Отто Кифер - Сексуальная жизнь в Древнем Риме
Судя по всем признакам, брак Августа и Ливии был действительно счастливым. Тацит описывает Ливию весьма неблагоприятно. Кассий Дион, однако, говорит, что она оказывала лишь благодатное и утихомиривающее влияние на порой вспыльчивую натуру Августа (55, 14 и далее). Однако его замечание (54, 19), что Август «был также влюблен в красивую супругу своего друга Мецената», вероятно, не более чем безосновательная выдумка. Август никогда не проходил мимо красивого личика и прекрасно понимал, что его собственная жизнь, особенно в юности, вовсе не была образцом нравственности. В этом отношении еще одно замечание Кассия (54, 16), вероятно, лежит где-то рядом с правдой. Августу, в то время как он издавал свои законы против безнравственности, пришлось судить молодого человека, который жил вне брака с одной женщиной, а позднее женился на ней. «Август был в затруднении – он не мог ни закрыть глаза на этот проступок, ни вынести приговор. После долгих раздумий он вынес такой вердикт: «Гражданские войны своим следствием имели много несчастий; давайте забудем их и позаботимся, чтобы ничего подобного не случалось в будущем».
Но величайшим испытанием, которое настигло Августа в собственном доме и омрачило его старость, было чудовищное разочарование, в которое его ввергла любимая дочь Юлия. Мы не разберемся в этом происшествии, если не рассмотрим чуть подробнее личность этой загадочной женщины.
Юлия Старшая
Светоний («Август», 64) так говорит о ее юности: «Дочь и внучек он [Август] воспитывал так, что они умели даже прясть шерсть; он запрещал им все, чего нельзя было сказать или сделать открыто, записав в домашний дневник; и он так оберегал их от встреч с посторонними, что Луция Вициния, юношу знатного и достойного, он письменно упрекнул в нескромности за то, что в Байях он подошел приветствовать его дочь». Ясно, что Юлия росла затворницей, почти что как в мусульманских семьях, в обществе своей суровой и величественной тетки Октавии и мачехи Ливии, которая едва ли собиралась скрашивать ей жизнь. И вполне возможно, что такая неестественная и нездоровая несвобода пробуждала в ней стремление к жизни, не знающей никаких ограничений. Но и достигнув зрелости, она была лишена права выбрать себе мужа по своей воле – дочь триумвира должна была покориться требованиям дипломатии. Ее первым мужем стал 17-летний мальчик Марцелл, племянник Августа; он был отпрыском рода Юлиев, и Август намеревался сделать его своим наследником. Юлии тогда было четырнадцать. Однако женой Марцелла она пробыла недолго. Очевидно, Марцелл был слаб здоровьем и умер в восемнадцать лет от лихорадки, которую не исцелило даже лечение в Байях (Сервий. Комментарий к «Энеиде», vi, 885).
О горе матери Марцелла и его дяди Августа было известно всем; панегирики почившему мальчику пели все августианские поэты, особенно Вергилий («Энеида», vi, 860). Тем не менее, юной вдове тут же пришлось вступить в новый дипломатический брак – на этот раз ее выдали за великого полководца и политика Агриппу, этого «Бисмарка эпохи Августа». Такой союз посоветовал Меценат; Август надеялся, что этот шаг раз и навсегда обеспечит будущее его династии. Разумеется, мнения Юлии никто не спрашивал. Она вышла замуж за человека вдвое старше ее, которому пришлось развестись с собственной женой, дочерью Октавии. Тем не менее, положение ее мужа должно было льстить ее амбициям.
Их брак продолжался десять лет, в течение которых Юлия родила пятерых детей – Гая и Луция, дочерей Юлию и Агриппину, а также испорченного и развращенного мальчишку Агриппу Постума, который родился после смерти ее мужа. Несмотря на рождение пятерых детей, сомнительно, чтобы этот брак был счастливым, столь отличались характером муж и жена. Все античные свидетельства (не только письменные, но также монеты и скульптура) дают понять, что Агриппа был суровым римлянином старого крестьянского склада. Плиний («Естественная история», xxxv, 4 [9]) рассказывает, что он был скорее неотесан, чем изящен. А не имея родословной, не был принят в аристократическом римском обществе, несмотря на свои громадные политические услуги нации и несмотря на то, что тратил гигантские суммы на украшение города, возводя храмы, бани, портики и сады. Он нисколько не походил на вдохновенного, утонченного гедониста, а его политические обязанности то и дело звали его прочь из Рима, отрывая от молодой жены. Юлия, с другой стороны, была испорченным отпрыском императорского дома: юная, очень красивая, полная энергии и одухотворенная, обладающая живым артистическим мышлением и горящая желанием наслаждаться жизнью и любовью.
