Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)
Зато меня никогда не оставляли после уроков учить словарные слова, как многих учеников из нашего класса. Слова учили с помощью написания их по сто раз! Это было «ноу-хау» Веры Николаевны. Убегая вприпрыжку после уроков, я как-то встретила интеллигентного милого дедушку моей соученицы Светланы Техменьевой, который спросил меня, где же Света. Я ответила ему почему-то злорадно: «А ваша Света сто раз собаку пишет!» Потом, устыдившись гаденького чувства, запомнила этот маленький эпизодик навсегда. Тем более что Светкин дедушка мне очень нравился – он напоминал мне героя моей любимой радиопередачи, в которой дедушка и его внуки Галочка и Боря отвечали на письма ребят. У меня такого дедушки не было.
Зато у меня была любимая бабушка Оля, по имени которой меня и назвали. Она тоже была строгой женщиной, много пережившей, в одиночку воспитавшая троих дочерей. Средняя дочь, тетя Лиза, погибла в войну в 1943 году. Почему-то бабушка считала, что я чем-то на нее похожа, и очень меня любила, нередко выручала и защищала от грозящих за баловство кар.
В начальной школе у меня образовалась «система двух портфелей». Мне купили для третьего класса новенький коричневый портфель из свиной кожи. А старый портфель, точно такой же, но потрепанный и черный, сохранился и пригодился не раз… Вера Николаевна применяла к особенно злостным нарушителям дисциплины в качестве наказания изъятие портфеля. Все содержимое, помимо учебников, приходилось распихивать по карманам. Идти домой без портфеля было стыдно: только заядлые хулиганы имели всегда с собой обычную резинку, которой перетягивали книжки и ручки. К тому же за портфелем должны были приходить родители, получая при этом еще и порцию нотаций и выговоров от учительницы. За моим портфелем, когда был отобран уже и второй, ходила бабушка и родителям ничего не рассказывала. Я же, как злостный хулиган, завела себе резинку для книжек и несла свое добро, перетянув резинкой, с дерзким, легкомысленным и вызывающим видом, будто мне все нипочем, хотя на самом деле это, конечно же, было совсем не так…
* * *В пятый класс я поступила уже в школу № 106, в другом районе Москвы, поскольку семья наша переехала на новую квартиру в доме на Профсоюзной улице. В новом 8-м квартале, где мы поселились, школа только строилась, и мне повезло: пришлось пойти в школу, которая предназначалась как бы для жителей 9-го, «показательного», квартала. В 7–8-м классах набор учеников сильно изменился, многие ученики ушли из школы в специальные учебные заведения, разного рода училища, некоторые устроились на работу, продолжая учиться в вечерней школе. Классы пополнились учениками, родители которых уже прослышали об этой школе и стремились дать своим детям хорошую подготовку для поступления в институт. К этому времени директор школы Леонид Исидорович Мильграм титаническими усилиями уже формировал преподавательский и ученический состав для будущей прославленной спецшколы № 45.
Меня должны были перевести в новую обычную школу в нашем квартале, но завуч и директор просили РОНо оставить меня в 106-й школе: за два года я уже успела себя проявить не только как способная и активная ученица, но и как школьный поэт и незаменимый главный редактор огромной школьной стенгазеты, постоянная староста класса и вообще как неформальный лидер. Мне очень нравилась эта школа, нравился наш класс, такой дружный и веселый, с такими разными, но очень интересными и способными ребятами.
Мы часто собирались после уроков и гуляли пешком до Ленинских, то есть Воробьевых гор, или катались зимой на санках в местном овраге; мы не только ходили вместе в походы, а по утрам до уроков весной и осенью играли в модный тогда бадминтон, но и вместе посещали музеи и кино, вместе с группой девочек брали частные уроки по английскому языку. Ученики в классе были сильные, трудолюбивые, упорные, ориентированные в основном на технические вузы. Гуманитарная составляющая звучала в школе не так мощно, но в лице преподавательницы русского и литературы Ирины Григорьевны Овчинниковой, впоследствии журналистки в «Известиях», достаточно ярко и увлекательно, что для меня, конечно, было очень важно. Соответственно, в вузы поступили все двадцать восемь учащихся, которые остались в 9 «А» и доучились до одиннадцатого класса; я ушла после девятого в педучилище № 1 им. К.Д. Ушинского, после окончания которого поступила в МГУ на факультет журналистики.
Незабываемым примером трудолюбия была для меня сестра девочки из нашей классной компании, Тани Кузинец, Людмила. Она была не намного старше Тани, но уже училась в консерватории, и, когда бы мы не заходили за Татьяной, Мила уже сидела за фортепьяно: рано утром, иногда в ночной рубашке, она уже терзала инструмент, разминая пальцы гаммами.
