Петер Гостони - Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
Так вот он каков, этот фронт. Так вот она какова, эта война. И нации сознательно создают и оснащают новейшими видами вооружения свои армии, чтобы народ, чтобы семьи отдавали им своих сыновей! Сколько миллионов людей по всему миру называют себя христианами; и разве все то, что они усвоили из христианского учения, означает убивать, вместо того чтобы любить?! Но скорее поверишь именно в это, наблюдая за тем, как основательно готовится массовое убийство людей во время войн.
Эти артиллеристы сражаются как львы. Теперь они бьются за свою родную землю. Залп! Залп! Залп и ответный залп!
Теперь они разворачивают свои орудия. Новая цель – Моабит. «Огонь!» Бум! Трах! Бабах! Пороховой дым окутывает фигурки солдат, деревья и руины домов.
Теперь в бой вступают русские истребители, летящие на бреющем полете с востока. Они стремительно проносятся над нами – грохочут бортовые пушки, – и вот они уже исчезли. Но вскоре они возвращаются, на этот раз с запада, взмывают над Тиргартеном ввысь, описывают круг и с ревом устремляются вниз – ра-та-та! Раздаются пронзительные крики раненых; звучат команды. На какое-то время орудия замолкают. Прибегают санитары с носилками. Кто-то громко матерится, и прежде чем успевают унести всех раненых, батарея вновь открывает огонь. «Огонь! Огонь!»
Еще 30 апреля 1945 года Верховное главнокомандование вооруженных сил сообщило из ставки фюрера:
«Героическое сражение за центр имперской столицы продолжается с неослабевающей силой. В ожесточенных уличных боях подразделения всех родов войск, гитлерюгенда и фольксштурма удерживают центр города, представляющий собой символ германского героизма.
Отважные защитники Берлина остановили противника, прорвавшегося в районе вокзала Анхальтер, вдоль Потсдамерштрассе и в районе Шёнеберг. Самоотверженные экипажи транспортных эскадрилий люфтваффе ежедневно сбрасывают на город боеприпасы и оружие.
Южнее Берлина находятся наши дивизии, предназначенные для деблокирования столицы рейха. В настоящее время они ведут бой с крупными большевистскими соединениями, успешно отражая все их атаки во фланг и нанося противнику большой урон в живой силе и технике.
Между Берлином и Балтийским морем фронт стабилизировался на рубеже Креммен – Нойштрелиц – Нойбранденбург – Анклам».
Вечером этого же дня уставший генерал Чуйков возвращался в штаб армии со своего передового командного пункта. Он был поражен неослабевающей силой немецкого сопротивления. Ему позвонил маршал Жуков:
«Есть ли надежда, что к празднику Первого мая мы полностью очистим Берлин?» – спросил командующий фронтом.
Я ответил, что, судя по ожесточенному сопротивлению противника, которое, правда, постепенно ослабевает, надежды на скорую капитуляцию у меня нет.
На этом наш разговор и закончился. Маршал Жуков не дал никаких указаний, так как знал, что задача нам всем и так ясна».
Как же хотелось Жукову доложить Сталину о взятии Берлина войсками его фронта 1 мая, в «день международной солидарности трудящихся». Но вряд ли хоть кто-нибудь в штабах армий Жукова и Конева серьезно полагал, что берлинский гарнизон доживает свои последние часы. Смерть Гитлера ускорила ход событий на германской стороне. Генерал Вейдлинг, командующий всеми германскими войсками в Берлине, свидетельствует:
«Уже рано утром [30 апреля] у меня не было ни телефонной, ни радиосвязи с рейхсканцелярией, хотя ремонтные бригады связистов делали все возможное, чтобы восстановить постоянно рвущиеся телефонные линии. В то время как я размышлял над тем, как сообщить генералу Кребсу и бригадефюреру СС Монке о принятом мной решении [прорываться из Берлинского котла], около 16.00 ко мне прибыл штурмфюрер СС из боевой группы Монке и передал мне письмо фюрера, которое был обязан вручить лично мне в руки.
Я предположил, что меня собираются арестовать. Дело в том, что мой приказ, отданный комендантам оборонительных секторов Берлина, противоречил указаниям фюрера, полученным мной накануне вечером. Опыт последних дней свидетельствовал о том, что приказы коменданта Берлинского оборонительного района позднее проверялись на соответствие указаниям фюрера. <…>
Однако в письме содержалось лишь то, о чем фюрер говорил накануне вечером. В связи с нехваткой боеприпасов он разрешал войскам мелкими группами прорываться из окруженного города. Но он по-прежнему решительно отклонял капитуляцию! <…>
Телефонная связь с рейхсканцелярией все еще не была восстановлена, поэтому я решил сам отправиться туда и лично сообщить генералу Кребсу о своем решении, одновременно я хотел попрощаться с ним. Пока я ждал охрану, которая должна была сопровождать меня, прибыл еще один посыльный с письмом из рейхсканцелярии. Содержание письма было следующим: «Генерал Вейдлинг должен немедленно явиться в рейхсканцелярию к генералу Кребсу. Необходимо незамедлительно остановить все операции, запланированные на 30 апреля». Это письмо было подписано адъютантом бригадефюрера СС Монке.
