Анатолий Виноградов - Осуждение Паганини
За завтраком маркиз ди Негро казался смущенным.
Откинув последний листок артишока, Паганини в упор посмотрел на маркиза и сказал:
- А теперь говорите.
Ди Негро густо покраснел. Он показал Паганини кипу французских газет, извещавших мир о внезапной кончине синьора Паганини от холеры в родном городе Генуе. Среди газет был большой коричневый конверт со множеством штемпелей и марок. Письмо фрейлейн Вейсхаупт и несколько крупных строчек, нацарапанных детской ручонкой. Ребенок заболел от испуга, теперь ему лучше.
Через час карета Паганини бешено мчалась на север.
Глава XXXI
СОШЕСТВИЕ В АИД
Синьор Фернандо Паер болен. Малибран, очаровавшая Англию своим голосом, не вернулась из великобританского турне. Во время концерта в Манчестере на последней ноте спетой ею арии она покачнулась и тихо упала на руки аккомпанировавшего ей Берио. Смерть наступила мгновенно и легко. Россини покинул Париж, навсегда оставив музыку.
Ахиллино здоров и счастлив, как никогда. Слухи о смерти отца оказались напрасными. Но синьора Антониа предусмотрительно оказывается всюду, где может умереть синьор Паганини. Она следует за ним по пятам в ожидании его смерти. "О счастливая тень! - думает Паганини. - Возможно, ей долго придется странствовать в Аиде".
Фердинанд Паер упрекает за внезапное исчезновение, за побег из Парижа, за отсутствие вестей. Он говорит, что наступает вечер его жизни.
Гарриса нет. Но как добросовестно выполнил этот бескорыстный друг все свои секретарские обязанности! Наем хорошего счетовода обеспечил синьору Паганини наличие толстой книги и большого сафьянового портфеля: там подытожены цифры состояния Паганини, там проложены дороги, по которым золото будет струиться ровным потоком по точно намеченным банковским дорожкам. Лаффит и Ротшильд наперебой стараются оказать услугу великому скрипачу. Господин Ротшильд даже превзошел самого себя. Он прислал синьору Паганини с первым директором своего парижского банка булавку для галстука, украшенную рубинами и бриллиантами.
Но враги Паганини также ни на секунду не выпускали его из поля своего зрения.
Однажды к синьору Паганини явились двое господ - Тардиф де Петивиль и Руссо-Демелотри - и предложили ему принять участие в организации музыкального дворца в столице столиц. Это собственно будет домом музыки, каза - по-итальянски дом. Так вот, это будет "Казино". Это будет дом с широко открытыми дверями, основанный обществом любителей музыки В этом доме, как во дворце искусств, найдут себе приют и литература, и живопись, и музыка, и хореография, и архитектура; одним словом, это будет энциклопедическое учреждение, украшенное именем первого художника мира, синьора Паганини. Все готово. Господин де Петивиль купил отель "Жомар". О, это прекрасное место около шоссе д'Антен! Оно когда-то было владением финансиста времени французской революции, господина Перрего.
- Мы потому так охотно идем на выбор этого места, - говорили люди с двойными фамилиями, обращаясь к Паганини, - что синьор Перрего был итальянцем, а потом оно принадлежало Арриги, герцогу Падуанскому, и там, в сущности говоря, был учрежден первый банк вашего денежного патрона, господина Лаффита. Вы подписываете только устав и вот эти маленькие бумажки.
25 ноября 1837 года парижане впервые собрались в этом "Казино". Берлиоз в "Парижской хронике", на последней странице "Музыкальной газеты" поместил ядовитую и негодующую статью по поводу новой спекуляции синьора Паганини.
"Личное участие знаменитого скрипача в этом странном "Казино" будет выражаться в следующем: Паганини раз-другой пройдется по саду, если будет хорошая погода..."
Паганини пожал плечами: "Что нужно этому человеку? Я как будто сделал все для облегчения его судьбы",
Он не отказывал Берлиозу ни в одном музыкальном совете, отвечал на все его письма, но тем не менее в кругу близких знакомых, когда распущенность языка доходила до крайнего предела и когда оправдывалась поговорка о том, что самые большие предатели - это друзья, господин Берлиоз становился беспощадным в своем отношении к поклоннику Паганини, молодому Листу, которого ненавидел и которому завидовал, и в особенности к самому Паганини. Это имя вызывало у Берлиоза чувство суеверного ужаса.
