Георгий Метельский - Доленго
Раньше Сераковский бывал в Литве наездами, он останавливался в Вильно или в каком-нибудь поместье у друзей, некоторое время жил там почти безвыездно. Сейчас он видел Литву в движении. Перед его глазами стояли убогие села с курными избами, он видел прибранные под дырявый навес деревянные сохи, перемежавшиеся с болотами пески, на которые помещики сселяли крестьян, видел этих крестьян и слушал их горькие рассказы-исповеди.
Рассказы эти, впрочем, не являлись для него открытием, откровением, о многом он знал еще в Петербурге из уст побывавших в здешних местах друзей, но сейчас обо всем этом говорили непосредственные участники событий, которые все испытали на себе. При первом же удобном случае Сераковский подходил то к повстанцу, который шагал в колонне, то к ремесленнику, мирно занимавшемуся своим делом, то к крестьянину, продававшему на рынке рожь, и забрасывал их вопросами, стараясь узнать как можно больше.
Сегодня он побывал в кузнице, стоявшей одиноко на краю небольшого села. В кузнице было душно, в полумраке жарко пылал горн, раздуваемый подростком-подмастерьем, слышались звонкие удары молота о наковальню.
- Бог в помощь! - промолвил Сераковский, отворяя дверь.
- Спасибо на добром слове, пан, - ответил хозяин. Он был уже немолод, с раскрасневшимся широким лицом и ровными зубами, которые блеснули, когда кузнец улыбнулся. - Что привело сюда пана?
- Желание узнать, как вы живете, а заодно попросить об одном важном дело.
- А вы, простите, кто будете?
- Доленго.
- Матерь пресвятая! Сам Доленго!.. Стась, иди-ка сюда! - крикнул кузнец подростку.
- Пусть продолжает работу, - попросил Зыгмунт. - Дело, ради которого я пришел к вам, как раз касается вашей работы. Догадываетесь, о чем пойдет речь?
- Догадываюсь, пан воевода. О косах, наверное?
- Да, о косах. У нас есть смельчаки, но не хватает оружия, и нужны хотя бы пики и клинки, переделанные из кос.
- А мы этим и занимаемся, пан воевода.
Кузнец зажег от огня лучину, осветил темный угол, и Сераковский увидел десятка полтора кос с перекованными ушками. Рядом стояли косовища.
- Этому я еще от своего деда научился, - сказал кузнец не без гордости. - В прошлое восстание он с такой косой на москалей ходил.
- Вернее, он защищался от солдат, - поправил Зыгмунт.
- Какая разница, пан воевода? Он воевал.
- Разница есть. В прошлое восстание мы вынуждены были обороняться, сейчас - рассчитываем наступать. Тогда наш народ проиграл битву. Теперь мы ее должны выиграть.
- Дай-то бог!..
После одной из стычек в руках отряда оказалась ротная канцелярия. Документы, которые там были, Сераковский велел принести в штабную палатку.
- Ого! А вы хотели их сжечь! - воскликнул он. - Антось, Болеслав, скорее идите сюда и послушайте, что про нас пишет командующий войсками Ковенской губернии генерал Лихачев: "Восстание быстро разрастается и угрожает сделаться поголовным..." Это же замечательно, черт побери! И дальше: "Число войск при современных обстоятельствах слишком недостаточно". Слышите, друзья, у них уже не хватает войска, чтобы бороться с нами!
Сейчас он искренне верил в возможность победы. Сомнения, раздумья, какой выбрать путь, больше не тревожили его: путь был избран, и ничего другого он уже не мог избрать, ничего не мог изменить в жизни. Выигранная битва, восторженные лица повстанцев, торжественные, под колокольный звон встречи в селах и местечках, крестьяне с топорами, следующие за отрядами в ожидании оружия, - все это заслонило от него ту, ставшую вдруг бесконечно далекой, жизнь - аудиторский департамент, квартиру на Владимирской, поездки за границу, встречи с польскими эмигрантами... Впрочем, нет, не всю. На темном бесконечном поле его прошлой жизни светились два ярких огня, которые он и сейчас видел перед собой, - Аполония и борьба за отмену телесных наказаний. И он всегда, сколько себя помнит, был воеводой, вел за собой повстанцев, воевал, раздавал крестьянам землю и объявлял низложенной власть русского царя. Он подумал, что ему везет: восстание ширится, отряды растут, волнения вспыхивают то тут, то там, они уже охватили всю Ковенскую губернию и готовы перекинуться дальше. Значит, не надо медлить, нельзя дать погаснуть огню.
Шестнадцатого апреля в лагере, разбитом под Кнебями, Сераковский собрал военный совет. Стоял довольно теплый вечер, первый за эту затяжную весну, тихо шумел бор, и ветер шевелил штабные карты, повешенные на стволе сосны.
