Петер Гостони - Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945

В качестве парламентера был определен генерал Кребс: он работал раньше в немецком посольстве в Москве и хорошо говорил по-русски. Подумывали также о том, не должен ли и Мартин Борман сопровождать начальника Генерального штаба. Но Борман сам отсоветовал от этого; он посчитал, что будет неправильно посылать человека партии в штаб-квартиру Жукова. <…>

Хотя русские находились всего лишь в нескольких сотнях метров от нас, было очень трудно связаться с ними. У нас не было возможности подсоединить наш телефонный кабель к кабелю русских. Тогда мы попытались сделать это по радиоканалам.

Уже наступил вечер, а связь все еще не была установлена. Большую часть времени Геббельс находился в комнате для совещаний. Там шел разговор о составе нового правительства Германии. Но каждый чувствовал, что это была всего лишь теоретическая конструкция, существовавшая только на бумаге.

Геббельс взволнованно ходил по комнате из угла в угол. Еще раньше здесь не разрешалось курить, сейчас он закуривал одну сигарету за другой. Иногда он принимался насвистывать одну из своих любимых песен из тех времен, когда еще шла борьба за власть.

Когда мы с ним остались одни, он прямо заявил мне, что вопреки воле Гитлера не хочет пережить крушение рейха. Я напомнил ему о его малолетних детях. Во время своих визитов в бункер я иногда видел, как младшие весело скакали в коридоре. Я предложил ему распределить детей среди наших боевых групп, чтобы во время прорыва вывезти их из города.

Он обещал посоветоваться об этом с женой. Позже он сам заговорил со мной о судьбе своих детей: «Моя жена и я пришли к единому мнению, что наши дети умрут вместе с нами. Мы не хотим, чтобы они дожили до того времени, когда международная пресса будет поносить их отца как военного преступника. Если бы они были старше, то, я думаю, одобрили бы наше решение».

Незадолго до полуночи, между 30 апреля и 1 мая, удалось установить контакт с русскими».

Генерал Чуйков только собрался приступить к ужину, когда дежурный политотдела попросил его срочно подойти к телефону.

«Я прошел в комнату дежурного, взял трубку. Говорил командир 4-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенант В.А. Глазунов. Взволнованно, немного в приподнятом тоне он доложил:

– На передний край 102-го гвардейского стрелкового полка 35-й дивизии прибыл с белым флагом подполковник германской армии. У него пакет на имя командования русских войск. Немец просит немедленно доставить его в вышестоящий штаб для передачи важного сообщения.

Ему удалось перейти канал на участке висячего моста [Богенбрюкке]. Фамилия этого подполковника Зейферд [Зайферт]. Сейчас он находится в штабе дивизии. У него есть полномочия германского Верховного командования. Он просит указать место и время для перехода линии фронта представителем Верховного командования Германии.

– Ясно, – ответил я. – Скажите подполковнику, что мы готовы принять парламентеров. Пусть он ведет их на том же участке, где перешел сам, через висячий мост.

– Ваше указание я сейчас же передам в штаб дивизии, – сказал Глазунов.

– Огонь на этом участке фронта прекратить, парламентеров принять и направить на мой передовой командный пункт, я сейчас же выезжаю туда.

Вслед за тем я вызвал к телефону начальника штаба армии генерала В.А. Белявского и приказал обеспечить меня надежной связью. Затем доложил обо всем по телефону командующему фронтом [Жукову] и вместе с генералами Пожарским и Вайнрубом выехал на свой командный пункт».

Вместе с Чуйковым прибытия немецких парламентеров с нетерпением ожидали и несколько штатских – писатель Всеволод Вишневский, поэт Евгений Долматовский и композитор Матвей Блантер. Чуйков свидетельствует:

«Каждый думал, пытался оценить назревающие события. Все беспощадно курили, часто выходили в зал с черными колоннами, чтобы отсчитывать шагами секунды непомерно длинных минут.

Вот уже три часа утра… Три с половиной… Забрезжил рассвет. Наступило утро Первого мая… В Берлине мрачно, а там, на Родине, в ее восточных районах, уже начались первомайские демонстрации. Отстает время в Средней Европе от нашего – солнце восходит с востока! Там, в Сибири, на Урале, в Москве, люди уже проснулись и ждут сообщений о том, что происходит сейчас на фронте, в Берлине.

