Маргарита Бычкова - Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика
Происхождение семьи закреплялось в родословной легенде – рассказе о родоначальнике, его выезде на службу к тому или иному князю Рюриковичу, родстве с династией, пожалованиях, полученных от князя. В этих сведениях как бы кодировалась «на будущее» возможность для потомков занимать то или иное положение на ступенях сословной лестницы.
Начиная с конца XV в. – времени создания первых родословных документов – существовали различные стереотипы родословных легенд, которые как бы «передвигались» по разным сословным группам. С конца XV в. существовали, говоря условно, княжеская («Сказание к князьях владимирских») и боярская (росписи, помещенные в Типографской летописи) легенды. Первая – публицистический рассказ о происхождении династии (кстати, и в исторической литературе Сказание чаще рассматривалось как публицистическое произведение), вторая – краткая запись, основанная, как правило, на летописном или документальном известии. Необходимые для сословного оформления сведения заключались в такой легенде в имени князя, к которому выехал пращур (давность службы Рюриковичам), и статус выехавшего предка.
С середины XVII в. меняется форма боярской легенды. Выдвинувшиеся по службе семьи, впервые подавая в Разряд свои родословные росписи или создавая для семьи частные списки родословных книг, начинают родословия с пышных легенд о жизни и службе предков до выезда на Русь, по своей структуре аналогичные княжеским легендам XVI в.
На создание таких легенд безусловно повлияло распространение в России того времени переводной исторической литературы, в том числе и генеалогической, и особенно польских хроник. Генеалогические традиции, отраженные в таких памятниках (в частности, подробные рассказы о происхождении гербов в польских хрониках), активно и творчески воспринимались семьями, впервые создававшими свои росписи и стремившимися удревнить и облагородить свое происхождение (Украинцевы, Бестужевы-Рюмины и др.).
Появление таких легенд можно рассматривать и как новую тенденцию русской исторической мысли. Официальная летопись постепенно вытесня-лась более живым и актуальным «сказанием» или «повестью». Родословия, восходящие к европейским традициям, написанные по материалам Цицерона или Плутарха либо, на худой конец, Стрыйковского и Кромера (Римские-Корсаковы, Грушецкие), позволяли вставить историю своей семьи в контекст мировой истории, пробуждая новые идеи в сознании общества.
Геральдика
Первый русский дворянский герб[1075]
Массовая подача дворянских родословных росписей в 80-е гг. XVII в. после указа 1682 г. об отмене местничества привела к тому, что появилось большое число рукописей родословных книг, где после глав, восходящих к официальным редакциям, добавляются новые росписи и семейные документы, относящиеся к деятельности одной нескольких семей, имеющих общего предка. Такой родословной книгой является недавно обнаруженный список с генеалогическими материалами Нарбековых, Державиных, Парецких, считавших своим предком мурзу Багрима, выехавшего служить к великому князю Василию Васильевичу. После родословца в 21 главу здесь помещены росписи трех указанных семей, списки грамот Нарбековых 50-х и 80-х гг. XVI в., публикуемое ниже стихотворное сочинение о предке Нарбековых и рисунок их герба[1076].
Все эти документы Нарбековых надо рассматривать в комплексе. Центральное место здесь занимает стихотворное сочинение о подвигах Дмитрия Ивановича Нарбекова при взятии Казани в 1552 г. Со стихотворением связан текст списка грамоты царя Ивана IV от 21 июня 1551 г. в Бежецкую пятину, где Д. И. Чуваш Нарбеков назван Иваном Дмитриевичем и о нем сказано, что Нарбеков отставлен от службы, так как ранен в Казани (грамота написана за год до ее взятия!), «глаз выстрелен и руку у него оторвало из пушки». Возможно, при составлении этой грамоты был использован подлинный документ, полученный Нарбековым еще до взятия Казани.
Рисунок герба является как бы иллюстрацией к стихотворному описанию. В щите не только воспроизведены все подвиги Дмитрия Чуваша, но на примере эмблем, помещенных вокруг щита автор объясняет свое отношение к генеалогии и геральдике.
