Евгений Тарле - Сочинения. Том 3
После разгрома Пруссии и после того, как хозяином в северной и средней Германии явно стал Наполеон, Лионская торговая палата поспешила отправить императору петицию, в которой просила о сохранении лейпцигских ярмарок[21]. Она не смела формулировать другую просьбу: чтобы император вообще не столь безжалостно разорял германские страны.
Известно, что Наполеон в 1806 г. воевал «без складов»; быстрота передвижений делала очень трудной какую-либо иную систему продовольствия, кроме реквизиций или просто терпимого военным начальством грабежа городов и деревень солдатами[22].
Ставить просьбу столь широко было опасно; но так как гибель Лейпцига была почти равносильна гибели всего французского сбыта в Германии, то с Лейпцига и пришлось начать.
Лейпциг был старинным торговым центром: русские, поляки, французы, итальянцы, турки, греки в начале XIX в. съезжались на лейпцигские ярмарки, и торговля кипела. Рейнские департаменты сбывали там сукна и бархат. Бельгия и Пикардия — кружева и тонкие полотна, Лион — две трети производимых им шелковых материй, Женева — «почти все произведения» часового и ювелирного мастерства, Париж — предметы роскоши. Лионская торговая палата категорически утверждала, что Лейпциг (в 1806 г.) служил «главным каналом», через который во Францию вливалась звонкая монета. Кроме счастливого географического положения, кроме коммерческих способностей населения, Лейпцигу, но мнению его французских контрагентов, сильно помогало также хорошее управление, прекрасные правила, изданные муниципалитетом. И вот верноподданные Наполеона боятся, как бы победы императора не изменили этого хорошего управления, которым доселе наслаждался к общему благу г. Лейпциг[23]. Лейпцигские купцы сами обращаются в Лион с просьбой о заступничестве.
Лейпцигские купцы обращались не только в Лион, но и в Сент-Этьен (который в мирное время экспортировал в Германию шелковые ленты). Сент-Этьенская «совещательная палата» обратилась к императору вместе с торговой палатой того же города с просьбой пощадить Лейпциг[24].
Одновременно с Лейпцигом, центром, грозной опасности разорения и гибели подверглись и северные, особенно ганзейские, города, и имперские промышленники просят и за них.
Негоцианты г. Бордо умоляют не разорять Гамбург, Любек, Штеттин, Данциг и Кенигсберг, потому что фирмы этих городов должны бордосцам за вина и другие спиртные напитки около 10 миллионов франков. Эти города — единственный выгодный рынок сбыта для указанных французских провенансов в 1806 г.[25]
Женевские торговцы и промышленники через посредство своей торговой палаты тоже заступаются перед Наполеоном за северногерманские торговые города и «умоляют пощадить» эти города, облегчить бремя контрибуции. Они напоминают императору, что между Гамбургом, Любеком, Бременом, Лейпцигом, с одной стороны, и всеми торговыми городами Франции, с другой стороны, существуют тесные деловые связи, и банкротства, которые разразятся в Германии, тяжко отзовутся непосредственно на французской промышленности. В особенности промышленность Французской империи заинтересована в сохранении старинных лейпцигских ярмарок. Этот город — важнейший рынок европейского сбыта для Франции, и французские рабочие будут доведены до голода, если прекратится лейпцигская торговля. В частности Лейпциг, который был центральным рынком для сбыта лионского шелка, являлся вместе с тем главным местом сбыта для всего женевского производства часов и ювелирного мастерства. Женевская петиция подчеркивает, что петиционеры умоляют его величество о милости к Германии во имя исключительно интересов собственных его подданных[26].
Лейпцигская ярмарка в наполеоновские времена была в самом деле центральным пунктом континентального торгового обмена. Север и восток Европы сносились с югом и западом именно при посредстве этих лейпцигских ярмарок[27]. Следить за успехами или неудачами французского экспорта в Европу было и легче всего именно по лейпцигским сделкам. Лейпциг был местом генеральных сражений в той длительной экономической войне против англичан, которой Наполеон приписывал еще более важное значение, чем всякой иной войне против ненавистного врага.
