Нина Соротокина - Закон парности (Гардемарины, вперед - 4)
- Иных не имел,- вздохнул Тесин, даже как будто с сожалением.
По тому же сырому, многоколенному коридору пастора вернули в его камору, и она показалась ему домом родным: воздух сух, огонь в очаге, мясо булькает в котелке, все эдак опрятно и прибрано. В эту ночь он особенно истово молился, чувствуя, что на очной ставке сказал что-то весьма сподручное следователю, а себе, может быть, и во вред. Но ведь не мог он сказать "не видел", если видел! Если б он на этой очной ставке солгал, то, значит, сидит он в крепости за дело, а при полной правде в словах его стражам должно быть понятно - невинен!
И дальше, покатилась жизнь - сытная, размеренная, удушливая, для души удушливая, словно подушкой прижал тебя кто-то к жесткому ложу и держит, а чтоб совсем не помер, оставляет малую щелку для продыха- Нет, будем справедливы, в иные дни душа его была бодра. Ведь кончится когда-то его неволя! Тяжело было после ярких снов, в которых являлся ему родной дом. Он ясно видел свою комнату, свечу на столе, многие листы бумаги и хорошо очиненные перья. Он берет девственно чистый, приятно шуршащий лист... перо.) тянется к чернильнице... серый кот на подоконник | одобрительно щурится в его сторону желтым гласим, и вдруг крик матери: "Кристиан, ужинать!" Он просыпался. Иной сон начинался сразу в гостиной, матушка у окна ловко вяжет крючком шелковый кошелек... Отца во сне он видел только раз. На нем было черное траурное одеяние, он сидел в кресле, прямой и жесткий, как чугунный пестик, а лицо было темным, незрячим. Жив ли батюшка, дал ли ему силы Всемогущий перенести постыдный арест сына? И Мелитрису послал Господь увидеть во сне, она появилась не в образе жалкого мальчика, но прекрасной дамой в белом одеянии, отнюдь не ангельском, все на ней было оборочье и кисейная пена. Мысли о Мелитрисе смущали, и пастор гнал их от себя как величайший соблазн. Такие картины узнику не по силам.
Судьба Тесина решилась только на исходе зимы 1759 года, когда по обмену стали возвращаться на родину пленные офицеры. Одним из первых приехал в Петербург генерал-поручик Захар Григорьевич Чернышев. Он и описал Ив. Ив. Шувалову, среди прочих картин мрачного кистринского быта, скромную роль лютеранского пастора, его беззаветную службу в лазарете, его помощь попавшей в плен фрейлины Мелитрисы Репнинской. Каким образом -сия девица угодила в мужскую передрягу, подробно рассказано не было, одно только слово вносило объяснение сей истории - навет.
Услышанное от Чернышева Шувалов с подобающими комментариями донес до государыни. Вскользь было задето имя бывшей фрейлины Мелитрисы Репнинской. Уловив интерес в глазах Елизаветы, Иван Иванович рискнул раскрыть некоторые подробности пребывания девицы в Пруссии, при этом напустил такого туману, так жарко обвинял неведомых недоброжелателей в коварстве, так искренне произносил слово "чистая любовь", что государыня расчувствовалась и заявила, что хочет сама отдать фрейлину ее избраннику. Шувалов деликатно заметил, что судьба уже распорядилась на этот счет- фрейлина Репнинская стала княгиней Оленевой. Но, видно, звезды в небе занимали правильные места, и день был легкий, государыня простила судьбе, что та отняла у нее законное право женить собственных фрейлин.
- Я приму чету Олениных на ближайшем бале- Напомни.
- Уж я-то не забуду, Ваше Величество,- расцвел улыбкой Шувалов.
Меж тем при дворе велась подготовка к предстоящему военному сезону, и Фермер при горячем участии Конференции составлял план кампании. В начале мая русская армия должна была уйти с зимних квартир и двинуться к Познани, а оттуда к Одеру - прямой слепок предыдущего года. Особо предусмотрено было - не брать с собой в поход ни одного больного или обессиленного, они должны были оставаться на реке Висле для собственного поправления и охраны магазинов.
Отношение к самому Фермеру не изменилось, его продолжали попрекать за Цорндорф, корили за чрезмерные денежные затраты, за невнятность докладов о состоянии армии, о точном наличии лошадей, оружия, мундиров и прочая. Но интрига велась вяло, хотя противоположный лагерь был прямо обратного мнения. Определенные группы при дворе считали, что Фермер умный стратег, а недостатков у него два:
во-первых, немец, а во-вторых, как следствие из первого, буквоед, подчиненный в ущерб дела ненужной аккуратности и медлительности. Русской армии был нужен русский фельдмаршал.