Стихотворение о Нарбековых интересно не только потому, что это – пока единственное известное поэтическое произведение по генеалогии и геральдике XVII в. Автор не ограничился красочным описанием подвигов Чуваша под Казанью и его страданий от полученных ран. Он сумел уложить в стихотворную форму легенду о выезде мурзы Багрима в Москву, поколенную роспись Нарбековых, сведения о земельных владениях семьи. В специальных разделах своего стихотворения автор объясняет, что «навой и коруна», помещенные над гербом, показывают происхождение Нарбековых от правящей татарской династии, а лук и стрела свидетельствуют о том, что татарская по происхождению семья рассеяла своих потомков по всему свету. В заключение, обращаясь к «мудрейшему читателю», автор сообщает, что герб – принадлежность благородных воинских семей, его «крепце употребляют» «поганские языцы» и «западных стран народи». В этих рассуждениях виден уровень генеалогических и геральдических представлений рядового дворянства России XVII в.
Герб Нарбековых, очевидно, первый оригинальный дворянский герб. Рисунки других гербов, приложенные к росписям 80-х гг. XVII в., (Грушецких, Эверлаковых и др.) воспроизводят соответствующие гербы Польши и Швеции.
Рисунок герба Нарбековых еще не имеет четкой системы расположения эмблем в щите, свойственной европейской геральдике. Скорее он напоминает многосюжетные композиции некоторых русских икон, где на одном поле, в одной плоскости размещено несколько эпизодов из жизни святого.
В щите слева направо скачет всадник, вытаскивая из глаза стрелу уже оторванной рукой. Есть изображение «варварина», которого он проткнул копьем, и всадника, ранившего его сзади. Городская стена, с которой стреляет пушка, изображена достаточно натурально. Внизу щита рисунок, изображающий Дмитрия Чуваша «на одреце», под которым разведен огонь.
Но эмблемы, помещенные вокруг щита – завой (чалма) и корона, составлены в соответствии с нормами геральдики. Если рисунок в щите всего лишь иллюстрирует поэму, то эти эмблемы позволяют автору выразить свою общую геральдическую концепцию.
В XVIII в. при создании герба Нарбековых для «Общего гербовника дворянских родов» был как-то использован и этот рисунок: «В щите, разделенном горизонтально на две части, в верхней в красном поле на левой стороне находится серебряная крепость с тремя башнями, из коих на средней видна серебряная луна, а на крайних двух по золотой звезде. На правой стороне изображен скачущий к крепости на коне воин, пораженный в глаз стрелою, и пушечным ядром оторвана у него рука, держащая меч. В нижней части на правом золотом поле на середине означена перпендикулярно меховая полоса. На левом голубом поле изображены золотом крест, над ним корона и внизу луна, рогами вверх обращенная…»[1077]. Над щитом – красная чалма с пером, над ней лук с вложенной стрелой. Как видно, Нарбековы в основу своего герба взяли изображение подвига Дмитрия Чуваша, а все детали, помещенные в рисунке из их сборника XVII в., сюда не вошли. Но геральдические символы – чалма, натянутый лук со стрелой – попали в герб XVIII в.
Памятуя, что однородцами Нарбековых были Державины, было бы заманчиво предположить, что поэтический дар был издавна присущ этому роду. Некоторые места в стихотворном произведении позволяют предположить, что его писали в кругу семьи: «Нам же, из него (Чуваша – М. Б.) роженым наследником его, живым сущим во здравии», но делать из этого окончательный вывод, конечно, рискованно.
ЭпиграммыНа воина
Вооружен воин благоверен варварина побеждаетИ копием его явно яко змия храбро прободает,Мужественно поразив, с коня его на землю низлагает,О Христе хвалясь, благочестивого своего царя прославляет.
На имя
Тот воин Иван Дмитриевич Нарбеков, Чюваш рекомый,Под градом Казанью з благоверным царем Иваном знакомый,Храбро и мужски и доблественне против бусорман ратуя,И за веру християнскую и за государя царя своего мужески поборая,И ему, государю своему, во всем служа верне,И яко богу со страхом работая благоговейне.И всему воинству православно российскому храбро себе показуя,И врагов креста Христова бусорманом страшно себе повествуя.
На раны и крепость мужа
Небезбедно же и самому ему то преминуло.Неприятельское оружие его самого зелне уязвило:Наскочив созади безбожный варварин копием его ураняет,Яко пес зелне его и жестоце уядает.И другой в око его сопротив стрелою уранил,Яко змий жалом его люте уязвил.
На крепость
