Дмитрий Шеваров - Двенадцать поэтов 1812 года
Эперне
Денису Васильевичу Давыдову
Икалось ли тебе, Давыдов,Когда шампанское я пилРазличных вкусов, свойств и видов,Различных возрастов и сил,
Когда в подвалах у МоэтаЯ жадно поминал тебя,Любя наездника-поэта,Да и шампанское любя?
Здесь бьет Кастальский ключ, питаяНебаснословною струей;Поэзия — здесь вещь ручная:Пять франков дай — и пей и пой!
Моэт — вот сочинитель славный!Он пишет прямо набело,И стих его, живой и плавный,Ложится на душу светло.
Живет он славой всенародной;Поэт доступный, всем с руки,Он переводится свободноНа все живые языки.
Недаром он стяжал известностьИ в школу все к нему спешат:Его текущую словесностьВсе поглощают нарасхват.
Поэм в стеклянном переплетеВ его архивах миллион.Гомер! хоть ты в большом почете, —Что твой воспетый Илион?
Когда тревожила нас младостьИ жажда ощущений жгла,Его поэма, наша радость,Настольной книгой нам была.
Как много мы ночей бессонных,Забыв все тягости земли,Ночей прозрачных, благосклонных,С тобой над нею провели.
Прочтешь поэму — и, бывало,Давай полдюжину поэм!Как ни читай, — кажись, всё мало…И зачитаешься совсем.
В тех подземелиях гуляя,Я думой ожил в старине;Гляжу: биваком рать роднаяРасположилась в Эперне.
Лихой казак, глазам и слуху,Предстал мне: песни и гульба!Пьют эпернейскую сивуху,Жалея только, что слаба.
Люблю я русскую натуру:В бою он лев; пробьют отбой —Весельчаку и балагуруИ враг всё тот же брат родной.
Оставя боевую пику,Казак здесь мирно пировал,Но за Москву, французам в пику,Их погреба он осушал.
Вином кипучим с гор французскихОн поминал родимый Дон,И, чтоб не пить из рюмок узких,Пил прямо из бутылок он.
Да и тебя я тут подметил,Мой бородинский бородач!Ты тут друзей давнишних встретил,И поцелуй твой был горяч.
Дней прошлых свитки развернулись,Все поэтические сныВ тебе проснулись, встрепенулисьИз-за душевной глубины.
Вот край, где радость льет обильноВиноточивая лоза;И из очей твоих умильноСкатилась пьяная слеза!
1838 г.«Так из чужбины отдаленной…»
…Так из чужбины отдаленнойМой стих искал тебя, Денис!А уж тебя ждал неизменныйНе виноград, а кипарис.
На мой привет отчизне милойОтветом скорбный голос был,Что свежей братскою могилойДополнен ряд моих могил.
Искал я друга в день возврата,Но грустен был возврата день!И собутыльника и братаОдну я с грустью обнял тень.
Остыл поэта светлый кубок,Остыл и партизанский меч;Средь благовонных чаш и трубокУж не кипит живая речь.
С нее не сыплются, как звезды,Огни и вспышки острых слов,И речь наездника — наездыНе совершает на глупцов.
Струей не льется вечно новойБивачных повестей рассказПро льды Финляндии суровой,Про огнедышащий Кавказ,
Про год, запечатленный кровью,Когда, под заревом Кремля,Пылая местью и любовью,Восстала русская земля.
Когда, принесши безусловноВсе жертвы на алтарь родной,Единодушно, поголовноНарод пошел на смертный бой.
Под твой рассказ народной были,Животрепещущий рассказ,Из гроба тени выходили,И блеск их ослеплял наш глаз.
Багратион — Ахилл душою,Кутузов — мудрый Одиссей,Сеславин, Кульнев — простотоюИ доблестью муж древних дней!
Богатыри эпохи сильной,Эпохи славной, вас уж нет!И вот сошел во мрак могильныйВаш сослуживец, ваш поэт!
Смерть сокрушила славы наши,И смотрим мы с слезой тоскиНа опрокинутые чаши,На упраздненные венки.
Зову, — молчит припев бывалый;Ищу тебя, — но дом твой пуст;Не встретит стих мой запоздалыйУлыбки охладевших уст.
Но песнь мою, души преданьеО светлых, безвозвратных днях,Прими, Денис, как возлияньеНа прах твой, сердцу милый прах!
1854 г.Друзьям
Я пью за здоровье не многих,Не многих, но верных друзей,Друзей неуклончиво строгихВ соблазнах изменчивых дней.
Я пью за здоровье далеких,Далеких, но милых друзей,Друзей, как и я, одинокихСредь чуждых сердцам их людей.
В мой кубок с вином льются слезы,Но сладок и чист их поток;Так, с алыми — черные розыВплелись в мой застольный венок.
Мой кубок за здравье не многих,Не многих, но верных друзей,Друзей неуклончиво строгихВ соблазнах изменчивых дней;
За здравье и ближних далеких,Далеких, но сердцу родных,И в память друзей одиноких,Почивших в могилах немых.
1862 г.Поминки
Дельвиг, Пушкин, Баратынский,Русской музы близнецы,С бородою бородинскойЗавербованный в певцы,
Ты, наездник, ты, гуляка,А подчас и Жомини,Сочетавший песнь бивакаС песнью нежною Парни!
Ты, Языков простодушный,Наш заволжский соловей,Безыскусственно послушныйТайной прихоти своей!
Ваши дружеские тениЧасто вьются надо мной,Ваших звучных песнопенийСлышен мне напев родной;
Ваши споры и беседы,Словно шли они вчера,И веселые обедыВплоть до самого утра —
Всё мне памятно и живо.Прикоснетесь вы меня,Словно вызовет огнивоИскр потоки из кремня.
Дни минувшие и речи,Уж замолкшие давно,В столкновеньи милой встречиВсё воспрянет заодно, —
Дело пополам с бездельем,Труд степенный, неги лень,Смех и грусти за весельемНабегающая тень,
Всё, чем жизни блеск наружныйСоблазняет легкий ум,Всё, что в тишине досужнойПища тайных чувств и дум,
Сходит всё благим наитьемВ поздний сумрак на меня,И событьем за событьемЛьется памяти струя.
В их живой поток невольноОкунусь я глубоко, —Сладко мне, свежо и больно,Сердцу тяжко и легко.
1864 г. (?)«В воспоминаниях ищу я вдохновенья…»
В воспоминаниях ищу я вдохновенья,Одною памятью живу я наизусть,И радости мои не чужды сожаленья,И мне отрадою моя бывает грусть.
Жизнь мысли в нынешнем; а сердца жизнь в минувшем,Средь битвы я один из братьев уцелел:Кругом умолкнул бой, и на поле уснувшемЯ занят набожно прибраньем братских тел.
Хоть мертвые, но мне они живые братья:Их жизнь во мне, их дней я пасмурный закат,И ждут они, чтоб в их загробные объятьяПрипал их старый друг, их запоздавший брат.
1877 г.Приложение 2
КОНСТАНТИН БАТЮШКОВ: ПАРИЖСКИЕ ПИСЬМА[427]
Н. И. Гнедичу27-го марта 1814 г., Juissi-sur-Seme, в окрестностях Парижа