Таковой был найден - Петр Семенович Салтыков, шестидесятилетний командующий украинской ланд-милицией. Фермеру надлежало сдать армию новому фельдмаршалу, но службу у него продолжать, оставаясь как бы правой рукой старого полководца, дабы "все нужные объяснения подать и в прочем во всем ему делом, и советом вспомоществовать". На том дело Фермера, если это можно назвать "делом", и кончилось.
Но освобождение Тесина ввиду малости его чина могло задержаться на долгие времена, если б не еженедельные разговоры Оленева с графом Ив. Ив. Шуваловым и генерал-поручиком Чернышевым.
В конце апреля Тесин был вызван в Тайную канцелярию. Последнее время все предвещало близкое его освобождение, ему разрешили прогулки, гвардейцы в камере были веселы и позволяли себе не только намеки, но и прямые высказывания: "не иначе как к лету дома будете..."
Предчувствия не обманули пастора. Сам комендант крепости вышел к заключенному, открыл папку с тисненым гербом и важно прочитал:
- Именем всепресветлейшей императрицы Елизаветы я возвещаю вам, что вы освобождаетесь из-под стражи. От себя лично добавлю, батюшка ваш и все домашние пребывают в добром здравии,
- Я счастлив, что правда восторжествовала,- без улыбки сказал Тесин, горло сдавил спазм.
Комендант шевелением бровей сообщил о полном своем понимании.
- Памятуя о ваших муках, матушка государыня, как вознаграждение, определила вам выбор: остаться в приличной должности в России, чему Их Высочество будут способствовать, или возвратиться в отечество.
- В отечество...
- Ну-что ж... Мы назначим вам денег в дорогу, дадим карету. Какая сумма вам нужна?
- Определите ее сами.
Хмельной и слегка ошалевший от столь важных известий. Тесин плохо соображал. Через два часа он выйдет из крепости. Теперь вопрос- ехать ли ему сразу или остаться на пару дней для осмотра русской столицы, вряд ли ему предоставится еще случай лицезреть Северную Пальмиру. Но с другой стороны, он эту самую Пальмиру ненавидел. Сколько раз он умолял Господа перенести его отсюда в родной дом так, чтобы и глаза его не видели столицу жестокой империи!
В сопровождении гвардейцев он вышел через узкие ворота. В кармане его лежал выездной паспорт, но охрана следовала за ним неотлучно.
За стенами крепости было безлюдно, только нарядная пара, он и она, стояла на деревянном мосту и напряженно смотрела в крепостные ворота. Тесин огляделся... Сколько воды кругом! Освещенные солнцем стены крепости вовсе не казались мрачными, ласточка лепила гнездо свое к выступу, через булыжник узкой мостовой робко пробивалась трава, рисунок еще голых деревьев был спокоен и прекрасен. Глаза его увлажнились.
Он не понял, почему молодая женщина с веселым криком бросилась к нему навстречу, и только когда она была в пяти шагах, он признал в ней Мелитрису, грезу своих снов. Следом за ней шел сияющий и нарядный князь Никита Оленев.
- Так вы живы, ваше сиятельство?
- Как видишь. А это жена моя. Спасибо тебе, милый друг!
И пастор Тесин упал в их объятия.
ЭПИЛОГ
...и все сейчас, сейчас все кончится, и автор снова будет
бесповоротно одинок... Анна Ахматова
Дальнейший ход Семилетней войны был следующим. Летняя кампания 1759 года была удачной для русских. Армия научилась воевать, стала более маневренной, улучшилось снабжение. Была выиграна битва при Пальциге. Но главная победа русских была одержана при Кунсдорфе. Как водится, это случилось в августе, а именно первого числа. Прусская армия, потеряв 17 тысяч человек, обратилась в позорное бегство. Фридрих в совершенном отчаянии бросил армию, от плена короля спасли гусары. Судя по его письмам в это время, король даже помышлял о самоубийстве:
"Я несчастлив, что еще жив. Из 48 тысяч человек у меня не осталось и трех тысяч. Когда я говорю это, все бежит, у меня нет больше власти над этими людьми. В Берлине хорошо сделают, если подумают о своей безопасности". И последняя фраза: "...я считаю все потерянным".
Но закон парности напомнил о себе и на этот раз. Выиграв битву, новый фельдмаршал Салтыков не погнался за Фридрихом. Русские потеряли 13 тысяч человек. "Мы повоевали,- сказал себе старый фельдмаршал,- теперь пусть австрияки повоюют". Уж очень не хотелось опять в пламя, под выстрелы, а победу праздновать так сладко!
Тем временем Фридрих пришел в себя, остатки армии опять собрались вокруг своего кумира, стали подтягиваться войска из гарнизонов. Король опять был готов жить, воевать, а если умереть, то со шпагой в руке.
