Сергей Голицын - Записки уцелевшего (Часть 1)
10.
Судьба ВГЛК была решена. Такому отвратительному, с точки зрения властей, вузу нет места в стране, когда началось строительство светлого будущего. Все же учебный год закончить дали. С тяжелым сердцем мы ходили сдавать экзамены.
Только четверо студентов проучились четыре года, и им были вручены дипломы о высшем образовании. Часть студентов, с тщательным разбором по косточкам каждого, обещали принять либо на историко-филологический факультет университета, либо во ВГИК - государственный институт кинематографии. Но те, кто днем работал вроде моего друга Валерия Перцова, могли учиться только вечерами и потому вынуждены были отказаться от высшего образования, заочное тогда еще не ввели. Андрей Дурново поступил в университет; куда делся Андрей Внуков - не знаю.
Никто из нас не стал ни Пушкиным, ни Толстым, нескольких будущих членов Союза писателей я упомянул. Может быть, кто-либо из студентов и прославился бы как поэт или как писатель, но в течение следующих лет многие, подобно Юрию Домбровскому, были сосланы или отправлены в лагеря. Слышал я, что будто бы обнаружили в рядах ВГЛК троцкистскую организацию. Теперь достаточно известно, как фабриковались дела о таких организациях, и я ничего достоверного сказать не могу...
Перед закрытием ВГЛК помещались на Садовой-Сухаревской, сзади кино "Форум". Благополучно сдав последний экзамен, в последний раз я вышел из мрачного темного здания вместе с Валерием Перцовым.
Была теплая ночь начала июня. Мы пошли под руку пешком по Садовому кольцу. Будем шагать, пока не надоест.
Так навсегда закрылись передо мной врата в светлое царство знаний. Скажу, что эти два года учения дали мне очень много. Наши замечательные профессора подняли мою общую культуру, научили меня любить и ценить красоту и поэзию в искусстве и в литературе. Раньше я только говорил, что хочу стать писателем, а если что и писал, то совсем плохо. Наши профессора направили меня на путь творчества. Я взялся за перо и начал создавать свои первые, еще лицейски робкие опусы...
Валерий и я всё шли под руку, он потихоньку, чтобы не услышали прохожие, декламировал Блока, я декламировал Есенина.
Будем шагать и мечтать. Мое будущее казалось мне крайне неопределенным. Но даже в самые тяжелые минуты своей жизни я всегда верил и надеялся на лучшее впереди.
ПО СЕВЕРНЫМ ОЗЕРАМ
1.
Летом 1928 года наша семья снова сняла дачу в Глинкове. Жило там несколько знакомых семейств, много девушек и девочек, к нам приезжали из Москвы и приходили из Сергиева посада юноши и девушки.
Но мне там почти не довелось жить. Я сидел в Москве, усердно чертил карты, зарабатывал деньги.
Тогда на Северный полюс на дирижабле полетела итальянская экспедиция Нобиле. И пропала. Весь мир замер в ожидании. Первым поймал сигналы бедствия русский коротковолновик. Наши ледоколы "Красин" и "Малыгин" отправились на поиски. Весь мир был в ажиотаже: спасут - не спасут? Кто спасет: мы или европейцы? Полетел спасать сам Амундсен и тоже пропал. Словом, материалы для газет и журналов набирались потрясающие. А для очерков требовалось чертить карты.
Редакция "Всемирного следопыта" брала материалы с ходу, прямо с радиостанции. В журнале тоже с ходу печатались самые последние сообщения. Попов мне прямо сказал: "Сиди в Москве". Он платил мне вдвое дороже обычного. Я несколько раз переделывал карту маршрута "Красина", чтобы дать ее по самым последним известиям. Была весьма уважительная причина зарабатывать деньги. Я собирался путешествовать вместе со своим школьным другом Андреем Киселевым.
Предыдущее лето он странствовал один по берегам озера Селигер и привез оттуда много рисунков, вынес много впечатлений.
В этом году он предложил мне отправиться вдвоем. Его предложение мне показалось захватывающе интересным и польстило, что именно меня он приглашает. Я с радостью согласился, тем более что на спасении экспедиции Нобиле заработал около ста рублей.
Андрей развернул передо мной карты севера России. А тогда на Кузнецком мосту свободно продавались крупномасштабные - 1:420 000 - подробные карты еще царского военного ведомства, очень удобные для пользования.
Андрей взял на себя должность начальника похода, я обещал всецело ему подчиняться. Вещей с собой захватил немного - одеяло, смену белья, кружку, ложку, плащ. Рюкзаки тогда считались роскошью; с помощью веревок и двух наволочек мы соорудили себе вещевые мешки, взяли две тетради - одну приходно-расходную, другую для дневника, и еще Андрей взял альбом для рисования.