Берлиоз обладал возможностью рассказывать о Паганини гораздо больше, чем многие из его музыкальных друзей. Еще бы господин Берлен, крупный парижский финансист, содержатель газеты "Журналь де деба", приютивший у себя Жюля Жанена, был в курсе всех сплетен о синьоре Паганини. Газета пользовалась услугами множества анонимных и открытых корреспондентов. Ежедневно почта приносила интересные эпизоды из жизни синьора Паганини. Редакция располагала даже кое-какими материалами, о которых не подозревал великий скрипач. А господин Берлен имел к этому непосредственное касательство, так как опера "Эсмеральда", поставленная по либретто господина Гюго и господина Фуше Берлиозом, была не чужда господину Берлену. Его дочь пела в этой опере, и если Берлиоз сплетничал о Паганини, то парижане имели еще больше оснований сплетничать о Берлиозе и его отношениях с дочерью господина Берлена. Но господин Берлиоз был женат, женат неосмотрительно, нерасчетливо, так как он тогда не был еще знаком с девицей Берлен. А теперь господин Берлиоз вынужден был влачить жалкое существование, и зачастую ему приходилось задумываться над тем, как расплатиться с прачкой. Поневоле приходилось быть хроникером "Музыкальной газеты", завтракать у Жюля Жанена, обедать у господина Берлена, от ужина воздерживаться и ложиться спать на тощий желудок, перечитав в сотый раз страницы дивного романа Бальзака "Шагреневая кожа". О, как похож эгоистический Рафаэль на синьора Паганини, с его волшебным могуществом скрипки, которое не в состоянии, однако, вернуть ему здоровье!
И вот однажды на почту сдается пакет с экземпляром "Шагреневой кожи".
Паганини читает трагическую историю Рафаэля, бедного парижанина, вошедшего, как и он, однажды в отвратительный игорный притон и поставившего последнюю монету. Странная встреча в антикварной лавке. Эта шагреневая кожа, которая отсчитывает часы и дни, уменьшаясь в объеме после выполнения каждого желания Рафаэля. Потом несметные материальные богатства, выполнение всех желаний и быстрое таяние жизни. День за днем, словно уносимые ветром листки календаря, бегут часы и минуты, подтачивая жизнь, и на глазах уменьшается объем когда-то огромной кожи онагра, висящей на стене. Вот ее старый контур, красная линия на белой стене, и вот нынешний ее объем. Крупнозернистая, лоснящаяся, с таинственной надписью на древнем языке, эта кожа символизирует запас дней и часов, оставшихся у Рафаэля. Берлиоз был прав, нанося этот удар. Его замысел удался. Паганини внезапно почувствовал полное сходство со своей судьбой.
События, развернувшиеся после возвращения Паганини в Париж, поражают необычайной согласованностью.
Шеф бюро полиции, господин Симоне, главный секретарь префектуры полиции господин Малеваль, "Музыкальная газета", представители духовенства, юристы и врачи Парижа, журналисты и рецензенты - все вдруг оказались исполнителями единого целеустремленного плана.
Гаррис, живя в Англии, получил письмо, извещавшее его о некоторых странных подозрениях, высказанных синьором Паганини по поводу ведения Гаррисом его финансовых дел. Гаррис написал Паганини письмо с предложением своих услуг и с просьбой установить истину. Паганини не получил этого письма. Гаррис счел сообщенное ему за истину и замолчал, не предлагая вторично своих услуг и скромно проживая в Брайтоне. Единственное, что он сделал, это написал своим английским друзьям в Нью-Йорк, предлагая пригласить Паганини в Америку и этим спасти его от неминуемой гибели в Европе.
Паганини получил вскоре извещение о том, что в его распоряжение будет прислан огромный океанский корабль, который может отвезти его в Новый Свет. Одиннадцатилетний Ахиллино был в восторге от этого плана. Паганини стал готовиться к отъезду. Он слишком громко говорил о своих приготовлениях, и те, кому нужна была его жизнь, нашли способ парализовать эти приготовления.
Если нужен был врач, являлся специальный врач, если нужен был юрист, являлся специальный юрист; если нужен был рецензент и представитель печати, то опять это была такая же маска все той же преследующей воли, которая принимала и личину врача и личину юриста.
1837 год был годом решительного удара, годом, подготовившим осуждение и гибель Паганини. Талантливый и красноречивый адвокат NN** на всех перекрестках и во всех залах, где его присутствия требовала профессия, кричал о безумии Паганини. "Не довольствуясь своим колоссальным богатством, Паганини вошел в компанию спекулянтов, ажиотеров и темных дельцов Парижа, устроивших на пустом месте и без денег "Казино".
Это заявление опытного адвоката повторялось всеми. И если бы Паганини больше обращал внимания на людскую молву, если бы он читал парижские афиши и газетные объявления, он увидел бы, что "Казино" - это вовсе не такая уж невинная благотворительная затея. Это - его доход, "Казино" - это детище Паганини. "Казино" и Паганини - это одно и то же.
