Виктор Прудников - Катуков против Гудериана
Вернувшись в штаб после встречи с Рокоссовским, Катуков занялся разработкой плана предстоящей операции. Выслушал своих помощников, начальников отделов и служб. Соболев подробно информировал о состоянии вражеской группировки: необходимые сведения предоставила фронтовая разведка. Картина получалась такая: на отрезанном участке Восточной Померании площадью в 7700 квадратных километров вражеская группировка имела 11 пехотных дивизий, 2 танковые, одну мотодивизию СС и четыре боевые группы общей численностью до 80 тысяч человек. Войска были основательно потрепаны, но еще могли сражаться и оказать серьезное сопротивление.[362]
Выслушав всех присутствующих, Катуков задал вопрос:
— Что может предпринять противник, оказавшись в такой ситуации, в какой находится сейчас, будучи отрезанным от сухопутных коммуникаций, лишенный возможности получать боеприпасы, продовольствие, горючее?
Поднялся Шалин, подошел к карте, висевшей на стене, спокойно, неторопливо, как всегда это делал, доложил:
— У немецкого командования один выход: отводить свои войска в район портов Данциг и Гдыня, чтобы морским путем эвакуировать их. Безусловно, они окажут нам сопротивление. Арьергарды будут драться, не щадя живота своего. Придется иметь дело с минными полями, ловушками, танковыми и артиллерийскими засадами на дальних и ближних подступах к портам.
Катуков согласился с начальником штаба, но счел своим долгом добавить:
— Нельзя забывать еще вот о чем: если противнику удастся надолго сковать нас в Померании, то Гитлер получит возможность лучше организовать оборону Берлина. Ведь ни для кого не секрет, что, разгромив померанскую группировку немцев, мы снова вернемся на берлинское направление. Значит, сроки окончания войны во многом будут зависеть и от нашей армии.
Армия поворачивалась на восток на 90 градусов. Впереди основных сил решено было направить два передовых отряда — полковника В.И. Землякова и подполковника В.Н. Мусатова. Земляков командовал 19–й самоходно—артиллерийской бригадой, ему приданы были 1430–й легкий артиллерийский полк, инженерный и понтонно—мостовой батальоны. Мусатов со своим 6–м мотоциклетным полком имел уже богатый опыт прорыва укрепленных рубежей и захвата плацдармов. Его отряд был тоже усилен 1170–м легким артиллерийским полком, инженерным и понтонным батальонами.
9 марта в 5 часов 30 минут передовые отряды вышли вперед, чтобы к исходу дня захватить плацдарм на берегу реки Лебы. Через два часа Катуков двинул в том же направлении главные силы, имевшие задачу выйти на рубеж частей 19–й армии. Утром 10 марта они должны нанести удар на Нойштадт и к исходу следующего дня выйти на побережье Данцигской бухты на участке Гдыня, Путциг.
Катуков вел свою армию двумя маршрутами. На правом фланге двигался корпус Дремова, усиленный танковой бригадой 1–й армии Войска Польского, на левом — корпус Бабаджаняна.
Передовые отряды, продвигаясь на восток, обогнали боевые порядки 19–й армии В.З. Романовского, сбили на участке Горен, Штоентин немецкую пехоту, захватили переправы через реку Лебу. Канал Бренкенхоф тоже взят с боем. Полковник Земляков прошел свой маршрут без особых осложнений, у подполковника Мусатова встретились определенные трудности, которые, впрочем, и следовало ожидать: немцы взорвали мост у Цаценова. Пришлось Лебу форсировать на подручных средствах.
Утром 10 марта по мостам, захваченным передовыми отрядами, переправились основные силы армии. Корпус Дремова развивал наступление на Нойштадт и Яново, корпус Бабаджаняна — на Мерзин и Путциг.
Вездеход Катукова шел в боевых порядках наступающих войск. Командарм попросил водителя ехать побыстрее, но набрать скорость было просто невозможно. Дороги забиты беженцами. Гитлеровская пропаганда засорила головы людям, что с приходом советских войск всех будут расстреливать. Вот и мечутся по дорогам войны целые семьи, таская с собой домашний скарб.
Повернувшись к полковнику Никитину, сидевшему сзади, Михаил Ефимович произнес:
— Горе этих людей велико, им можно посочувствовать. Вспоминаю: вот так же метались и наши женщины с детьми и стариками, бросив насиженные места, летом 1941 года. Война страшна не только тем, что несет смерть, но и огромные страдания воюющим народам.
Поступило донесение от Дремова. Его корпус завязал бои за Нойштадт. Вездеход командарма не прошел и десяток километров, как радист «поймал» Бабаджаняна. Его войска вышли к реке Пясница восточнее Корзина.