Наконец в 3 часа 55 минут дверь открылась, и в комнату вошел немецкий генерал с орденом Железного креста на шее (Рыцарский крест Железного креста. – Ред.) и фашистской свастикой на рукаве [?].

Присматриваюсь к нему. Среднего роста, плотный, с бритой головой, на лице шрамы. Правой рукой делает жест приветствия по-своему, по-фашистски; левой подает мне свой документ – солдатскую книжку. Это начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Кребс. С ним вместе вошли начальник штаба LVI танкового корпуса полковник Генерального штаба фон Дуфвинг и переводчик. Кребс не стал ожидать вопросов.

– Буду говорить особо секретно, – заявил он. – Вы первый иностранец, которому я сообщаю, что тридцатого апреля Гитлер добровольно ушел от нас, покончив жизнь самоубийством.

Произнеся эту фразу, Кребс сделал паузу, точно проверяя, какое воздействие произвело на нас это сообщение. Он, по-видимому, ожидал, что все мы набросимся на него с вопросами, проявим жгучий интерес к этой сенсации. А я не торопясь, спокойно сказал:

– Мы это знаем!

Затем, помолчав, попросил Кребса уточнить: когда это произошло.

Кребс заметно смутился. Он никак не ожидал, что его сенсационное заявление окажется холостым выстрелом.

– Это произошло в пятнадцать часов сегодня, – ответил он. И, заметив, что я смотрю на часы, поправился и уточнил: – Вчера, тридцатого апреля, около пятнадцати часов.

Затем Кребс зачитал обращение Геббельса к советскому Верховному командованию, в котором говорилось:

«Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера, мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем:

Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 30 минут самовольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Дёницу, мне и Борману. Я уполномочен Борманом установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери.

Геббельс».

Кребс вручил мне еще два документа: о его полномочиях на ведение переговоров с русским Верховным командованием [бланк начальника имперской канцелярии с печатью подписан Борманом 30 апреля 1945 года] и завещание Гитлера со списком нового имперского правительства и Верховного командования вооруженных сил Германии [этот документ подписан Гитлером и свидетелями; на нем пометка – 4 часа 00 минут 29 апреля 1945 года].

Кребс как бы хотел прикрыться этими документами от вопросов, которых, разумеется, ожидал. Он чувствовал неловкость и трудность дипломата, пришедшего не просто представлять одну сторону другой, но и просить «пардона». Конечно, ему хотелось осторожно прощупать нас, узнать, нельзя ли чего выторговать, играя на наших чувствах обоснованного недоверия к союзникам по антигитлеровской коалиции, которые так долго тянули с открытием второго фронта. В то же время ему, закоренелому нацисту, не так-то легко было признать себя побежденным. Ведь он принимал личное участие в походе на Восток».

Чуйков решает отложить в сторону все остальные вопросы и тем самым заставляет Кребса сразу перейти к делу, ради которого он пришел:

«– В этих документах речь идет о Берлине или обо всей Германии? – спросил я Кребса.

– Я уполномочен Геббельсом говорить от имени всей германской армии, – последовал ответ.

Соединился по телефону с маршалом Жуковым, доложил, что Кребс уполномочен временно прекратить военные действия.

Жуков спрашивает Кребса, идет ли речь о капитуляции.

– Есть другие возможности прекратить войну, – ответил Кребс. – Для этого необходимо дать возможность собраться новому правительству во главе с Дёницем, которое решит вопрос путем переговоров с советским правительством.

– Какое может быть правительство, если ваш фюрер покончил жизнь самоубийством, тем самым признал несостоятельность возглавляемого им режима. После него, наверное, остался кто-то из заместителей, который вправе решать – быть или не быть дальнейшему кровопролитию. Кто сейчас замещает Гитлера?

Получив первые ответы на свои вопросы от Кребса, решаю позвонить командующему фронтом».

Чуйков подробно проинформировал своего начальника о миссии Кребса и зачитал по телефону письмо Геббельса Сталину. Жуков пишет:

«Ввиду важности сообщения я немедленно направил моего заместителя генерала армии В.Д. Соколовского на командный пункт В.И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом. В.Д. Соколовский должен был потребовать от Кребса безоговорочной капитуляции фашистской Германии.