Михаил Булавин - Боевой 19-й
— Давай, давай вперед, нам некогда с тобой разговаривать. Ну! — взмахнул прикладом Устин и толкнул Бахчина.
На улицу выскочило несколько человек белых, спрашивая друг у друга, где стреляют. Но не зевал и Решетов. Услышав выстрелы, он выскочил на огороды, держа в поводу две пары лошадей. Бахчин неожиданно стал сопротивляться и громко закричал. Зиновей и Устин вскинули его на лошадь и поскакали в степь. Сзади послышались выстрелы, но всадников уже скрыла ночная темень и вихри метущегося снега.
Ни снежные бури, ни холод, ни темные ночи — ничто не могло остановить стремительного и бесстрашного движения буденновцев.
Потерпев поражение под Воронежем и Касторной, части Шкуро и Мамонтова перестали играть серьезное значение как самостоятельные единицы, вместе с другими деникинскими частями они стали стремительно откатываться на юг и впоследствии заперлись в Крыму, ставшем их последней цитаделью.
VI
Кончился тяжелый и славный 1919 год. Отшумела великая гражданская война. С тех пор прошло два года.
Молодое Советское государство залечивало раны. Изгнаны интервенты, перестали существовать белые генералы. Народная армия стояла на далеких рубежах своей необъятной родины. Капиталисты Старого и Нового света вынуждены были признать страну большевиков фактически существующей. Что же делать с этим большевистским государством, протянувшимся от Полярного круга до субтропиков, от Балтийского моря до Тихого океана? Что делать с этим непокорным многомиллионным народом, который нельзя победить ни оружием, ни голодом?
Окончилась гражданская война, но еще бродили по степям и лесам мелкие шайки бандитов, потерявших человеческий облик.
Обширны, бескрайны степи черноземной русской полосы. Есть где размахнуться трудовому люду. Великая тишина стоит над степью. Иди, шагай в любую сторону, и нет тебе запрета. Но стоит выйти злому человеку, стоит бродячей шайке задумать жестокое дело, как откуда ни возьмись, вот она пулеметная тачанка. Мало одной, выедет вторая, третья, выскочит эскадрон, и нет пощады бандитам. И видят крестьяне, как на одной из тачанок, словно неусыпный страж, оберегающий степной покой, сидит человек в красных шароварах с золотыми кантами, в кожаной черной куртке и примятой кожаной фуражке с маленькой красной звездочкой. Он появляется неожиданно и также внезапно исчезает в степи.
Никому неведомо, где укрывался его отряд, боровшийся с бандитами, где и как ходили его люди, разыскивая врагов. Быльников появлялся и налетал внезапно и беспощадно истреблял всех, кто еще пытался поднять вооруженную руку на советскую власть.
Днем он любил ездить по степи один, на пулеметной тачанке. Едет, а вокруг, как на столе, далеко все видно. Появление его было грозным предостережением для бандитов. Не один, выглядывая, говорил: «Вишь разъезжает, ровно хозяин. А пойди догони его. А если и догонишь, враз тут как тут его отряд, словно из-под земли». Быльникова ненавидели и боялись враги. Но его знали, любили и уважали крестьяне-бедняки. Благодаря им он знал, что делалось в степи, в селе, на хуторе. Его встречают шумно, радостно, гостеприимно.
— Товарищ командир!
— Товарищ Быльников!
— Владимир Николаевич!
— Не обойдите. Выпейте молочка, съешьте яичко. Не обессудьте!
К тачанке подходят люди, с любопытством смотрят на грозный пулемет «максим» и с уважением на Быль-никова, начинают вести беседу, суют наперебой табачку, расспрашивают, что нового в газетах. Как-то спросили:
— Вам не боязно одному-то?
— А разве я один? Глядите, сколько вас! Ведь вы меня не выдадите, а?
И снова мчится по степным дорогам к яругам, к тайным оврагам, к перелескам, на железнодорожные станции со своими лихими всадниками.
Все тише и тише становится в степи, в селах и деревнях.
В Тамбов на формирование прибыл кавалерийский полк. Бойцы усердно мыли в казармах полы, устанавливали койки, украшали стены портретами вождей и полководцев, плакатами «Окон РОСТА» Маяковского и гирляндами хвои. Было тепло и уютно. В пирамидах стояли, поблескивая штыками, винтовки. Светловолосый молодой боец писал на стене кисточкой:
«Революция есть вихрь, сметающий на своем пути все ему сопротивляющееся» (К. Маркс).
А ниже:
«Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг!» (А. Блок).
Вечером Паршин ушел в город и одиноко бродил по улицам. Наступили синие сумерки. В воздухе пахло весной. На полях лежал побуревший, слежавшийся снег. На обнаженных крышах висели сосульки. С криком проносились стаи грачей. Под ногами стеклянно хрустел ледок замерзших ручейков.