— Молодцы! — одобрительно отозвался Катуков о своих комкорах.
— Никиток, как думаешь, через день будем в Данцигской бухте?
Начальник оперативного отдела прогнозировать события не решился:
— Поживем — увидим.
12 марта Бабаджаняну удалось прорвать оборонительные линии на реке Пяснице, затем овладеть Путцигом и выйти к Данцигской бухте. А вот Дремов застрял у Нойштадта. Нойштадт — важный опорный пункт — прикрывал дальние подступы к Гдыне. Немцы обороняли его с особым ожесточением, создав круговую оборону. Большой помехой для танкистов и мотопехоты были доты и дзоты, а на улицах — баррикады.
Перегруппировав силы, Дремов снова обрушился на город, 20–я и 21–я гвардейские механизированные бригады отражали атаки немцев с юга и не участвовали в штурме Нойштадта. Задачу решили три бригады, нанеся рассекающие удары в нескольких направлениях: 1–я гвардейская танковая била с востока, 19–я гвардейская механизированная — с юго—запада, 1–я Польская танковая — с севера и тыла. Окруженный город не выдержал напора, сдался.
В Нойштадте захвачено было 15 танков и самоходных установок; 500 автомашин, 7 тяжелых орудий, а также 250 солдат и офицеров.[363]
После выхода войск 1–й гвардейской танковой армии на побережье Данцигской бухты группировка противника была рассечена на две части. Одна из них отошла к Гдыне, другая — на косу Пугцигер—Нерунг.
13 марта командующий фронтом поставил Катукову новую задачу: ударом танкового и механизированного корпусов прорвать гдынский укрепленный район и освободить Гдыню.
Но для начала надо было покончить с остатками немецких войск, ушедших на косу Путцигер—Нерунг. Радист быстро связал командарма с полковником Бабаджаняном:
— Армо, на твоем участке фрицы драпают по песчаным дюнам. Уйдут морем. Нельзя их упускать.
— Понял, товарищ генерал—полковник, — весело отозвался командир 11–го гвардейского танкового корпуса. — Прижмем им хвост!
На косу был послан небольшой отряд 40–й гвардейской танковой бригады в составе 5 танков, двух батарей 350–го легкого артиллерийского полка, инженерной роты и взвода автоматчиков. Прочесав косу, отряд вышел в район Гроссендорф, отрезав противнику единственный путь отхода.[364]
Теперь все внимание гдынскому укрепленному району. Катуков знал, что Гдыня — орешек крепкий. Три оборонительные полосы, внешний и внутренний обводы станут трудным препятствием при штурме города, приспособленного к длительной осаде. Не случайно еще в 1939 году гитлеровцы надолго застряли у этой крепости. А сейчас ее будут защищать не только сухопутные войска, но и флот. По показаниям пленных в порту Гдыни находятся тяжелые крейсера «Шлизен» и «Шер», вспомогательный крейсер «Гектор», две флотилии минных тральщиков и восемь подводных лодок.[365]
17 марта командарм перебросил 11–й гвардейский танковый корпус на правый фланг армии и поставил ему задачу: во взаимодействии с частями 134–го стрелкового корпуса наступать из района Глодовкен в направлении Биркенберг, Клайн—Катц, ударом с юга, поддерживая 8–й гвардейский механизированный корпус, овладеть городом и портом Гдыней.[366]
Перед прорывом вражеских укреплений в армию прибыл командующий фронтом К.К. Рокоссовский. Он познакомился с планом штурма Гдыни, одобрил его, затем решил побывать в 11–м гвардейском танковом корпусе, совместно с которым действовала 1–я Польская танковая бригада.
Катуков позвонил Бабаджаняну на командный пункт, спросил о том, как ведут себя немцы, не обстреливают ли наблюдательный пункт и дороги к нему. Комкор не скрывал, что противник изредка постреливает, но снаряды разрываются вдалеке.
В середине дня Рокоссовский и Катуков подъехали к корпусному наблюдательному пункту. Их сразу же отвели в свежевырытые траншеи.
«Не успели мы пройти несколько шагов, — вспоминал Бабаджанян, — как прямо перед нами разорвался снаряд. Через минуту второй, сзади. «Вилка!» — мелькнуло в голове. М.Е. Катуков, наклонившись ко мне, громко зашептал: «Что же ты, а говорил…» Константин Константинович услышал, улыбнулся, сказал Катукову:
— Не пили, не парад — война. Стреляет же не он — противник, не запретишь же ему. Давайте пока что в надежный окоп, а машины с бугра прикажите убрать.
