных тканей — 25 %, сахара, рыбных продуктов, круп и других товаров — 15 процентов.
Особенно ограничивалось село: за 1936–1939 годы в его торговую сеть поступало товаров в 4,5 раза меньше, чем в городе (в расчете на душу населения). Однако жизненный уровень колхозников и рабочих совхозов за данный период существенно улучшился. Во второй пятилетке (1933–1937) государство ослабило налоговое бремя, в большинстве артелей развивались пчеловодство, птицеводство, закладывались сады и ягодники, строились животноводческие фермы. Колхозникам предоставили возможность получать беспроцентный кредит для покупки скота.