Процветала, собственно, больше франкфуртской, больше брауншвейгской такая всеевропейская ярмарка, как именно лейпцигская, занимавшая центральное географическое положение и служившая в самом деле местом встречи для торговых наций, которые не могли, как прежде, сноситься непосредственно морем. Но уже франкфуртская ярмарка имела гораздо меньше значения, а брауншвейгская — и того меньше. На августовской ярмарке 1811 г. в Брауншвейге дела шли плохо, и одной из причин, погубивших, например, сбыт шерстяных товаров, оказывалось присоединение Наполеоном стран, лежащих у Немецкого моря, к Империи, ибо туда уже не впускались никакие шерстяные товары, кроме французских[28]. А английская контрабанда проникала с несравненно большим трудом на эту ярмарку, чем, например, на лейпцигскую[29]. Ближе была и тяжелее чувствовалась рука Наполеона.
Современники иногда выражали убеждение, что расцвет и колоссальное значение лейпцигской ярмарки зависят исключительно от почти, непрерывных войн Наполеона на континенте и вполне непрерывной войны его с Англией и что это явление — процветание центральноевропейской ярмарки, — собственно, находится в противоречии с общей тенденцией новейшей экономической жизни — искать прямых и непосредственных торговых сношений, тенденцией, свойственной всем нациям и погубившей все былые знаменитые ярмарки. Уже в 1808 г. раздавались голоса, предрекавшие падение лейпцигской ярмарки, как только несколько лет продержится мир[30]. Это предсказание, к слову будь замечено, в самом деле оправдалось; но мы видим, что столица саксонской торговли имела побудительные причины выражать свои франкофильские чувства в течение всей наполеоновской эры.
И саксонские торговые, и правящие круги, не мечтая даже о допущении на имперский рынок, довольны были уже тем, что Наполеон не уничтожает их ярмарки.
Автор вышедшей в 1811 г. книжки «Ansichten der neuesten französischen und sächsischen Handelsverhältnisse» — Carl Reyer, чиновник саксонского правительства, при общем своем восторженном отношении к Наполеону (которого он сравнивает с солнцем) и к наполеоновской торговой политике вообще, считает «смешным» требовать от Франции, чтобы она впускала товары своих союзников на свой внутренний рынок. Наполеон указывает саксонской промышленности дорогу на Север и на Восток, а не во Францию, и этого, по мнению автора, вполне достаточно[31].
Министерство внутренних дел (а с 1811 г. — мануфактур и торговли) вообще тщательно следило за немецкими ярмарками — брауншвейгской, франкфуртской и лейпцигской, особенно за последней, гораздо более важной, как только что сказано, чем остальные. Его агенты получали точные и детальные инструкции о том, какие и о чем наводить справки на ярмарке, как узнавать о причинах предпочтения одних сортов товара перед другими и, конечно, прежде всего справляться об английских (контрабандных, конечно) провенансах и о том, кто и как обошел закон[32]. Разумеется, соглядатаи должны были наблюдать секретно, отнюдь не выдавая себя за чиновников французского правительства. Это агентские recherches и informations, к сожалению, сохранившиеся в ничтожном количестве, являются любопытным источником для изучения эпохи континентальной блокады. Нигде и никто об этих документах даже и не упоминает.
Был в министерстве внутренних дел даже особый чиновник, который обязан был доводить до сведения правительства о всяких технических усовершенствованиях в области промышленности в Германии; это был так называемый inspecteur des sciences, arts et manufactures dans les pays au delà du Rhin[33], разъезжавший по германским странам (причем всем французским представителям и начальствующим лицам давалась из Парижа инструкция всячески помогать ему в собирании нужных сведений). Сохранились подробные его отчеты (чисто технического содержания) о германской металлургии[34].
Франкфуртские капиталисты не пострадали от разорения датской торговли и разгрома Копенгагена английским флотом (гораздо больше пострадало северногерманское купечество), это с особым удовольствием отмечает посланный французским правительством разведчик (Bacher) в своем докладе об осенней франкфуртской ярмарке 1807 г. Континентальная блокада давит торговлю, капиталы тщетно ищут выгодного помещения, и на юге Германии наплыв освободившихся капиталов (осенью 1807 г.) так велик, что установилась средняя цифра кредита в 3%. На этой первой после Тильзита ярмарке мануфактуристы делали золотые дела, их товары расхватывались мгновенно[35], и отсутствие английской конкуренции принесло им огромные выгоды[36]. Платежи производились большей частью звонкой монетой, товары разбирались по высокой цене.
