Василий Кравков - Великая война без ретуши. Записки корпусного врача
Сережа прислал еще кипу разных московских газет, в их числе и «Вперед!» с лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» […] Все [великие] князья Романовы, занимавшие ответственные должности в российской армии, подали в отставку. Достойно и праведно есть! Народ русский теперь для них уже не челядь, не какая-то «сволочь», а сам стал самодержцем! Не стыдно мне в настоящее время всероссийского возрождения смотреть прямо в глаза действительности: во мне всегда сидел плебей и демократ, да еще злющий-презлющий в отношении всех приспешников и холуев деспотической власти. […]
16 марта. Не без больших трений идет процедура приспособления к сеничкам из опричнины старой деспотической власти новых для них шапок! Штабное наше офицерство ведет себя весьма прилично и тактично.
17 марта. […] Удручает меня безбрежная распоясанность и претенциозность «большевистских» органов вроде безумно буйствующих «Правды», «Социал-демократа» и т.п., к[ото]рая представляет большую угрозу с таким трудом завоеванной нами прекрасной свободе и провоцирует возвращение азиатского порядка вещей со всеми скорпионами и прочими атрибутами лютой реакции. Очень страдаю в предвидении, что эти могильщики приведут Россию к разбитому корыту! Эти разнузданные скоты нагло призывают к неповиновению «буржуазно-дворянскому Времен[ному] правительству».
Ждем с нетерпением приезда «комкора». Его авторитет настоящей власти в данный момент так необходим!
Молниеносно случившаяся революция, затребовавшая так внезапно и в такой короткий срок под нависшим мечом неприятеля, под жерлами неприятельских пушек столь коренного переустройства внутренней жизни войск, не может, действительно, не ставить в весьма трагическое положение начальников, ответственных за благополучие на вверенном каждому из них боевом участке. Не будет ли это похоже на то, как если бы отличнейшему хирургу, собравшемуся делать известную операцию с привычным уже для него ассортиментом инструментов, вдруг да предложили бы ее произвести с помощью совсем другого инструментария, хотя, может быть, и более усовершенствованного, да в данный-то момент для оператора неудобного! Иногда мне думается, не лучше ли было бы для обеспечения наших свобод, чтобы Михаил Александрович] не отрекался от престола, а правил бы должность rex’а[895] впредь до Учредительного собрания, вольного уже потом избрать кого будет угодно? Для переживаемого момента, пока длится война со страшным внешним врагом, это, может быть, было бы гораздо практичней и для России спасительней. […]
18 марта. Светлый, благостный день. Тепло. […] Возрождается природа-матушка, когда и самому так страшно хочется жить. Возродилась и наша Русь подъяремная. Одна поэзия!
Смотрю я на солдатиков и офицеров: все заметно приняли облагороженный вид; хочется думать, что сами в себе они ощутили радость раскрепощения, обновления и взаимного братства. Ожидается выход приказа нашего благоверного нового правительства об отмене смертной казни; грешный человек: я, согласно с мнением одного из вождей демократии, страстно желал бы, чтобы сперва надо было бы поотрубить несколько голов палачам застенков свергнутого царизма и лишь потом издавать декрет об отмене легализированного убийства. […]
19 марта. […] Приехал милейший наш «комкор». С обычным ему юмором порассказал о развернувшихся событиях в Киеве, где он жил и лечился. Воспринял совершившийся революционный акт, как я и ожидал, вполне разумно. Не у меня одного, но и у нек[ото]рых из штабных ощущается какое-то мучительное щемление сердца в предчувствии могущей совершиться ужасной катастрофы… […] 14 марта выпущено было Совет[ом] рабоч[их] депутатов прекрасное воззвание «К народам всего мира» с призывом пролетариев всех стран к решительной и совместной борьбе за прекращение позорящей человечество войны, но с твердым намерением не отступать перед штыками кайзеровской армии, если бы она двинулась отнимать у нас завоеванную народом свободу!
Лунная чудная ночь. Неподалеку слышатся «Марсельеза» и дружные крики «ура!» […]
20 марта. Прекрасный солнечный день. На позициях что-то несколько дней довольно тихо. […]
Не без конфликтов в нек[ото]рых войсковых частях происходит проведение в жизнь нового правопорядка. Группа офицеров 12-й дивизии послала телеграмму Гучкову с жалобой на «начдива» Архиповича, предпочитающего будто бы повиноваться Вильгельму, чем нашему Временному правительству. Разбитый нервами Архипович сегодня свидетельствовался на предмет эвакуации, а как боевик он молодец! Не меньший молодец в этом отношении «начдив» 13-й дивизии Оссовский подает прошение об отставке по расстроенному здоровью. Командир 288-й ополченческой дружины, из ископаемых, страшно тоскует по самодержавию и всячески чинит обструкцию делу объединения офицеров с солдатами. […]
24 марта. Каждодневно собираются разные комитеты, солдатские и офицерские — от штаба корпуса, от корпуса, от команд; обо всем свободно говорят, открыто и бестрепетно, решают вопросы, чему лучше быть: республике ли, или конституционной монархии? Боже мой, как легко дышится! […]
Отправил в Петроград телеграмму Бурденко[896] и члену Государственной] думы Алмазову[897] о необходимости скорейшей смены всех помпадуров полицейского самодержавия, занимающих до сего времени ответственные должности в санитарном ведомстве.
