Дмитрий Засосов - Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев
Армейские части в столице — 145-й Новочеркасский имп. Александра III и 198-й Александро-Невский резервный пехотные полки, 18-й саперный и 1-й железнодорожный батальоны, 1-й полевой инженерный парк и части крепостной артиллерии. Большинство армейских частей стояло в окрестностях (РВПВО).
Воспитательными военно-учебными заведениями были кадетские корпуса: 1-й, 2-й вел. кн. Михаила Николаевича, имп. Александра II, Николаевский и общие классы Пажеского корпуса. В течение 7 лет они давали мальчикам общее среднее образование и готовили их к поступлению в военные училища.
Офицеров выпускали заведения 4 типов. Первый — юнкерское пехотное училище, подготавливавшее за 2 года подпрапорщиков. Второй тип — закрытые училища, приравнивавшиеся к вузам: пехотные Павловское и Владимирское, кавалерийское Николаевское, артиллерийские Михайловское и Константиновское, инженерное Николаевское, Военно-топографическое, Интендантские курсы и специальные классы Пажеского корпуса. Их учащиеся (юнкера) считались состоящими на действительной военной службе. В артиллерийском и инженерном училищах курс длился 3 года, в остальных 2. Третий тип — академии: Николаевская Генерального штаба, Михайловская артиллерийская, Николаевская инженерная, Александровская военно-юридическая. В них принимали по экзамену офицеров, прослуживших несколько лет в строю. В первых трех академиях курс был 2-годичный. Выпускников откомандировывали обратно в их части, а лучших оставляли на годичный дополнительный курс и затем назначали к службе по специальности. В Военно-юридической академии курс длился 3 года. Военно-медицинская академия готовила врачей для военного и морского ведомств. Слушатели (в 1912 г. — 362 стипендиата военного ведомства и 50 морского) считались на действительной службе. По уровню преподавательского состава, разнообразию клиник, богатству учебно-вспомогательных пособий это был один из лучших медицинских вузов в мире. Четвертый тип — специализированные школы переподготовки офицеров: Кавалерийская, Артиллерийская, Воздухоплавательная, Гимнастическо-фехтовальная; и унтер-офицеров: Электротехническая, Техническая артиллерийская, Пиротехническая, Военно-фельдшерская, Кондукторская (кондукторы — это сверхсрочнослужащие чертежники и художники в армии).
Флот был привилегированной частью вооруженных сил: ассигнований на него шло гораздо больше, чем на армию. В столице квартировали Гвардейский и 2-й Балтийский экипажи, чей состав служил для пополнения корабельных команд; в экипаже числилось около 1000 нижних чинов (во времена парусного флота таково было число матросов стопушечного 3-палубного корабля).
Морских офицеров выпускали Морской кадетский корпус цес. Алексея и Морское инженерное училище имп. Николая I (в Кронштадте). Морской кадетский корпус был закрытым учебным заведением с шестью классами: тремя общеобразовательными и тремя специальными («гардемаринскими»), соответствовавшими юнкерскому училищу. Гардемарины — учащиеся 6-го класса, проходившие годичную практику на корабле, после которой их производили в офицеры (мичманы). Высшее образование давала Николаевская морская академия. В нее по экзамену принимались офицеры флота. Она имела 4 отделения: гидрографическое, механическое, кораблестроительное и военно-морское. Первые три имели 2-годичный курс, последнее — одногодичный.
Военная жизнь с ее распорядком, обычаями, этикетом, символикой «наполняла и оформляла собой почти все проявления городской жизни, определяла градостроительную и планировочную структуру города, его колорит, жизненный ритм площадей и улиц. Архитектура казарм и полковых соборов, манежи и караульные будки, перемещение войск в городе, их внешний вид — все это накладывало на облик города характерный и яркий отпечаток. Военный элемент в жизни города проявлялся в топонимике и городском фольклоре, в укладе жизни и во многих чертах партикулярного быта» (Вилинбахов Г. 16). Офицеры гвардии и флота в блестящих мундирах, в орденах и медалях красовались на концертах, банкетах, балах, балетах, приемах, гуляньях и катаниях, придавая столичным развлечениям и торжествам оперную пышность.
Офицерство относилось к штатским с высокомерием, укорененным в давних традициях российской сословной иерархии. Военная служба давала ощутимое преимущество в получении дворянства, отраженное в «Табели о рангах» (см. таблицу).
Потомственное дворянство на гражданской службе давал IV класс, а на военной — VI класс. Личное (не наследуемое потомками) дворянство на гражданской службе давал IX класс, а на военной службе в мирное время — XII класс, во время войны — XIII класс.
