Иван Калинин - Под знаменем Врангеля: заметки бывшего военного прокурора
Казак не кало (не хорош)… Казак и. осман грека бум-бум… — объясняли, как могли, лемносцы, взволнованные недобрыми вестями из Малой Азии.
Зато островные турки, изредка приезжавшие в лагерь для продажи фруктов и овощей, всячески старались высказать свое восхищение казаками.
Урус якши… Урус малядэц… Урус экмэк[58] ёк[59], урус поёт… Осман экмэк ёк, осман плачет.
Лев Турции сокрушал фундамент Версальского мира и плевал в лицо союзникам. Лемносские турки видели, что русским солдатам это доставляло удовольствие.
XXX. РАСПЫЛЕНИЕ
Вслед за отправкой 7000 казаков в Россию французы снарядили пароход в Бразилию.
Желающих отправиться в неведомую даль выискалось небольшое количество, всего несколько сотен.
Какая участь постигла «бразильянцев», небезынтересно привести выдержку из статьи «Как нас хотели сделать рабами», помещенной в № 1595 газеты «Беднота» (от 21 августа 1923 года).
«Насказали нам дорогой друзья-французы про эту Бразилию — умирать не надо, поработаете там год-другой, и сами помещиками станете. Три месяца блуждали мы по разным морям. Наконец увидели американский берег. Радости не было конца. Иные уже с парохода отмеряли участки на берегу моря. Высадили нас, пересчитали, заперли в скотские вагоны и повезли в город Сан-Паоло. Там нагрянули к нам бразильские власти, объяснили, — так и так, — вас привезли для работы на кофейных плантациях, заключайте контракты с хозяевами».
«Наши, хоть и в чужой стране, но уже разведали, что работа на кофейных плантациях та же каторга, сроком до смерти. Плантатор закабаляет батрака задатком, выдачей в долг орудий для работы, продажей в кредит пищевых продуктов и т. д. Расплачиваться за все за это рабочий может только своим горбом. Заработную плату батракам определяет правительство республики, которое состоит из тех же богачей-землевладельцев. В среднем батрак зарабатывает в год столько, сколько городской плотник в месяц. Каждая плантация — та же крепость, обнесена рвом и колючей проволокой. За работой наблюдают вооруженные негры с собаками. Чуть не послушаешься, могут в расход вывести за милую душу. Жаловаться на плантаторов и ихних приказчиков нет смысла — судьи и всякие власти для них свои люди. То кум, то сват, то брат. Одно слово, демократическая республика, какую хотел преподнести России г. Керенский».
«Не пойдем на плантации! — решила «братва». Везли — обещали золотые горы, а привезли на каторгу. Таких условий работы нет нигде и в Турции, на что она слывет дикой страной, не в пример хваленой Америке. Раз нас надули, вези назад».
«Господа плантаторы переполошились. Жалко было упускать большую партию белых рабов. По их наущению правительство мешало нам поступать на городские работы. Кой-кто из плантаторов стал вступать в переговоры с отдельными казаками; думали по одиночке всех сманить».
«Не тут-то было! «Братва» заупрямилась и шумела: — «Не расходись, ребята, по одиночке; держись в куче. Кучу не осилят. Кучу не загонят на плантации. Раньше мы воевали с коммунистами, теперь будем сами поступать так, как они учат. Сила в единении! Пролетарии, соединяйтесь. Не сдадимся бразильским помещикам».
«Это не те рабочие, которые приезжали к нам из Европы до войны, — разочарованно говорили плантаторы. — Те были робки, покорны, безропотно шли на все наши условия. А эти — авангард Ленина».
«Номер французов не прошел. Партию живого товара продать не удалось свободным американцам. С зубовным скрежетом повезли нас из Сан-Паоло, к морю. Когда мы ехали поездом, бразильские рабочие, узнав о нашем сопротивлении акулам-плантаторам, шумно приветствовали нас на станциях.
— «Буэнос рюс… рюс большевик, — что значит по-ихнему: хорошие русские, русские большевики», — кричали нам.
«Мы, казаки, не пожелавшие отдаться в рабство, были героями дня. Ихние батраки, оказывается, и думать не смеют, чтобы сопротивляться хищникам- плантаторам, как это сделали мы. Потому-то и согласилось нас отпустить бразильское правительство, невзирая на сделанные расходы, чтобы мы не заражали их свободный воздух. От них, говорили они про нас, идет бунтарский дух. Мы к этому не привыкли».