Надо ли было отдавать контрприказы и немедленно останавливать все то, что было запланировано на вечер, или нет? Мне было ясно, что в первом случае битва за Берлин продлится еще 24 часа и что после сегодняшних боев и после дальнейшего продвижения противника к центру города нам вряд ли удастся вырваться из окружения! Речь шла уже о часах, которые оставались до соединения обеих вражеских группировок, наступающих с севера и юга на район станции метро «Цоологишер-Гартен» (зоопарк). Глубокие атакующие клинья противника продвинулись уже до Потсдамерплац и вокзала Анхальтер. От площади Белле-Альянцплац передовые отряды противника продвинулись вдоль Вильгельмштрассе почти до здания министерства авиации. Между площадями Шпиттельмаркт и Александерплац в нашем оборонительном поясе возникла широкая брешь. Вблизи здания Рейхстага шли ожесточенные бои.
Что могло быть причиной такого категорического приказа? Или фюрер принял другое решение? Может быть, после объективной оценки сил противника удалось склонить его к капитуляции? В этом случае было бы ошибкой не отдать немедленно контрприказы.
Я решил отменить отданные приказы и отправиться в рейхсканцелярию. На дорогу от комплекса зданий Бендлер-блока до рейхсканцелярии (около 1200 метров) нам потребовался почти час. Мы могли передвигаться только сквозь руины домов и по полуразрушенным подвалам. В рейхсканцелярии меня сразу отвели в кабинет фюрера. Здесь находились рейхсминистр доктор Геббельс, рейхеляйтер Борман и генерал Кребс».
Генерал Кребс сообщил Вейдлингу:
«1. Сегодня, 30 апреля, во второй половине дня, примерно в 15.15, фюрер покончил жизнь самоубийством.
2. В настоящий момент его труп сжигается в саду рейхсканцелярии в одной из воронок от снаряда.
3. Самоубийство фюрера должно храниться в строжайшей тайне [Вейдлинг дал слово не разглашать тайну вплоть до развития дальнейших событий].
4. За рубежом о самоубийстве фюрера был поставлен в известность радиограммой только маршал Сталин.
5. Подчиняющийся бригадефюреру СС Монке комендант центрального сектора подполковник Зайферт получил приказ связаться с русскими командными инстанциями и просить их сопроводить генерала Кребса к русскому главнокомандованию.
6. Генерал Кребс должен сообщить русскому главнокомандованию следующее:
а) о самоубийстве Гитлера;
б) содержание его завещания, согласно которому создано новое германское правительство в следующем составе:
рейхспрезидент: гроссадмирал Дёниц, рейхсканцлер: доктор Геббельс, министр иностранных дел: рейхсляйтер Борман, министр внутренних дел: Зейс-Инкварт, военный министр: генерал-фельдмаршал Шёрнер [Вейдлингу не сообщили, кто должен был занять остальные посты в правительстве];
в) просьбу о перемирии до тех пор, пока новое правительство не соберется в Берлине;
г) о желании правительства вступить с Россией в переговоры о капитуляции Германии.
7. Чтобы создать возможность ведения таких переговоров, необходимо непременно остановить все операции, запланированные на 30 апреля».
Комментарий генерала Вейдлинга: «Я был глубоко потрясен случившимся. Значит, вот таким был конец!»
Как пришли к решению просить русских о перемирии? Артур Аксман, который провел в рейхсканцелярии всю вторую половину дня 30 апреля, дает ответ на этот вопрос: «Гитлер был мертв… доктор Геббельс вознамерился взять на себя исполнение закона действия. Ближе к вечеру 30 апреля под его руководством состоялось совещание о том, что же теперь делать.
Геббельс и Борман хотели сначала переговорить с гросс-адмиралом Дёницем, и не только по радиоканалам. Чтобы можно было попасть к нему, было решено предложить русским заключить на несколько часов перемирие. В письме к русским решили сообщить также о смерти Гитлера.
В качестве парламентера был определен генерал Кребс: он работал раньше в немецком посольстве в Москве и хорошо говорил по-русски. Подумывали также о том, не должен ли и Мартин Борман сопровождать начальника Генерального штаба. Но Борман сам отсоветовал от этого; он посчитал, что будет неправильно посылать человека партии в штаб-квартиру Жукова. <…>
