Николай Шпанов - Заговорщики (Книга 2, Перед расплатой)
- Если это не будет минеральная вода... - ответил патер.
- У меня в буфете найдется все, что нужно, чтобы скрасить беседу мужчин, - заискивающе вставил молча сидевший до того Винер.
- Значит, мы ваши гости, - развязно сказал Роу. - Я позвоню сейчас Блэкборну, нужно захватить и его.
- Блэкборн?! - с некоторым испугом воскликнул Винер. - Тот самый Блэкборн?
- Именно "тот самый". Как его у нас кто-то назвал, "главный расщепленец".
- Весьма почтенная личность, - Винер криво усмехнулся. - Но... зачем он вам понадобился?
- У меня есть основания не оставлять его одного на целый вечер.
- Как хозяину, мне трудно протестовать, - с кислой миной проговорил Винер.
3
Несмотря на то, что деньги были теперь последним, на недостаток чего мог бы жаловаться Винер, его страсть к дешевой покупке редкостей искусства сохранилась в полной силе. Именно так: не к приобретению произведений искусства вообще, а только к тому, чтобы купить их за десятую долю стоимости, вырвать из рук тех, кого судьба приперла к стенке. Он не упускал тяжелых обстоятельств, в которых находились его соотечественники.
Чтобы рыскать по складам комиссионеров и по частным адресам немногих уцелевших коллекций, Винер находил время даже среди всех своих многочисленных дел. Это было удивительным свойством его натуры. Спекулянт неодолимо просыпался в нем, когда в воздухе пахло возможностью поживы. Область искусства не составляла исключения. Он, как скупой рыцарь, вел точный реестр своим приобретениям. Против каждого из них значилась цена, по которой оно было куплено, и рядом с нею сумма, за которую Винер мог его продать. Если конъюнктура на рынке картин менялась, он старательно зачеркивал прежнюю цифру и вписывал новую, не уставая подводить баланс. Это было душевной болезнью, которую он не мог, а может быть, и не хотел преодолеть, несмотря на то, что она заставляла его тратить совсем не так мало времени и сил, нужных ему на гораздо более важные, с точки зрения его хозяев, дела.
Таких хозяев у него было теперь двое: одним был Джон Ванденгейм Третий, в полной власти которого находились завод реактивных снарядов и лаборатория Винера; вторым - своеобразный политический трест, возглавляемый Куртом Шумахером. Круг деятельности этого, с позволения сказать, "треста" заключался в поставке политических провокаторов и штрейкбрехеров, диверсантов и фальсификаторов всех квалификаций, во всех областях жизни. В организации и гангстеровских приемах работы "трест" Шумахера перенял весь опыт своего увянувшего и сошедшего за время войны со сцены предшественника, такого же темного политического предприятия - конторы по поставке шпионов, диверсантов и убийц, организованной в свое время Троцким. Так же как "контора" Троцкого, "трест" Шумахера мог прислать простых штрейкбрехеров, но мог поставить и "философов", которым поручалось разбить основы человеческих понятий о национальном достоинстве, патриотизме и о чем угодно другом, что стояло на пути нанимателя, будь то торговая фирма или целое правительство. Что касается самого Винера, то он был дважды на службе американских оккупантов - и как ставленник Ванденгейма и как отданный в услужение американцам член шайки Шумахера.
Винер не был мелкой сошкой. В числе агентов современной социал-демократии он значился в первых рядах, выше его по социал-демократической иерархии стояли только главные бонзы, вроде самого Курта Шумахера и других. Винер был в области техники и прикладных наук тем же, чем какие-нибудь Отто Зур или Клаус Шульц были в "философии". Он был как бы полномочным представителем этой шайки агентов американского империализма, орудовавшей в рабочем движении Западной Германии и имевшей особое задание представлять ее, эту шайку, в реактивном деле. Его задачей было следить, чтобы эта машина убийства работала на американцев так же исправно, как она прежде работала на Гитлера. И к Винеру как нельзя больше подходило определение, данное кем-то нынешним главарям немецкой социал-демократии: "удлиненная рука военной администрации и лейбористской партии". Да, Винер был одним из пальцев этой очень длинной и очень грязной руки, пытавшейся залезть в душу и в карман немецкого народа!
Чем хуже жилось простому немецкому человеку в оккупированной западными державами Тризонии, тем тверже чувствовали себя члены шайки Шумахера, тем выше котировались ее акции у нанимателей и тем больше становилась личная доля каждого из них в добыче, которую рвали с немецкого народа англо-американские оккупанты и свои немецкие монополисты. Чем больше становились доходы, тем выше задирались носы участников шайки и в их числе доктора Вольфганга Винера.
