Маргарита Альбедиль - Индия: беспредельная мудрость
Спору нет, мы привыкли считать, что личность формируется и проявляется именно через деятельность и других путей формирования и реализации себя у нее нет. Но можно ли саму личность сводить только к этому, без всякого остатка, или она все же представляет собой нечто большее? Индийские свидетельства о взаимодействии человека и человека, человека и общества заставляют уверенно отстаивать второе.
Вряд ли кто-нибудь станет отрицать, что существенной характеристикой человека во все времена и у всех народов было ценностное отношение к происходящему, и прежде всего – к другому человеку. Как считал замечательный психолог С.Л. Рубинштейн, «первейшее из первых» условий жизни человека – это другой человек и «сердце человека соткано из его человеческих отношений к другим людям». В самом деле, самосознание человека, пожалуй, нельзя сводить только к «заочной правде» о себе. Одна из лучших современных западных формул человека была высказана М. Бахтиным, считавшим, что человек не равен самому себе. По его мнению, подлинная жизнь личности совершается как бы в точке его несовпадения с самим собой, в точке выхода за пределы всего того, что человек представляет собой как вещное бытие: «Подлинная жизнь личности доступна только диалогическому проникновению в нее, которому она сама ответно и свободно раскрывает себя. Правда о человеке в чужих устах, не обращенная к нему диалогически, то есть заочная правда, становится унижающей и умертвляющей его ложью, если касается его „святая святых“, то есть „человека в человеке“».
Илл. 103. Слон на главной улице Джайпура, шествующий мимо дворцовые зданий Чандра Махал, в число которые входит знаменитый на весь мир Хава-и-Махал, Воздушныш дворец. Фото А.М. Дубянского
В этой связи особенно важным кажется просоциальный смысловой уровень личности, который обычно расценивается как высшее проявление родовой сущности человека. Как правило, этот уровень задан не самим человеком, а той культурой, в которой растворено все его повседневное бытие. На эту тему можно много и долго рассуждать, но нам важно отметить следующее. Все особенности образа жизни, который вели и ведут индийцы, выступают как потенциальные возможности для их личностного развития. И потому качественная суть культуры, в которой они существуют, состоит прежде всего в том, какое пространство выбора она им предоставляет. Об этом и пойдет речь в следующей части книги. Давно выяснено, что у нашего мышления есть много функций, и одна из них – обеспечивать возможность приспособления на уровне поведения и при этом сохранять комфортную, неоскорбительную для человека самооценку. Так обстоят дела в любом обществе, но требуемое обеспечение достигается разными путями. А что же в Индии? В каком идеологическом пространстве проходит жизнь индийца? Какие ценностные ориентиры для него важны? Что служит психическими основаниями индивидуального бытия? Автор и сам хотел бы как следует разобраться в этом вместе с внимательным читателем. Но сразу же стоит подчеркнуть, что первостепенное для индийца – его внутренняя реальность, и она есть главный предмет его религии, сквозь призму которой он смотрит на жизнь и которая является свидетельством многовековой творческой работы национального духа.
Подлинная жемчужина земного круга
Ничто не воплощает мировоззрение народа и дух его национальной культуры так глубоко, всесторонне и выразительно, как жилище человека. Речь идет не о стандартных современных многоэтажных городских застройках-муравейниках, в которых мы живем и которые примерно одинаково построены и устроены во всех крупных городах мира, а о традиционных жилищах и городах, которые каждый народ строил по-своему, и потому они отражали национальные образы мира и возводились не по плану архитектора, а как слепок и схема того, что тот или иной народ видел вокруг.
Дом человека как понятие необычайно емкое и многозначительное связывал воедино разные стороны быта и разные образы мира. Первое и главное, что отражает такое жилище, – это национальные образы пространства и времени, не разделенные в древних и традиционных культурах, как в нашей современной, а объединяемые в единый хронотоп, время-пространство. Именно через них нам прежде всего дается возможность постичь бытие, и потому эти категории образуют внутренний каркас любой культуры. И не случайно создание упорядоченного пространства-времени, хронотопа – первое действие богов во всех космогонических мифах, так же как не случайно осмысление-постижение времени-пространства в первую очередь закладывалось в фундамент всякой культуры.