Паршин решил во что бы то ни стало сейчас узнать о судьбе Нади Болдиной. Незаметно дошел до станции. Здесь всюду были знакомые места, где ему пришлось отражать многочисленные атаки белоказаков. Здесь, во время подготовки к бою, он мучительно думал о Наде. Тогда у него даже появлялось желание прорваться в город и постараться освободить ее, но он отгонял эти безумные, неосуществимые мысли. Вот знакомый забор, откуда казаки бросались в атаку, вот депо, в стороне железнодорожный вокзал. По пути бе* гали маневрушки, составляя товарные поезда. Свистели сцепщики, помахивая флажками, ныряли под вагоны и, после ударов буферных тарелок, сцепляли вагоны. Сопел паровоз над шлакоочистительной ямой. Люди спокойно занимались своим делом.
Но вот и вокзал. Все как было, заново побелены стены. Агитпункт, рояль, накрытый чехлом. Только нет Нади. Приходит ли она сюда теперь и играет ли? Да жива ли она? За столом сидели солдаты и читали газеты, журналы.
А не пойти ли ему сейчас и попробовать отыскать Надю? Он знает улицу, где она жила, знает, как туда пройти. Он решил было отправиться в город, как столкнулся лицом к лицу с человеком в военной форме. Паршин, углубившись в свои думы, не обратил на него особенного внимания. Тот удивленным взглядом окинул Паршина и, хлопнув себя ладонью по лбу, вдруг сказал:
— Паршин! Ты ли это, дружище! — и схватил его за руки.
— Чернов! — ответил обрадовавшийся Паршин.
— Откуда, какими судьбами? Да ты куда едешь?
— Никуда. В Тамбове, на формировании полка.
— Так чего же мы стоим здесь? Пойдем-ка ко мне. Я сейчас иду домой. Ну, что ты молчишь? У тебя есть часок времени?
— Конечно, найдется.
Паршин быстро шагал рядом с Черновым. Он вспомнил, что Чернов прекрасно знал Надю Болдину, с ней вместе они работали. Рассказывая Чернову про то, как воевауШ буденновцы под Воронежем и у Касгорной, Паршин ждал только удобного момента, чтобы заговорить о Наде.
— А вот и моя квартира, — проговорил Чернов.
На пороге уютного домика их встретила старушка.
— Моя мать, знакомься, Паршин. Если не забыл, тебя, кажется, звать Петр Георгиевич. Мама, это Петр Георгиевич, мой старый приятель.
— Раздевайтесь, голубчик, — радушно говорила женщина, принимая от Паршина шинель,
Чернов ввел Паршина в комнату и усадил за стол.
— Я на минуточку отлучусь, дам кое-какие распоряжения. Мы ведь на радостях должны... понимаешь? — выразительно щелкнул пальцем по шее Чернов и стремглав умчался на кухню.
Оставшись один, Паршин посидел за столом, подошел к большому зеркалу и впервые за долгое время увидел себя в полный рост. Он причесал свои волнистые, рыжеватые кудри и снова сел за стол.
На комоде, под стопочкой книг, лежал альбом с фотографическими карточками. От нечего делать Паршин взял его и стал рассматривать.
На первом листе альбома он увидел фотографии времен империалистической войны.
Тут были групповые снимки солдат с погонами и кокардами. Среди солдат неизменно был Чернов. Через несколько листов на снимках были те же солдаты, но без погонов и кокард, опоясанные пулеметными лентами, с гранатами на поясе и обнаженными наганами.
А вот вокзал. На его фоне — группа работников губчека, перед ними стоит пулемет «максим». В середине группы Паршин с душевным' волнением заметил Надю Болдину. Дальше шли фотографии знакомых и незнакомых политработников в кожаных куртках, перепоясанных портупеями, в фуражках со звездочками. Здесь же оказался снимок председателя Тамбовского губисполкома Чичканова. Паршин знал из газет, что он убит бандитом Антоновым. И вдруг совершенно неожиданно он увидел карточку, на которой был снят с Надей Болдиной. Он был поражен. Как она попала к Чернову? Из кухни донесся голос, очень похожий на голос Нади. Паршин вздрогнул. Сердце замерло. Нет, показалось... Он поправил воротничок, одернул гимнастерку и глянул на дверь. Потом тяжело вздохнул и стал поглядывать на карточку Нади, украдкой любуясь ею. Она стояла перед ним, как живая, будто бы он только вчера с'ней расстался. На остальные фотографии он смотрел рассеянно и, заложив палец под лист, где была карточка Нади, то и дело возвращался к ней. Он волновался и ждал, что вот сейчас откроется дверь и войдет Чернов, он знает все о Наде и, конечно, расскажет. А вдруг она сама войдет, он увидит ее, услышит ее смех... Как она теперь назовет его? Он перевернул еще один лист альбома и снова увидел карточку Нади. Она была снята одна. На него глянули ее задумчивые глаза. Паршин вздрогнул словно от удара электрического тока. Карточка Нади была обведена черной траурной рамкой. Он сидел неподвижно, словно оглушенный. Из состояния оцепенения его вывел Чернов положив ему на плечо свою руку.