Но и в нашем классе к учебе все относились вполне серьезно, конкурсные задачники были в ходу уже с восьмого класса. Особенно строга была наша математичка, преподававшая раньше в суворовском училище, Ида Борисовна: пышные седые волосы и большие круглые очки делали ее похожей на ученую сову. Она устраивала контрольные-летучки внезапно, без предупреждения и подготовки. Я побаивалась ее, подозревая, что она не питает в отношении меня особых надежд. Но однажды я умудрилась со страху на контрольной написать доказательство теоремы таким способом, каким, как оказалось, ее доказывали в каких-то древних веках, и удивленная Ида Борисовна даже как-то зауважала меня, сказав, что на самом деле я способная к математике, но ленивая. Я не стала объяснять ей свои чисто гуманитарные устремления, но могу честно признаться, что стерео метрия меня завораживала, я даже во сне решала задачки, блуждая внутри кубов и пирамид.
Физика мне казалась как-то живее и нагляднее, все-таки какие-то опыты проводились, не говоря уж о химии. Учитель физики Михаил Исакович, молодой, энергичный и очень симпатичный, звал меня «пожарная» не только за огненный цвет волос – он вызывал меня, когда в ответ на его вопрос не поднимали руки и воцарялась напряженная тишина: «Пожарная, к доске!» – и с любопытством наблюдал, как я пытаюсь «выплыть на бережок». Но я всегда как-то выплывала, наверное, потому, что внимательно его слушала, поскольку он мне нравился, нравилась его манера рассказывать с юмором и прибаутками.
Моей любимой учительницей была, конечно, Ирина Григорьевна. Я любила писать сочинения на такие непростые и разнообразные темы, которые она придумывала для нас каждую неделю. Она читала лучшие сочинения или отрывки из них в классе. Прикольно было, когда несколько сочинений, прочитанных ею, оказывались написанными мной, потому что мальчишки ленились писать сами, обещали мне, например, переписать решенные задачи по математике, а я с удовольствием писала сочинения, естественно, сохраняя особенности стиля и лексики ученика, для которого писала. Соглашения наши хранились в тайне, знал эту тайну узкий круг, никто не забавлялся, никто не выдавал. У нас в классе вообще было не принято выдавать своих, за это учителя нас особенно уважали, и даже директор Леонид Исидорович. Неважно, был ли серьезный повод для расспросов и расследований, или нет.
В школе тогда еще вовсю сохранялась советская пионерско-комсомольская атрибутика, утренние линейки с подниманием красного знамени и отданием рапортов и т. д. Конечно, уже во многом способные критически мыслить восьмиклассники не могли не заметить комического эффекта, когда завуч Леонид Мартынович, высокий, черноволосый, с орлиным носом, печатая шаг, резко поворачивая под прямым углом, шел отдавать рапорт директору о построении школьной пионерской дружины на утреннюю линейку. Тут кто-то голосом бабы-яги в торжественной тишине и гнусавил из задних рядов: «Ох ты, гой-еси, добрый молодец!» – понятно, что в восьмых классах тогда проходили былины. Все хихикали, торжественность улетучивалась. Директор потом пытал меня: ты же знаешь, кто это сказал… Но со вздохом сам же и замечал: знаешь, но не скажешь.
Были, конечно, и более серьезные случаи для разговоров с директором. Мы залили каток на нашем маленьком стадионе возле школы. На следующий день предполагали кататься на коньках. Последние сдвоенные часы были уроки английского языка, которые следовало провести в кабинете иностранных языков – была тогда такая «кабинетная» система. Английский преподавала очень миловидная молодая блондинка Людмила Ивановна, мама мальчиков-близняшек, которые потом снимались в главной роли в фильме «Приключения Электроника». Зимой темнеет рано, все мысли у нас в тот день были о катке, и мы придумали! Кабинет закрыт на ключ, а ключа нигде нет! Учительница предложила пойти поискать завхоза и взять ключ у него. Весь класс бешеным табуном ринулся искать завхоза, сбивая ведра с мыльной водой у уборщиц, которые уже мыли лестницы, и падая в лужи… Кто-то нам сказал, что завхоз в подвале, в живом уголке. Мы помчались в подвал, где находилось бомбоубежище и проходили занятия по ГО – гражданской обороне, с надеванием противогазов по команде «Угрожаемое положение». По длинному узкому коридору подвала мы пошли уже потише, услышав, как завхоз, пожилой мужчина, кормит зверей и птичек – а там были ежики, кролики, белки, канарейки и даже полярная сова – и при этом что-то напевает себе под нос. Из приоткрытой двери доносился «звериный» запашок…
