"Русская Ганза". Жизнь Немецкого подворья в Новгороде, 1346–1521 годы. - Марина Борисовна Бессуднова
Балтийский регион XV века был сориентирован на систему торговых коммуникаций, соединявших города Немецкой Ганзы в единое экономическое, политическое, культурное и языковое пространство, внутри которого выделялись отдельные анклавы. Один из них образовывали ливонские города, которые к концу XIV века фактически монополизировали ганзейскую торговлю с русскими землями[106]. Не удивительно, что именно в их архивах сохранилось наибольшее количество документов по русско-ганзейской торговле, которые уже давно привлекают внимание исследователей, но на современный момент еще далеко не исчерпаны. В Предисловии к настоящему изданию мы уже представили читателю подборку корреспонденции новгородского Немецкого подворья середины XIV — начала XVI века из архива Ревельского магистрата, ныне пребывающую в Таллиннском городском архиве, малую толику ганзейской документации, способную, однако, отобразить ключевые и весьма непростые моменты в жизни Немецкого подворья конца Средневековья.
Для торговавших в Новгороде ганзейцев XV век, а именно им датируется подавляющее большинство представленных в этом издании документов, был сопряжен с борьбой за сохранение своих привилегий, утвержденных Нибуровым миром 1392 года[107]. В пику расхожим мнениям о политической подоплеке их последовательного устранения, хочется отметить, что в XV — начале XVI века традиции новгородско-ганзейской торговли разрушались преимущественно объективным образом, вне зависимости от торговой политики Новгорода и Ганзы, по причине изменения устоявшегося порядка международного товарообмена. Этот аспект истории Немецкой Ганзы в настоящее время активно изучается[108], хотя процесс перестройки ее торговли с русскими землями в современной историографии представлен все еще не слишком выразительно. Между тем трансформация русско-ганзейского товарообмена как результат состояния балтийского рынка в целом, а также социально-экономических и политических подвижек, имевших место внутри освоенного ганзейцами пространства, оказалась болезненной для обеих сторон. Ломка традиций и выработка новых форм торгового сотрудничества не могли не дестабилизировать русско-ганзейские торговые отношения, тем самым подготовив почву для ужесточения противоречий на ином, политическом, уровне.
Все вышесказанное проявляет себя в деловых, но вместе с тем не лишенных эмоциональности, строках ганзейских посланий, предлагаемых вниманию читателя. Первый документ подборки (№ 1), единственный относящийся к XIV веку, служит прекрасной иллюстрацией реплики о регламентации ганзейской торговли. В нем утверждается обязательность маршрутов следования купцов, прибывавших в Новгород и уезжавших из него либо «водой» — по Волхову, Ладоге и Неве, либо санным путем на Нарву или Дерпт, а также предписания соблюдать торговые сезоны и ограничивать торговый капитал тысячью гривнами в год. Все это в совокупности является косвенным свидетельством активизации деловых контактов Новгорода с Ганзой, что требовало их упорядочения во избежание сбоев и, как следствие, убытков. Как это ни парадоксально, но именно популярностью новгородского рынка в ганзейской среде следует объяснять появление там обилия «фальшивых», то есть неправильно выделанных мехов, покупка которых ганзейцам строго возбранялась, и произвольное продление сроков ученичества будущего купца, вследствие чего взрослые «ученики», способные самостоятельно вести торговлю и при этом пользовавшиеся ученическими льготами, могли составлять серьезную конкуренцию проживавшим на подворье ганзейским «гостям».
Корреспонденция Немецкого подворья не дает представления обо всем ассортименте ганзейского экспорта в Новгороде[109], поскольку в ней упоминаются лишь те товары, которые становились объектами раздоров, требовавших подключения «административного ресурса». Меновой характер ганзейской торговли в Новгороде вынуждал новгородские власти со вниманием относиться к метражу и расфасовке товаров, поставлявшихся на Немецкое подворье. Особенно актуальным этот вопрос стал в XV веке, когда случаи нарушения ганзейцами стандартов начали неуклонно возрастать, в чем советские историки усматривали проявления произвола, с которым пытались бороться новгородские, а позже и московские власти[110]. Случаи злонамеренности и мошенничества, конечно же, нельзя полностью исключать, как и то, что появление на новгородском рынке нетрадиционно расфасованных и отмеренных западноевропейских товаров могло явиться следствием и других обстоятельств. Возьмем, к примеру, один из наиболее востребованных ганзейских товаров, сукно, которое доставлялось в Новгород в виде отмеренных кусков, лакенов (поставов), упакованных в мешки, которые опломбировывались в городах-производителях. Обеспокоенность нарушением его метража заметна не только в среде новгородцев, но и у купцов с Немецкого подворья. Уже в начале XV века они жаловались в Ревель на подвоз сукна из г. Рёзелар в Нидерландах (rosselerische Іаkеrі) в более коротких, чем обычно, поставах (№ 2), что наблюдалось на протяжении всего столетия (№№ 16, 41, 49, 56, 72, 74). При этом указано, что наряду с продукцией традиционных поставщиков, нидерландских городов Сент-Омер, Лейден и Ипр, на новгородский рынок стали поступать сукна из других городов Фландрии (Рёзелара, Поперинге), а также Англии и Германии. При этом лакены изготавливались и паковались в подражание сент-омерским (томеским), лейским (лейденским) и ипрским тканям, но отмерялись подчас произвольно, с довольно большим недомером (№№ 2, 56, 70–72). Вполне уместно предположить, что подобное обстоятельство могло быть вызвано не только мошенничеством, но и различием метражных норм и обычаев в городах, которые подключались к ганзейской торговле. В письме от 13 сентября 1481 года в качестве поставщиков нестандартных лакенов названы фламандские города Лейден, Нерден и Элст; в ответ на рекламацию ганзейцев магистраты упомянутых городов отвечали, что их сукно упаковано согласно старинному обычаю — заметим, городскому, а не ганзейскому (№ 62).
Произвольное обращение поставщиков сукна с длиной лакенов вызывало недовольство новгородцев и потому было чревато серьезными неприятностями для ганзейцев с Немецкого подворья. Они неоднократно просили ревельский магистрат следить за тем, чтобы лакены импортного сукна были установленной длины (№№ 49, 69, 71, 72, 74), и в этом вопросе были полностью солидарны с русскими купцами (№ 72). Власти Ревеля к подобным просьбам относились очень ответственно. Есть, например, сведения о комиссии, созданной по распоряжению магистрата, которой вменялось в обязанность установить качество сукна сомнительного происхождения[111]. Дело, однако, осложнялось тем, что сукно, запрещенное к продаже в ганзейских городах (а, значит, и упакованное не по ганзейским нормам), русские купцы добывали обходными путями — например, в Дерпте (№№ 22, 34) или в Нарве (№ 75)[112]. Тому немало способствовало развитие прямых контактов ливонских городов с Нидерландами в обход Любека и других городов «заморской» Ганзы[113].
Как вопиющее нарушение расценивали обитатели Немецкого подворья появление слишком маленьких мешков с таким ходовым товаром, как соль (№ 17–18, 52), вследствие чего уже в начале XV века у новгородцев возникло желание производить повторное завешивание соли, расфасованной по мешкам в Ревеле или в Дерпте, еще и в Новгороде (№№ 16–18), что, однако, стало нормой лишь в 1487–1488 годах. Проблема с расфасовкой соли, таким образом, сопровождала развитие новгородско-ганзейских отношений на протяжении всего cтoлетия[114] и, как показали недавние исследования, была в немалой степени порождена различиями метрических систем в вендской и прусско-ливонской