Мы знаем, что во время брака с Агриппой она вступила в связь с неким Семпронием Гракхом, которая продолжалась и после ее развода. Об этом упоминает Тацит («Анналы», i, 53): Семпроний Гракх, «знатный, наделенный живым умом и злоязычный, соблазнил ту же Юлию, состоявшую в браке с Марком Агриппой». Много интересной информации о Юлии, в том числе и весьма откровенной, оставил нам Макробий. По его словам («Сатурналии», ii, 5), Юлию как-то спросили, почему все ее дети похожи на мужа, несмотря на ее непрерывные измены. Она цинично ответила: numquam enim nisi naui plena tollo vectorem, то есть что она не отдавалась любовникам, не удостоверившись, что беременна от мужа. (Это достаточно вольный перевод, так как в оригинале слова Юлии звучат чрезвычайно непристойно.) Следовательно, может показаться, что ее образ жизни ни для кого не был тайной. Можно напомнить читателям, что именно в то время среди золотой молодежи Рима – то есть в тех самых кругах, где Юлия за спиной мужа искала удовольствий, – приобрела популярность фривольная «Наука любви» Овидия. А разве в этой книге не описывается, как соблазнить юную жену стареющего мужа? Мы имеем серьезные основания предполагать, что Агриппа (рано состарившийся от забот и болезней) знал об изменах жены, но предпочитал помалкивать, избегая скандала. Он умер в возрасте 51 года, изнуренный титаническими трудами на службе у своего повелителя.
Но и тогда Юлия не стала свободной.
Вероятно, отец имел представление о ее истинной натуре. Так или иначе, он долго искал ей подходящего супруга, примеривая на эту должность нескольких родственников из всаднического сословния. Наконец, он сделал выбор, – явно под влиянием Ливии, понимавшей, что пришло время выдвигать наверх своего сына, – и Юлия вышла замуж за пасынка императора, Тиберия. С политической точки зрения такой брак имел много оснований, но с точки зрения совместимости мужа и жены был абсолютно нереален. Уже немало лет Тиберий прожил в счастливом браке с внучкой Аттика (известного ростовщика, друга Цицерона). У него уже был один ребенок, ожидался и второй. И вот его заставляют подчиниться государственным интересам – или, точнее, амбициям матери и отчима. Он был вынужден расстаться с любимой женой и стать супругом женщины, которую презирал. Как сообщает Светоний («Тиберий», 7), Юлия еще во время брака с Агриппой строила глазки юному, красивому и интересному Тиберию, но тщетно пыталась совратить его. Легко себе вообразить, что эта молодая, известная, красивая и похотливая дочь императора думала о человеке, который осмелился предпочесть ей дочь какого-то ростовщика. Тем не менее, поначалу его брак с Юлией казался вполне счастливым.
Вскоре у них родился сын, умерший в младенчестве. Вероятно, после этого семейная жизнь очень быстро совершенно расстроилась. Юлия открыто ненавидела мужа и все меньше и меньше заботилась о своей репутации и своем положении. Она полностью отдалась удовольствиям в соответствии со своими истинными склонностями. Вскоре Тиберий обо всем узнал и навсегда покинул жену (Светоний. Тиберий, 7). Он даже удалился в добровольное изгнание. Его отправляли на подавление восстания в Армении – очевидно, к великой радости Юлии и ради возвышения его основных соперников, мальчиков-принцев Гая и Луция. Но Тиберий разгадал интригу; он внезапно объявил, что из-за болезни не сможет выполнить приказ императора, и попросил отпуск, чтобы пожить на отдаленном острове, где сможет спокойно заниматься. Очевидно, однако, что основная причина для отъезда Тиберия на Родос заключалась в его желании расстаться с неверной и враждебной женой. Даже Тацит, смертельный враг Тиберия, справедливо говорит о его несчастливом браке («Анналы», vi, 51): «Но в особенно трудном положении он оказался после заключения брака с Юлией, распутство которой был вынужден или терпеть, или бежать от него». Август не понял истинную причину добровольного изгнания своего пасынка и воспринял его как личное оскорбление (Плиний. Естественная история, vii, 45 [46]). Тиберий надолго лишился его расположения.
Светоний так повествует о решении Тиберия («Тиберий», 10): «В расцвете лет и сил он неожиданно решил отойти от дел и удалиться как можно дальше. Быть может, его толкнуло на это отвращение к жене, которую он не мог ни обвинить, ни отвергнуть, но не мог и больше терпеть; быть может, желание не возбуждать неприязни в Риме своей неотлучностью и удалением укрепить, а то и увеличить свое влияние к тому времени, когда государству могли бы понадобиться его услуги… Он просил отпустить его, ссылаясь лишь на усталость от государственных дел и на необходимость отдохновения от трудов. Ни просьбы матери, умолявшей его остаться, ни жалобы отчима в Сенате на то, что он его покидает, не поколебали его; а встретив еще более решительное сопротивление, он на четыре дня отказался от пищи. Добившись наконец позволения уехать, он тотчас отправился в Остию, оставив в Риме жену и сына, не сказав ни слова никому из провожавших и лишь с немногими поцеловавшись на прощание». Далее Светоний рассказывает, что он тихо жил на Родосе как частное лицо. В сущности, он был глубоко уязвлен и, будучи гордым римлянином, старался забыть о своем чудовищном разочаровании.