- Надо ковать железо, пока горячо, - Сераковский подошел к карте. Литовский отдел, как вы знаете, определил наше движение в Виленскую губернию. Но правильно ли это будет при создавшемся положении, или же нам лучше двинуться вот сюда, - он показал на карте - в Курляндию? Каково ваше мнение?
- Гейштор хочет загребать жар чужими руками, - сказал начальник штаба Лясковский. - Его не устраивает, если мы пойдем в Курляндию, ибо там уже не его владения.
- У Курляндской границы сейчас отряд Длусского, - заметил Мацкевич. И если мы получим оружие, то только там.
- Хочу добавить, - сказал Сераковский. - По пути к Курляндии нас могут поддержать в Мариенгаузене. Насколько мне известно, там готовят восстание посланцы "Земли и воли". А если Жверждовскому удастся прорваться к Смоленску... Нет, вы только посмотрите, - он снова подошел к карте, какой огромный кусок России будет свободен!
- Простите, пан воевода, но какое нам дело до России? - Начальник кавалерии Лобановский пожал плечами.
- В России нам делать нечего, - поддержал его начальник одного из отрядов - Стучко. Он сидел в сторонке от всех, с угрюмым, недовольным лицом. - Я литвин, понимаете, лит-вин! - Он вдруг распалился. - И хочу бороться только за Литву, а не за Россию, не за Польшу, не за Белоруссию! За свободу Литвы от всех и всяких ее опекунов и покровителей. Вам ясна моя позиция?
Сераковский насмешливо и грустно посмотрел на него.
- Неужели вы не понимаете, пан Стучко, что такой небольшой народ, как литвины, не может обрести самостоятельность сам, вне связи с русским народом, с вольной и дружелюбной Россией. Что вы без ее могучей и протянутой дружеским жестом руки? Ваши усилия, сколь бы героичны и жертвенны они ни были, неизбежно разобьются о такую скалу, как Россия... То же самое и Польша, - добавил он тихо. - В союзе, а не в противоборстве наших народов мы можем стать свободными.
- Надо идти в Курляндию, - решительно заявил Колышко. - А кто не хочет, - он глянул на Стучку, - может вернуться в свое имение. По-моему, так!
- Согласен, - заключил Сераковский.
Свою маленькую армию он разделил на три колонны. Справа шел Мацкевич, слева - Колышко, среднюю колонну Сераковский повел сам. Местом сбора были назначены Биржи, местечко вблизи Курляндской губернии. Все три отряда выступили вместе. Сераковский нарочно остановился, чтобы увидеть их всех от знаменосца до замыкающего взвода конников; он вспомнил свой отъезд из Ковно две недели назад, бричку с кучером Леоном, врачом и начальником штаба - все его тогдашнее войско. И вот теперь целая армия - около трех тысяч бойцов...
Девятнадцатого апреля во втором часу ночи командира лейб-гвардии Финляндского полка генерала Ганецкого разбудил вестовой, доложивший, что из Ширвинт прибыл тысяцкий со срочным донесением от стоявшего в этом местечке Крамера. В донесении говорилось, что вчера из Шешольского леса вышла шайка, насчитывавшая не менее шестисот человек, под предводительством изменника Колышко, в прошлом офицера русской армии. Донесение было слишком важно, и, несмотря на поздний час, Ганецкий решил потревожить генерал-губернатора.
Назимов вышел в халате и ночном колпаке, совсем не похожий на себя в этом непривычном для постороннего глаза наряде.
- Слушаю, Иван Степанович...
- Экстренное сообщение, ваше превосходительство. У Ширвинт обнаружена шайка Колышко, примерно из шестисот человек. Нужно войско.
- Двух рот и взвода казаков вам, надеюсь, хватит, чтобы разделаться с мятежниками?
- Достаточно, Владимир Иванович.
- Тогда с богом!.. И поскорее! - Генерал-губернатор написал на клочке бумаги распоряжение губернскому почтмейстеру о немедленной выдаче Ганецкому курьерской тройки.
В Ширвинты командир Финляндского полка прибыл через три часа и сразу же попросил к себе полковника Крамера. Полковник был возбужден: его молодцы уже успели схватиться с инсургентами, нанесли им заметный урон, однако от дальнейших действий отказались, опасаясь встретиться с новыми силами мятежников.
Вытребованные от Назимова роты пришли к вечеру девятнадцатого апреля. Утром двадцатого они прочесали ближайшие леса, осмотрели мызы и фольварки, но никого не нашли, и Ганецкий решил вернуться в Вильно. Но сделать это не пришлось. Из Вильно на взмыленном коне прискакал ординарец Назимова.
- Срочный пакет от генерал-губернатора! - доложил он Ганецкому.
В пакете было предписание командиру Финляндского полка немедленно идти через Вилкомир на Оникшты, вблизи которых, а также в окрестностях Поневежа и в Александровском уезде якобы обнаружена "двадцатитысячная шайка".
