Владимир Муравьев - Московские слова, словечки и крылатые выражения
Тут бы можно завершить роман, но Разоренов взял на себя обязанность довести повествование до конца и выполняет обещание.
В двух главках он рассказал (правда, очень сжато — одна глава содержит в себе две строфы), как «постарел и поседел» «старый добрый муж» Татьяны, как постарела она…
Завершает «Окончание» элегический «Эпилог».
На старое кладбище приходит «старуха дряхлая с клюкою», она посещает две могилы — мужа и Онегина.
Увы! давно старуха этаКогда-то прелестью цвела,Блистала в высшей сфере света —Татьяна жалкая была.
(Последний эпитет — художественный просчет автора, он вовсе не хочет сказать, что Татьяна выглядит «жалкой» на кладбище, автор напоминает читателю первую строку своего романа. Именно там появляется эпитет: «Татьяна, жалкая Татьяна!», да и тут слово «жалкая» надо понимать как «достойная сочувствия, сожаления».)
Завершается же «Эпилог» по законам жестокой городской баллады:
И вскоре свежая могилаНа кладбище виднелась том:Она Татьяну приютила,Почившую последним сном…
О литературных достоинствах сочинения Разоренова говорить не приходится, хотя в свое время В. А. Гиляровский считал, что оно написано «недурным стихом». Да и не это главное.
Главное здесь, что в «Продолжении и окончании» Разоренов показывает, каким литературный персонаж — Евгений Онегин — явился в девяностые годы XIX века поэту из низших слоев народа — человеку «низкой культурной среды» и живущему «под давлением… невыносимых социальных и политических условий».
Впрочем, это как бы ответ на вопрос самого Пушкина об Онегине:
Скажите, чем он возвратился?Что нам представит он пока?Чем ныне явится?..
* * *Со времени «Продолжения и окончания „Евгения Онегина“» А. Е. Разоренова минуло еще более полувека. За это время Россия пережила три революции — Первую русскую, Февральскую и Октябрьскую, четыре войны — русско-японскую, Первую мировую, Гражданскую и Великую Отечественную, одна историческая эпоха сменилась другой. Но герои романа в стихах А. С. Пушкина продолжали жить все той же бурной литературно-действительной жизнью.
Конечно, новые времена — новые песни, но и человек середины XX века хочет — из любви к литературным героям и страстного желания им добра — переменить их судьбу в соответствии со своим человеческим пониманием счастья.
Один мой друг, работавший на радио, передал мне копию письма, присланного одной слушательницей в начале пятидесятых годов. Хотя оно не облечено в стихотворную, да и вообще в какую-либо художественно-литературную форму, тем не менее это настоящее творческое произведение, к тому же отражающее основное направление тогдашней нашей литературы, получившей у литературоведов наименование «теории бесконфликтности».
Письмо привожу с исправлением орфографических ошибок и небольшими сокращениями повторений.
«Уважаемый Театр у микрофона, мне очень нравится опера „Евгений Онегин“.
30 лет я слушаю эту оперу и никак не могу примириться со смертью Ленского и горем Тани. Мне жаль его, такого хорошего, пылкого поэта. Как он красиво поет, как всё и всех любит, какой он милый, и смелый, и одаренный человек всеми необыкновенными качествами, и вдруг — смерть! Я с этим никак не согласна и хочу просить вас, мастеров искусств, нельзя ли сделать так, чтобы Ленский не умирал, а остался жив и счастлив?
Поверьте мне, если бы был жив Александр Сергеевич Пушкин, я бы его просила, чтобы он заменил смерть Ленского на жизнь.
Но Пушкина нет живого, и я хочу просить вас, художников и мастеров искусств, обновить оперу, воскресить Ленского и осчастливить Татьяну.
Вот моя личная идея для воскрешения Ленского. В эту последнюю роковую минуту, когда он зовет Ольгу: „Приди, приди, мой друг, я твой супруг“, пусть придет Ольга. Она упадет перед ним на колени и станет его просить пощадить себя ради ее любви к нему, и тут Ленский узнает, что Ольга его любит так же крепко, как он ее, от радости забывает про дуэль. Они, обнявшись, целуются, и в этом виде их застает Онегин, приехавший на дуэль. Ольга, оставив Ленского, подходит к Онегину, берет у него из рук его пистолеты и бросает их в сторону, а Онегину подносит хорошую пощечину за его злую шутку над Ленским, и этим дуэль кончается.
Оскорбленный и опозоренный, Евгений уезжает с дуэли и покидает свои края, как после смерти Ленского. Вот вам Ленский жив и счастлив. Он женится на Ольге.
