Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн

своеволию, стали подбрасывать сочинения и против других; когда же об этом стали  [228]  рассуждать в сенате, то Замойский объявил, что он не отказал бы в своей помощи оскорбленным назначением следствия, если бы это оскорбление не коснулось прежде всего именно его самого; но, так как он уже прежде подвергся оскорблению от тех же людей, то ему нужно опасаться, чтобы не могли почесть его за малодушного человека, желающего под чужим лицем отмстить собственную обиду; лучше сделали бы оскорбленные, если бы уничтожили эти пасквили, не придавая им никакого значения, нежели приписывать им важность, сберегая их. Давая по военному обычаю пароль, Замойский большею частию избирал такие слова, что в них порицалась бездеятельность, трусость и праздность тех, которые спешили домой, или восхвалялось постоянство и твердость, качества достойные благородного человека; в двух-трех словах заключалось увещание перейдти от уныния к терпеливости, если кто из них не был достаточно бодр. При начале возмущения отряд его ветеранов, служивших еще при Гданске, попытался также завести между собою собрания для рассуждений об общих делах, в особенности же о неуплате жалованья. Но он тотчас объявил в приказе, что будет считать тех, которые будут иметь частные собрания, за нарушителей военной дисциплины, и будет наказывать их по закону; если же, по их мнению, нужно им поговорить о своих делах, то пусть они или обращаются к нему, или потолкуют о них между собою в его присутствии. Вследствие этого ветераны собрались у его палатки. Здесь он указал им с одной стороны на затруднительное положение казны, а с другой стороны объяснил им все, чего требует любовь к отечеству и государству, и сколько блага заключается в твердости; наконец объявил, что не оставит при войске какого либо наместника, но сам останется на все время осады, и убеждал их сделать то же самое. Все по примеру, поданному Иваном Зборовским, обещались  [229]  также непоколебимо оставаться до тех пор, пока он сам останется. Друзья втайне не одобряли намерения Замойского остаться, но советовали ему подумать, какое дело он берет на себя; так как это дело с одной стороны полно опасностей, с другой же стороны может, в случае неудачи, испортить всю его славу, приобретенную прежними подвигами. На это он отвечал им одно, что, по его мнению, хороший полководец и в то же время хороший гражданин должен заботиться не столько о своем достоинстве, сколько о чести государства. Если придется снять осаду без успеха, то при данных обстоятельствах лучше пусть вина этого несчастия падет на него, нежели на короля или на все государство.

Так как раньше этого уже был привезен порох от герцога Курляндского и граждан Риги, то было решено до отъезда короля попробовать еще раз приступ. С той стороны, с которой раньше Поляки разбивали стены из своих окопов, неприятели выставили частые деревянные палисады и окружили их рвами; по этому, перенеся окопы вправо на несколько более высокую сторону, наши оттуда стали громить стены из орудий. Но и на этом месте неприятели выставили новый палисад с такими тяжелыми орудиями, что залп их (одно стреляло ядрами весом в 70 фунтов, другое в 80 фунтов) пробивал ряд из трех корзин, наполненных песком и расположенных одна за другою. Так как Венгерцы уже открыли довольно широкий проход в башню, прилегавшую к реке Великой и их траншеям, то вступили в схватку с неприятелем, при чем то сами гнали неприятелей по развалинам, то были прогоняемы ими назад. Затем осаждающие начали разбивать стены кирками и ломами со стороны реки Великой и, хотя сперва неприятели пытались отогнать их от стен, выливая на них горячую воду и кипящую смолу и бросая в них разные горящие предметы, однако Венгерцы, достигли того, что, розваливши нижнюю [230] часть стены, поместились там и были прикрыты верхнею частью, как бы щитом, и осажденные более не могли их беспокоить, что бы ни бросали в них; тогда неприятели из города с верху стен, разрушить которые старались Венгерцы, стали спускать огромной величины бревна, со всех сторон обитые железными зубцами и прикрепленные железными цепями к длинным шестам; неприятели, потрясая ими, действовали так искусно, что все, находившиеся на работе, получали с низу направленные удары как бы плетью, вследствие чего эти бревна причиняли большие несчастия[149]. Не смотря на это, Венгерцы не оставили своей работы, пока не разрушили большей части той стены; наконец, так как и в этой части неприятели поставили палисады против башни и выкопали ров, то решено было оставить намерение взять город приступом[150].

В расстоянии 30 миль от Пскова, на дороге, шедшей в Ливонию и Ригу, возвышается монастырь Св. Девы, называемый у Москвитян Печерою, то есть как бы гробницею Богородицы, известный ее иконою, которую они чтут как обретенную на этом месте и явившуюся из дерева, прославленный молвою о его святости и некоторых чудесах и благодаря этому снабженный весьма обильными и богатыми доходами, получаемыми с земель, взятых от Новгорода и Ливонского ордена и приписанных Московским князем к монастырю. Русские и в нем поместили гарнизон; гарнизон этот по близости своей к нам причинял нашим много беспокойства: он захватывал очень часто наших фуражиров, делал небезопасными дороги и даже забирал обозы, высылаемые к нам;  [231]  наконец ограбил некоторых рижских купцов. Tе, кого касались эти потери, а их было не мало, в особенности же те, которые намеревались послать свои обозы по той дороге, упрашивали короля захватить этот гарнизон. С другой стороны было выставляемо на вид, что пока солдаты не отдохнули от трудов столь продолжительного и неудачного приступа, нельзя вполне безопасно начинать эту новую осаду [151] . Склонясь на непрерывные просьбы многих, король отправил туда Фаренсбека. Он приказал ему, ознакомившись с местоположением, уведомить его о том, какое он примет решение; и если ему покажется, что можно овладеть монастырем без большого труда, то король вышлет ему на подмогу солдат и пушки; если же, по его мнению, взятие монастыря окажется слишком трудным, чтобы можно было предпринять его в это время, то пусть вернется назад, оставив дело в прежнем положении. Отправившись с несколькими всадниками Фаренсбек наткнулся на дороге на неприятельских конников, далеко превосходивших его числом, которые, выступив из Печерского монастыря против наших фуражиров, в это время возвращались домой; одних из них перебив, других разогнав, Фаренсбек, подстрекаемый успехом стычки и видя, что монастырь не был защищен ни довольно большим рвом, ни палисадами или естественным положением, с другой стороны, как человек смелый, возъимел большую надежду на