В свои шестьдесят лет он заносчиво носил такую же черную, как десять и пятнадцать лет тому назад, бороду ассирийского царя.
Полной противоположностью Винеру был пришедший с Роу английский физик Блэкборн, грузный сутуловатый мужчина в мешковатом костюме, ставшем ему заметно широким. По внешнему виду и по скромности, с которою он уселся в уголке столовой, в старике было трудно угадать одного из величайших авторитетов атомной физики, каким еще недавно считала Блэкборна вся Западная Европа, - до тех пор, пока он в день окончания войны не отказался вести дальнейшую работу над атомной бомбой. Он заявил себя решительным сторонником запрещения этого оружия и потребовал использования энергии распада атомного ядра исключительно для мирных, созидательных целей человечества. И тогда, как по волшебству, старый ученый из величайшего авторитета быстро превратился в "старого чудака, выжившего из ума и одержимого фантазиями, смахивающими на сказки для детей". Так писалось тогда об еще полном сил и творческой энергии физике, мысли которого не сошлись с планами его хозяев.
Изгнанный из своей лаборатории, вынужденный покинуть Англию, лишенный материальной поддержки для проведения опытов, старик в смятении скитался по северной Европе. Он не верил в реальность случившегося и не понимал, что в мире, управляемом законами наживы и разбоя, не может найтись никого, кто материально поддержал бы его работы. Он долго странствовал, подавленный и растерянный, по привычке присаживаясь по утрам к письменному столу в номерах гостиниц и с досадою отбрасывая перо при воспоминании об утраченной лаборатории, о недостающих ему исполнительных помощниках и внимательных учениках, при мысли о том, что он превратился в нищего и бездомного старика, а все, представлявшееся ему прежде прочной собственностью, оказалось "мифом в кредит". Но самым страшным для него был чудовищный разлад с миром, еще оставшимся его миром, со средой, еще бывшей его средой. Неожиданным и потрясающим было для него открытие, что всю жизнь, оказывается, он работал не для создания жизненных благ и не для процветания человечества, а ради разрушения лучшего, что оно создавало веками упорного труда; работал для ниспровержения элементарных понятий свободы, демократии и человеческого достоинства, которые кто-то успел опутать ложью и низвести в бездну унижения.
И все это произошло, пока он, забыв о мире и людях, сидел в своей лаборатории и занимался "надсоциальной" наукой, ловко подсунутой ему Черчиллем еще в самом начале войны. Подобно удару грома над головой, вдруг прозвучала истина, гласившая, что он вовсе и не хозяин своих мыслей, своих открытий, своих идей, а всего лишь жалкий наемник заморских капиталистов, незаметно вползших в его творческий мир и незаметно повернувших все его устремления совсем в другую сторону, чем он когда-то мечтал. Мечты! Они разлетелись, как хрустальный замок от грубого удара жестоких дикарей, ни черта не понимающих ни в науке, ни в законах физики, ни в законах развития жизни и не способных ни на иоту приобщиться к его идеям. Эти дикари гнездились в пещерах лондонского Сити и нью-йоркской Уолл-стрит. Им не было дела до мечтаний старого физика. Им нужна была бомба. И вот все полетело к чорту... Он скитался, как неприкаянный, в поисках успокоения, не зная, где его искать, и нашел его, наконец, во Франкфуртском университете, в скромной роли профессора физики. И вовсе не случайно именно тут, во Франкфурте-на-Майне, где сплелись сейчас самые острые интересы бывших хозяев Блэкборна, его гидом оказался не кто иной, как агент британской секретной службы. Блэкборн не догадывался об этом, как не подозревал и того, что на всем его пути от Лондона до Копенгагена и от Копенгагена сюда, в сердце Тризонии, все его "случайные" дорожные знакомые были агентами Интеллидженс сервис, не выпускавшей его из виду ни на один день. Поэтому, когда Роу пригласил его "провести приятно вечер" с приятелями, старый физик, не подозревая ничего дурного, согласился.
Пока Блэкборн, не обращая ни на кого внимания, листал какую-то книгу, сидя в углу столовой, а остальные гости занимались коктейлями, Роу без стеснения бродил по комнатам франкфуртской квартиры Винера, поворачивая к себе лицом прислоненные к стенам многочисленные холсты и рассматривая их с бессмысленным вниманием пьяного.