Мой фельдшер Устюгов оказался настоящим народным трибуном. Это тот Устюгов, к[ото]рого мне пришлось в прошлом году спасать от садической ярости всех этих гг. бялоцких и сапего, трансформировавшихся теперь из савлов в павлы, хотя бы и чисто внешне ставших вполне приличными людьми по отношению к солдатам.
25 марта. […] Истомившаяся 12-я дивизия отводится в корпусной резерв, на место ее — вновь, хотя еще и не вполне сформированная — 19-я (см. приказ по корпусу секретн[о] № 161 от 23 марта). Формируемые дивизии путем выделения из других дивизий — один лишь оптический самообман: получаются в результате лишь по два ослабленных войсковых соединения — дивизия-мать и дивизия-дочерь.
После обеда — большое собрание-митинг офицеров и солдат с музыкой, игравшей все время «Марсельезу»; прекрасную речь произнес артиллерийский офицер Степун[898], прапорщик, «в миру» — литератор и философ, сравнивший революционный русский народ с женихом, а свободу — с невестой. Из этого образного сравнения его гибкий ум строил целый ряд поучительных выводов. […]
В Москву прибыла «бабушка российской революции» Брешко-Брешковская[899], встреченная всенародными овациями. […]
26 марта. […] «Комкору» сегодня при объезде частей 19-й дивизии в 74-м полку[900] солдаты заявили, что не желают идти на смену
12-й дивизии в окопы, требуя, чтобы из России пришли более молодые и свежие люди, чем они. Кстати, прибыли уже в Подгайцы три члена Государственной] думы — Гронский[901], Демидов[902] и Дуров[903], для беседы с войсками. «Комкор» очень был обрадован в расчете, что с помощью, может, народных избранников удастся пропереть в окопы непокорных «граждан»; а таковых оказалось и в других полках дивизии очень много. Если такие явления имеют место и в других корпусах, то — увы! — армии у нас нет! Надо кончать скорее войну, ч[то]б[ы] не случилось у нас чего-н[и]б[удь] еще хуже. Смена частей в ожидании членов Государственной] думы пока задержана.
Офицерство все очень озлоблено против «второго» нашего правительства — Совета рабочих и солдатск[их] депутатов; у всех почти страстное желание уйти вовсе со службы. […]
27 марта. Превосходная погода. Депутаты думские приехали вчера поздно ночью. Сегодня за утренним чаем с ними познакомился. Уехали улещивать «свободных граждан» быть столь любезными, ч[то]б[ы] отправиться в окопы и не дать врагам прорвать наш фронт. А «свободные граждане» самочинно уже распорядились поставить от себя часовых при кухнях, дабы не позволяли последним по приказанию начальства трогаться к позициям. Теперь уже и 13-й дивизия заявила, что если 12-я будет сменена, то должна быть сменена и она, а иначе солдаты безо всяких-де дальнейших разговоров оставят окопы и уйдут в тыл. Положение претрагическое! Недаром «начдив» 13-й дивизии подал прошение об отставке, ч[то]б[ы] заблаговременно уйти из грязной истории.
В Подгайцы приехал командующий армией Щербачев в связи с происшедшими у нас скандалами. В оправдание поведения солдат надо сказать то, что они адски изморились от беспрерывного почти пребывания в окопах с самого начала осени; происходившие же за это время «смены» были по существу бутафорскими: отходивших в резерв еще более угнетали непосильной работой. Здесь сказалась язва нашей традиционной бессистемной системы: необученность и невоспитанность командного состава в деле умения маневрировать людскими силами так, ч[то]б[ы] в значительной своей пропорции последние расходовались не на трение и бесплодное дерганье, а на продуктивную работу. Да будут и в этом отношении нашими образцовыми учителями все те же немцы! Так у скверных кучеров тройка лошадей живо садится на задние ноги, выбившись из сил не проехавши и малого количества верст, когда у хороших возниц те же лошадки побежали бы и гораздо большее расстояние без утомления. Обо всех этих азбучных истинах я всегда вел проповедь, но безо всяких результатов — мои слова оставались ударами по воздуху. Нам во многом надо непременно онемечиться и в отношении методики труда и проч.
