Афганистан. Подлинная история страны-легенды - Мария Вячеславовна Кича

собственной связи с Советами. Победа радикального «Халька» над умеренным «Парчамом» – а затем и возвышение Амина – разрушили наивные иллюзии и надежды, питаемые теми неискушенными афганцами, которые хотя бы приблизительно понимали, о чем вообще идет речь. В июне 1978 г. правительство почувствовало себя в безопасности – достаточной, чтобы заменить старый афганский флаг на советский. Традиционный черно-красно-зеленый триколор обозначал прошлое Афганистана, кровь, пролитую в борьбе за независимость, и ислам соответственно. Новый флаг имел типичный коммунистический дизайн. На нем присутствовал сноп пшеницы (отсылка к коронации Ахмад-шаха Дуррани, которому возложили на голову пшеничный венок в 1747 г., на лойя-джирге) – но теперь его интерпретировали как символ плодородия. Помимо венка, в левом верхнем углу красного полотнища были расположены желтая пятиконечная звезда и слово «Хальк» («Народ»), написанное арабской вязью[139].

Халькистские лидеры с самого начала понимали, что коммунистический режим не выживет в консервативной аграрной стране даже при поддержке армии и полиции. Революционеры решили предотвратить сопротивление, завоевав доверие сельских жителей с помощью декретов, которые, согласно плану, освободили бы крестьян. Утопическая программа была провозглашена в 1978 г. Вероятно, если бы изменения тщательно обдумывались и проводились постепенно, то они бы вызвали у афганцев симпатию к коммунистам. Однако реформы осуществлялись с головокружительной быстротой – и возымели диаметрально противоположный эффект. Их реализация порождала сперва недовольство, а затем и ненависть народа – и этот процесс был запущен уже 15 мая 1978 г., когда халькисты опубликовали один из первых декретов без басмалы[140].

Функционеры «Халька» не обладали абсолютно никаким опытом практической политики. Они издавали нормативные правовые акты на основании «научной» доктрины марксизма-ленинизма. Теоретически многие законы были прогрессивными – например, коммунисты установили обязательный 270-дневный оплачиваемый отпуск по беременности, родам и уходу за ребенком. Впрочем, подобные меры априори касались лишь горожан – ведь пастух или земледелец не мог предоставить своей беременной жене оплачиваемый отпуск. Фактически же инновации затронули только Кабул – что неудивительно, ибо НДПА состояла из столичных технократов, получавших зарплату, а не из крестьян. Сельское население пострадало не сразу – но последующие декреты больно ударили по нему.

Декрет № 6 от 12 июля 1978 г. отменил кредитные и прочие задолженности, а также запретил высокие процентные ставки. С одной стороны, это выглядело благородно. Феодалы, ханы и купцы низвели деревенскую бедноту до положения крепостных или даже рабов, ссужая деньги на грабительских условиях. Мелкие собственники не могли рассчитаться с кредиторами – и теряли землю в уплату долга. Но, с другой стороны, молодежи требовались финансы для заключения брака, а семьям – для оплаты похорон.

На свадьбу или похороны приглашали несколько сотен человек. В среднем для угощения приобретали 100–150 кг риса, 70–100 кг мяса (баранины и телятины, баранина стоила дешевле, поэтому ее брали примерно в три раза больше, чем телятины), 40–50 кг картофеля, 10–15 кг лука, 80–100 кг овощей (как правило, шпината и моркови), несколько десятков литров растительного масла, 10–20 кг леденцов, 10–15 кг сахара, пару килограммов муки и чеснока, 20–30 яиц, несколько килограммов черного и зеленого чая, а также специи, изюм, орехи и карамель.

Когда коммунисты аннулировали все задолженности, сардары перестали давать деньги кому-либо. Отныне юноши не могли позволить себе жениться, а родственники – достойно предать земле усопших. В первом случае это приводило к ощущению собственной ущербности и взрывоопасному накоплению сексуальной энергии, которая сублимировалась в агрессию. Во втором случае люди считали себя опозоренными – им едва хватало средств на скудные поминальные закуски. В традиционном обществе холостяк воспринимается как неполноценный мужчина, а потомки, не сумевшие организовать пышное погребение своего пращура, слывут никчемными и неблагодарными. К тому же крестьяне нуждались в деньгах и для других целей – например для покупки семян и удобрений. Заморозка сельской кредитной системы грозила в любой момент спровоцировать голод. НДПА стерла социальные механизмы, предназначенные для удовлетворения человеческих потребностей, – и не создала новых. Следовательно, по мнению крестьян, коммунистический режим посягал на их интересы и жизнь.

Декрет № 8 от 28 ноября 1978 г. установил максимальный размер земельной собственности для одного человека – 60 гектаров. Излишки были конфискованы и распределены между арендаторами и малоимущими крестьянами. Естественно, подобные меры настроили провинциальную знать против НДПА. Кроме того, учетные книги велись небрежно (если велись), и племенные угодья записывались на вождя – хотя на самом деле ими пользовалось все племя. Иногда на общинных землях обосновывались переселенцы – они получали участки с разрешения ханов и выплачивали им натуральный оброк. Иными словами, все как-то договаривались – но коммунистическое правительство забрало землю, которую миллионы людей считали своей, ибо жили на ней испокон веков. Неудивительно, что чиновников, командированных в вилаяты, калечили и убивали. Законы исполняли молодые революционеры из городов, не знакомые с сельскими реалиями и племенными порядками. Менее чем за два года (1968–1970) урожай пшеницы снизился на 10 %, а урожай экспортных культур (в частности хлопка) – на 30 %.

Но халькистов это не остановило – они продолжали отчуждать земли у феодалов, раздавать их беднякам и организовывать крестьянские кооперативы, подозрительно напоминающие колхозы. Эти инициативы масштабировали ошибки, допущенные в Гильменде, когда власти селили крестьян, кочевников и представителей разных национальностей в образцово-показательных городах и на экспериментальных фермах. Функционеры НДПА планировали заменить афганское чувство групповой идентичности, происходящее от племени и деревни, искусственной моделью «кооператива», которая существовала только на бумаге и в воображении партийных бюрократов. Однако Афганистан – засушливая страна, земля без воды тут бесполезна, а вода требует сотрудничества, налаженного между соплеменниками и односельчанами. За минувшие века крестьяне разработали низкотехнологичную, но эффективную инфраструктуру, которая состояла из колодцев, канав и кяризов[141]. Она нуждалась в обслуживании и подразумевала наличие сложной системы социальных ролей, подкрепленной племенными ценностями, шариатскими нормами и народными традициями. Это был запутанный «клубок» индивидуальных и публичных правил – но халькисты его подожгли.

До воцарения НДПА племенные вожди контролировали большие участки земли и в каком-то смысле считали все местное население «своим». Потом коммунисты разрезали обширные сельхозугодья на крошечные участки и раздали их сотням отдельных семей, у которых не было устоявшихся социальных механизмов совместной работы – и, значит, они не могли ни сотрудничать, ни коллективно управлять водными ресурсами. Напротив – передел собственности настроил семьи друг против друга, однако никто не получил столько воды, сколько было нужно. По воспоминаниям старых кабульцев, крестьяне приезжали в столицу и жаловались чиновникам, что вода на их новом участке идет полминуты в день. Земля, которая недавно кормила всех (хоть и неравномерно), больше не могла