Маршрут мы окончательно не выработали, поедем на север до Вологды, там пароходом на Кубенское озеро, а далее пойдем пешком, будем стремиться попадать по пути в те монастыри, которые еще не разгромили, и в зависимости от монастырей будем изменять маршрут.
Родители мои поездку одобрили. Да я уже вступил в такой возраст - мне было 19 лет,- когда мог действовать самостоятельно.
2.
В начале июля 1928 года выехали мы из Сергиева посада на север ночным поездом.
Сейчас все наше путешествие представляется мне как сказка.
Благодарю Андрея, что он меня позвал с собой и я видел уголки еще не тронутой цивилизацией крестьянской Северной Руси. Тот год был последним, когда русский крестьянин, живя трудной жизнью в неприветливых северных краях, усердно обрабатывал скудную каменистую землю и получал кое-какой доход. Избы он строил богатырские, украшал их резьбой. Семьи в избах жили многодетные: дед с бабкой - хозяева, несколько сыновей с женами; у них дети разных возрастов - целая толпа. И не ссорились, подчинялись беспрекословно седобородому деду - главе семьи.
За полтора месяца мы проехали поездом 1500 верст, 3500 верст пароходом и 500 верст прошагали пешком. Дожди нас мочили, комары поедом съедали, башмаки наши сбивались. И все эти невзгоды позабылись, а осталась в воспоминаниях Русь - прекрасная, православная, непьющая, честная. Всю следующую зиму я писал на свежую голову маленькие очерки - первую пробу своего писательского ремесла. Мать переписала их в тетрадь и, несмотря на многочисленные обыски и переезды, сумела ее сохранить. Та заветная тетрадь сейчас у меня.
Для печати этот сборничек коротеньких поэтичных рассказов-очерков никак не годится, ни по идеологическим, ни по литературным причинам, а как материал для будущих историков русского крестьянства XX века он представляет несомненный интерес.
Попытаюсь сейчас глазами долго пожившего и много пережившего человека взглянуть на то давно прошедшее, разумеется, черпая материалы из заветного сборничка.
В Вологде мы не стали осматривать старину и в музей не пошли - так хотелось скорее начать наше пешее путешествие. А зря. Когда вторично, сорок лет спустя, я попал в этот древний город, он потерял свою былую красу - так много было там варварски уничтожено и храмов, и старых домов.
На маленьком пароходике по рекам Вологде и Сухоне доплыли мы до Кубенского озера. Погода стояла солнечная, озеро было темно-синее. Проплыли мы мимо островка с монастырем Спас-Камень, издали полюбовались старинными храмами, от коих сейчас немногое сохранилось. Высадились мы на южном берегу озера на пристани Новленское и начали наш большой пеший поход.
Берег был высокий и безлесный, с него открывался обширный вид на синее озеро с многими рыбачьими лодками под белыми, словно бумажными, парусами. Верст за пятнадцать начинались на том берегу лесные просторы, исчезавшие в недосягаемой дали. И кое-где среди тех просторов виднелись, как белые свечки, шатры колоколен. Много было колоколен.
Вдыхая полной грудью живительный озерный воздух, мы шли быстро, тяжелые сумки оттягивали плечи; мы почти не останавливались, хотелось пройти как можно больше. Тогда по всем губерниям было много ветряных мельниц, а здесь, на открытой возвышенности, они попадались на каждом шагу, то группами, то в одиночку. Интересно, хоть одна из них сейчас уцелела ли?..
Первую ночь мы провели на хуторе, в новой, недавно срубленной просторной избе на самом берегу озера. Со времен Столыпина и в начале Советской власти переселение на хутора поощрялось. А позднее, когда нагрянули беды раскулачивания, именно хуторян особенно жестоко громили.
Нестарые были хозяева - муж и жена; они тревожно нас о чем-то спрашивали, их многочисленные ребятишки молча и с любопытством на нас глядели. Запомнилось мне бескорыстное гостеприимство хозяев - рыба, чай в самоваре с медом, яйца, молоко и опять же рыба - уха, рыба кусками, пироги с рыбой. В те времена сети ставили кто хотел, и улов на озере всегда был богатый.
Утром мы встали рано, сытно позавтракали. Хозяева решительно отказались брать с нас деньги за ночлег и за еду. И мы пошли. Хотелось во что бы то ни стало дойти до Кириллова за один день. Это Андрей стремился отмахать пятьдесят пять верст, ну а я хоть втайне робел, а готовился выдержать столь дальнюю дорогу.