Такую же участь, видимо, готовили казакам французы и на о. Мадагаскаре, куда тоже производилась запись. Одновременно появилось объявление о том, что требуются разные ремесленники, батраки и пастухи на юг Франции. Вскоре оба эти предложения были сняты: побоялись, что с Лемноса, из врангелевских лагерей, на Мадагаскар и во Францию проникнет большевистский дух!
Зато, что ни день, то на столбах появлялись новые объявления о записи в материковую Грецию и на острова. То требовалось 400 человек рабочих для постройки мола в г. Мителене (на о. Лесбосе), то звали туда же собирать маслины, то приглашали разных спецов в Афины и Патрас. Ввиду напряженной борьбы с Кемальпашой, в Греции ощущался недостаток в рабочих руках.
Ген. Бруссо, — донцы его звали «ген. Брусков», кубанцы — «ген. Бруссак», — сначала брал с тех, кто уезжал в Грецию, по 10 драхм за переезд, а потом, чтобы ускорить избавление французской казны от кормления излишних ртов, стал сам выдавать денежное пособие.
— Казаки! — писал он в одной широковещательной прокламации: — Франция, невзирая на истощение от мировой войны, оказала всем крымским беженцам материальную помощь, приняв вас на свое иждивение, и уже 8 месяцев кормит вас. Затраченные ею на ваше пропитание суммы только частично могут быть возмещены вывезенным из России казенным имуществом и пароходами. В силу необходимости, рано ли, поздно ли, Франция должна будет прекратить вам выдачу пайка. Я предпринимаю все меры к тому, чтобы обеспечить вам заработок, а вас заставляет долг чести подумать о том, чтобы поскорее начать зарабатывать себе хлеб своим трудом.
Казаки, даже самые покорные и робкие, теперь видели, что пора самим подумать о себе. Полагаться на начальство было бессмысленно. Оно, менее всего заботясь о благе подчиненных, стремилось продлить существование «армии», возможно дольше мариновать людей в лагерях, чтобы лишнюю пару месяцев пожить вольготной жизнью на получаемое от Врангеля содержание. Свое благополучие оно строило на казачьих горбах.
Утечка с острова в Грецию все продолжалась и продолжалась. Корпуса таяли. Начали уезжать даже младшие, «химические», офицеры. Угар распыления все более заражал лемносский воздух. Распыление стало единственной темой для разговоров и, конечно, для творчества лемносских поэтов. Так, в этот период появились такие частушки:
Ой, яблочко,
Сбоку плоское!
Ну и жизнь у нас пошла,
Жизнь лемносская!
Что ни день, день-деньской,
Развлеченьице:
На Цейлон, Мадагаскар
Приглашеньице.
Чайка в море плывет,
Колыхается:
Скоро запись на луну
Ожидается.
После отправки казаков в Россию между русским начальником лагерей ген. Абрамовым и французским комендантом ген. Бруссо установились довольно рогатые отношения. Но до открытого разрыва дело не доходило. Так или иначе французы являлись здесь хозяевами и кормили остатки корпусов. Всячески противодействуя распылению, ген. Абрамов и другие военные начальники должны были волей-неволей соблюдать decorum приличия в своих сношениях с фрацузскими властями.
Зато информаторы и лагерные поэты беспощадно издевались над ними. Всякое новое французское предложение об отправке в ту или иную страну сейчас же бралось на зубок и разделывалось под орех, иногда не без основания. В стенных газетах то и дело мелькали шаржи и карикатуры на французов. В «Вестнике Донского Штаба» один раз появилось стихотворение под заглавием «Кунсткамера»:
Для вас коллекция моя
Открыта целый день, друзья.
Смотрите: номер первый тут,
Его Бразилией зовут.
Ну, что за дивная страна!
Богатством славится она.
Там нет художеств и наук,
Зато есть кофе и бамбук.
Растет и рис, растет табак,
Работу там отыщет всяк.
Жара там — семьдесят в тени.
Бывают даже жарче дни.
Рабочий каждый там холоп
И лихорадки гонят в гроб.
Извольте, вот Мадагаскар…
Не правда-ль, славный экземпляр?
Чудесный остров, лучше всех;
Отказываться — просто грех.
Народ там беспросветно дик,
Зато свинцовый есть рудник,
В котором двести человек
Работать могут весь свой век.
Вот Аргентина, — что за край!
Там не житье, а прямо рай.
Какие степи, — что твой Дон!