«Проживать следует в местности живописной, изобилующей зерном, населенной главным образом ариями, здоровой, приятной, имеющей покорных соседей, обеспечивающей себя средствами существования», – так сказано в древних «Законах Ману», где четко сформулировано необходимое сочетание прагматики и эстетики, целостно воплощенное в феномене индийского города. О древнейших городах протоиндийской цивилизации уже говорилось выше. Но индийский город и более поздней эпохи остается таким же поразительным явлением в истории и культуре этой страны (современные мегаполисы типа Калькутты, Дели и Бомбея здесь не имеются в виду).
В описаниях индийского города, не самого древнего и не самого современного, которые можно обнаружить в различных текстах, главным образом литературных, преобладает тон восхищения, любования и некоторого удивления: большие, цветущие и красивые города на фоне сказочно пышной и избыточно богатой индийской природы производили, видимо, неизгладимое впечатление прежде всего контрастом «природного» и «культурного» пространств. При самом богатом воображении невозможно представить себе город в Индии, заложенный «назло надменному соседу». При выборе места для поселения руководствовались другими критериями, и не только целесообразности, практичности и удобства, но и приятности для глаза.
Одно из типичных предписаний по строительству города и его внутренней организации содержится в известном трактате о политике «Артхашастре». В нем говорится, что в городе в наилучшем месте, «куда возможен доступ всем четырем кастам, должно быть жилище царя», и к северу должен находиться дворец, обращенный фасадом на восток или север. В нем следует разместить помещения для жертвоприношений и омовений, для учителей, жрецов, советников, а также кухню, слоновые стойла и хранилища. Поблизости от дворца должны располагаться торговцы благовониями, венками, зерном, напитками, а также склады, учетное ведомство, ремесленные заведения, помещения для сырья и арсенал, стойла для ослов и верблюдов, помещения для колесниц и повозок, лечебницы и т. д. Правителю предписывалось в центре города построить сокровищницы для божеств и храмы для Шивы, Вайшраваны, Ашвинов и других божеств. Город надлежало окружить стеной с четырьмя воротами, посвященными Брахме, Индре, Яме и Сенапати; установить границы владений глав семей; сделать запасы продовольствия на несколько лет и т. д. Заканчиваются предписания о «правильном» городе-крепости следующими словами: «Пусть он не допускает посторонних, наносящих ущерб городу и стране. Пусть он либо выбросит их всех за пределы населенной области, либо принудит платить налоги».
Следуя установлениям целесообразности и красоты, города органично вырастали из окружающего ландшафта; с их стен были хорошо видны и возделанные поля, и пальмовые рощи, и пасущиеся на пастбищах стада. Каждый город жил в ладу и согласии с омывающими его реками и морями, окружающими его садами и лесами, а ритм его жизни был близок природному. Городские описания напоминают, по сути дела, природные ландшафты. Так, например, в Мандасорской надписи V в., приведенной в книге А. Бэшема «Чудо, которым была Индия», можно прочесть следующее описание родного города:
…Где украшенье рощ – деревья,
Согнувшиеся от цветочной ноши,
Где рои пчел пьяны от меда
И где все время поют женщины;
Где живут прелестные девы
В домах, над которыми вьются флаги,
Высоких и ослепительно белых,
Подобных чудным грядам облаков, блистающих лианой-молнией;
Где есть еще дворцы, украшенные рощами качающихся бананов,
Прекрасные, как вершина горы Кайласа,
Блистающие высокими коньками крыш и шатрами,
Оглашенные музыкой, расцвеченные картинами…
Пожалуй, в таком городе с его человекосообразными масштабами действительно хотелось жить, и его невозможно было не любить. Большим и знаменитым городом – а таких было немало – не просто восхищаются или гордятся; его обычно называют жемчужиной, сравнивают с драгоценностями и сокровищем и расценивают как источник радости и наслаждений. Нам, современным людям, более привычным к антропогенным ландшафтам, понять этот восторг трудно.
Одно из самых ярких описаний древнеиндийского города, как принято считать, содержится в южноиндийской, точнее, тамильской поэме III–IV вв. «Мадурайкканджи», написанной в честь царя Недунджелияна, жившего во II в. Кажется, страницы этого описания источают ароматы цветов и благовоний, доносят звон браслетов, унизывающих руки и ноги томных красавиц, слепят блеском драгоценностей ювелирных лавок. В праздничный день, когда поэт входит в город, он красочно расцвечен флагами; одни, дарованные царем в ознаменование героических деяний, развеваются над домами военачальников, другие колышутся над лавками с веселящим пальмовым вином. Улицы заполнены радующимися людьми; звучат песни бродячих музыкантов, на рыночной площади идет бойкая торговля.