Как видите, мои пожелания ничего не изменили в опере, а наоборот, добавился еще один интересный момент, и несчастье заменилось счастьем.
Татьяна, такая скромная, милая и добрая девушка, полюбила этого сумасброда Евгения и теперь всю свою жизнь должна, бедняжка, плакать по нем. Мне очень жаль ее, и я пожелала ее горе заменить радостью.
И вот как: когда она читает письмо Онегина и плачет, а Онегин стоит перед ней на коленях и целует ее руку, в дверях появляется генерал — муж Татьяны. Он от неожиданности замирает на месте, а те не видят генерала и все продолжают до конца, как и сейчас. Они поют: „Счастье было так возможно, так близко“. Евгений умоляет Таню покинуть все… Но когда Татьяна говорит: „Моя судьба уж решена, прощай навек“ и, рыдая, падает на стол, за которым она сидела и читала письмо Онегина, генерал, узнав, в чем дело и почему Таня плачет, подходит к ней и начинает ее утешать. Он берет ее за руки и говорит, что ради ее счастья он пожертвует своею любовью и всем богатством и вернет Тане свободу. Он говорит, что сам видит, что она ему не пара, он стар, а Таня молода и любила и сейчас любит этого красивого и молодого человека, который сейчас стоит здесь перед нею на коленях.
Генерал говорит Онегину: „Я тебя должен бы застрелить на месте, ты этого вполне заслуживаешь, но я оставляю тебе жизнь из любви к Тане. Она тебя ведь любит, и ты должен на ней жениться, а если ты еще ее оставишь, я тебя тогда застрелю. А сейчас довольно вам обоим плакать, умывайтесь, одевайтесь, да будем свадьбу справлять, я вас благословляю“.
Генерал берет их за руки, ставит рядышком и благословляет. Они от радости такого конца падают к его ногам и благодарят его за его великодушие.
Здесь, как видите, роль генерала заставит публику долгое время быть в оцепенении трагической развязки: все знают, как поступают мужья с женами и их любовниками, и будут ожидать еще одной дуэли, генерала с Онегиным, а тут, к великому удивлению, вместо дуэли — свадьба! Я вполне уверена, что такой конец понравится публике еще лучше, чем теперешний…
Я, конечно, вас не заставляю, а прошу, если это возможно, поставьте хотя бы один раз, и вы увидите и услышите отзывы публики, и она вам скажет, что лучше…
В наше время все возможно: старое заменить новым, горе заменить радостью, а смерть жизнью.
Ведь в наше время реки текут в обратный путь и моря появляются на суше, и ничего худого, по-моему, не будет, если Ленский воскреснет, а Татьяна возрадуется.
Жду вашего ответа.
К сему (подпись и адрес).
Секундантов с дуэли Ленский приглашает к себе на свадьбу, и они вчетвером возвращаются домой, а Онегин уходит домой один».
Об иной трактовке последней сцены «Евгения Онегина» задумывался также Петр Ильич Чайковский, когда писал оперу на сюжет пушкинского романа. Но ему финал представлялся более драматичным, почти трагическим: в нем Онегина, по замыслу композитора, настигает заслуженное возмездие. Именно в таком варианте предстала перед зрителями опера на первом представлении.
Известный музыкальный критик Г. А. Ларош посвятил разбору оперы П. И. Чайковского «Евгений Онегин» большую статью, в которой анализировал и музыку, и литературное содержание. Он пишет и о первом представленном публике финале оперы. «Я видел последнюю картину и так, — пишет он, — что Евгений и Татьяна целовались и обнимались, себя не помня от страсти, и так, что она сидела, а он стоял, как в самой корректной французской пословице (т. е. водевиле. — В.М.)».
Далее сюжет развивался таким образом: тут входит муж — генерал Гремин и видит эту сцену, Татьяна падает в обморок, генерал бросает Онегину перчатку, вызывая его на дуэль. Онегин, предполагая, что поединок кончится не в его пользу, поет: «О смерть, о смерть, иду искать тебя!»
К следующему представлению П. И. Чайковский переделал финал оперы. Его брат М. И. Чайковский в книге «Жизнь П. И. Чайковского» так объясняет эту перемену: «Татьяна, упавшая в объятия Онегина, пятью минутами поцелуев и объятий практически опровергла свое знаменитое „но я другому отдана и буду век ему верна“. Петр Ильич скоро почувствовал кощунственность этой переделки и восстановил сцену по Пушкину».