Для офицеров обычно проходили безнаказанно случаи диких расправ над штатскими, смакуемые офицерами в «Поединке» А. И. Куприна: «В каком-то большом городе — не то в Москве, не то в Петербурге — офицер застрелил, „как собаку“, штатского, который в ресторане сделал ему замечание, что порядочные люди к незнакомым дамам не пристают». Когда подпоручик Ромашов осмеливается возразить, что разумнее потребовать удовлетворения на поединке, чем «нападать с шашкой» на безоружного порядочного человека, дворянина, — товарищи по службе поднимают его на смех.
«Я совсем не зря грозился покончить с собой, если бы мне не удалось избежать воинской службы… среди нашего довольно обширного круга знакомой молодежи и вовсе не был исключением. В частности, все мои ближайшие друзья питали одинаковые с моими чувства, и всем им удавалось так или иначе избежать воинской повинности». Моральное основание для уклонения от службы молодежь находила в проповеди Толстого о непротивлении злу насилием (Бенуа А. I. 702, 703).
Самым великолепным столичным ритуалом был парад в конце апреля — начале мая на Марсовом поле, которым завершался зимний светский сезон: после парада гвардия отправлялась в Красное Село. Генерал А. А. Игнатьев вспоминал: «Две алые полоски двух казачьих сотен конвоя открывали прохождение войск… За конвоем, печатая шаг, проходил батальон Павловского военного училища, потом сводный батальон, первой ротой которого шла пажеская рота, вызывавшая своими касками воспоминание о давно забытой эпохе. Затем… на середину поля выходил оркестр преображенцев, и начиналось прохождение гвардии, шедшей в ротных, так называемых александровских колоннах, сохранившихся от наполеоновских времен. Красноватый оттенок мундиров Преображенского полка сменялся синеватым оттенком Семеновского, белыми кантами Измайловского и зелеными — егерей. Однообразие форм нарушал только Павловский полк, проходивший в конусообразных касках эпохи Фридриха Прусского и по традиции, заслуженной в боях, с ружьями наперевес. В артиллерии, сразу за пехотой, бросались в глаза образцовые запряжки из рослых откормленных коней, подобранных по мастям с чисто русским вкусом: первые батареи на рыжих конях, вторые — на гнедых, третьи — на вороных… Серебристые линии кавалергардов на гнедых конях сменялись золотистыми линиями конной гвардии на могучих вороных, серебристыми линиями кирасир на краковых конях и вновь золотистыми линиями кирасир на рыжих. Вслед за ними появлялись красные линии донских чубатых лейб-казаков и голубые мундиры атаманцев, пролетавших обыкновенно налетом. Во главе второй дивизии проходили мрачные конногренадеры, в касках с гардами из черного конского волоса, а за ними на светло-рыжих конях — легкие синеватые и красноватые линии улан. Над ними реяли цветные флюгера на длинных бамбуковых пиках, отобранных ими в турецкую кампанию. Красно-серебристое пятно гвардейских драгун на гнедых конях было предвестником самого эффектного момента парада — прохождения царскосельских гусар. По сигналу „галоп“ на тебя летела линия красных доломанов; едва успевала, однако, эта линия пронестись, как превращалась в белую — от накинутых на плечи белых ментиков. Постепенно кавалерийские полки выстраивались в резервные колонны, занимая всю длину Марсова поля, противоположную Летнему саду. Перед этой конной массой выезжал на середину поля сам генерал-инспектор кавалерии, Николай Николаевич. Он высоко поднимал шашку в воздух. Все на мгновение стихало. Мы, с поднятыми палашами, не спускали глаз с этой шашки. Команды не было; шашка опускалась, и по этому знаку земля начинала дрожать под копытами пятитысячной массы, мчавшейся к Летнему саду. Эта лавина останавливалась в десяти шагах от царя» (Вилинбахов Г. 16–20).
Казармы полков, участвовавших в этом апофеозе военного великолепия, отнимали у города 28 га ценнейшей земли — территорию, равновеликую пяти Дворцовым площадям. К началу века они не удовлетворяли ни строительным, ни эксплуатационным нормам и с каждым годом требовали все больших расходов на ремонт. У военных не хватало средств на поддержание уличного благоустройства в окрестностях казарм, что вызывало справедливые жалобы обывателей. Да и сами дислоцированные в центре столицы войска были крайне стеснены как недостатком места для обучения молодых солдат, так и отдаленностью стрельбищ (Енакиев Ф. 68, 69).
