Джордж Фрэнсис Доу - История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике
Подняв лодку на борт, мы наполнили ветром грот-марсель и удалились от берега. Это разочаровало команду – мы надеялись, что негров высадят на берег, а движение корабля с носом, обращенным в открытое море, приводило в уныние. Впоследствии обнаружилось, что шкипер шлюпа некоторое время ожидал нас, чтобы передать инструкции. Мы также выяснили, что были достигнуты договоренности послать для принятия нашего груза два малых судна. Они должны были дрейфовать вне зоны прохождения военных кораблей, патрулирующих эту часть побережья. Мы держались поодаль от берега, возможно дальше от опасности, до субботнего утра. К этому времени нам следовало вернуться на прежнее место.
Поступил приказ кормить негров в трюме, поскольку выводить их на палубу не позволяло позднее время. Кроме того, было бы неблагоразумно держать многих из них на виду, когда корабль оказался в столь опасных водах. К счастью, кок не пренебрег готовкой пищи для негров, поэтому все прошло без задержки.
В это время я был рулевым, а на палубе не находился только корабельный кок. Ветер продолжал крепчать и постепенно отклонялся к северу, так что я не мог вести корабль по компасу без поднятия парусов. Я гаркал на кока три или четыре раза, но он, должно быть, производил столько шума кружками и кастрюлями, что до него не мог дойти с кормы человеческий голос. Я повернул руль на три-четыре румба, когда ветер неожиданным порывом изменил направление на северное и почти обстенил паруса. Я быстро переложил руль, и корабль, не имея времени для потери направления, медленно повалился под ветер, а паруса наполнились. Ветер был настолько сильным, что судно накренилось до такой степени, что поручни с подветренной стороны оказались под водой. Теперь волны хлынули в люки, смывая негров, настил и все, способное двигаться, в подветренную сторону и вызывая сильное возбуждение среди всей команды. Через несколько минут капитан и команда выползли на палубу. В это время корабль сразу оказался с полностью зарифленными парусами и лег в дрейф. Теперь задул северный ветер.
Шторм продолжался до захода солнца следующего дня. Затем ветер стих настолько, что можно было поставить брамселя. Я радовался ослаблению шторма из-за бедных негров, которым сильная качка и недостаток свежего воздуха доставляли большие страдания. Во время шторма под крышки люка подкладывались тамбуры для предотвращения проникновения воды, и это препятствовало вентиляции трюма. На следующий день установилась хорошая погода, и, когда корабль лег на свой курс, ветер дул почти с траверза. Так как нас отнесло от берега на большое расстояние, необходимо было поставить все паруса, чтобы достигнуть места встречи в назначенное на следующее утро время.
Когда шторм начал трепать корабль, члены команды в трюме потешались над нелепой в целом ситуацией. Видимо, они закончили кормежку негров. Бачки с водой были наполнены и расставлены в удобных для обслуживания местах, когда неожиданно, без предупреждения, покатились кувырком в подветренную сторону и их чуть не раздавили негры, которые скатывались на них сверху. Бачки с водой летели, расплескивая свое содержимое и обдирая голени людей. Несколько раньше матросы смогли выбраться из-под негров, которых настолько парализовал страх, что они потеряли способность шевелиться.
Мой приятель Фрэнк сказал, что «ниггеры побелели как мел». Я допускаю, однако, что он, будучи в возбужденном состоянии, преувеличивал. Капитан оказался не лучше простых матросов, поскольку был опрокинут на палубу и несколько негров перекатилось вверх тормашками прямо на него. Впоследствии он заметил, что они воняли «хуже, чем гнилая треска» и их зловоние выносилось хуже, чем весь их вес.
После полудня была забита последняя из десятка свиней, которых мы приняли на борт перед отбытием из Америки, часть туши была использована для морского пирога. Мы питали некоторую жалость к маленькой свинке и сожалели, когда ее жестоко забили. Совсем недавно свинку выпускали из загона и позволяли бродить по главной палубе. Контактируя со многими людьми, она стала совсем ручной и «приобрела значительный опыт», как выразился кок. Некоторые из матросов научили ее трюкам, лучшим из которых был прыжок через обруч. В этом животное достигло большого искусства и могло выполнять трюк, не задевая краев обруча. Свинку научили также подходить на свист, а потом приняли членом вахты по правому борту, ибо, когда матросы заступали на вахту, она обязательно появлялась из-под лебедки и рыскала по палубе, пока вахтенные не исчезали внизу после восьми склянок. Когда подали морской пирог, мы почтили ее память, доказав таким образом силу нашей любви к ней – даже после гибели.
Все члены экипажа добровольно оставались на палубе всю ночь и заняли обзорные площадки внизу и вверху, поскольку мы снова приближались к острову в фарватере других судов. Зажигать свет в каюте запретили, а нактоуз закрыли сверху брезентом. Оставили лишь маленькую дырочку, сквозь которую рулевой мог видеть компас.
Негры почему-то сильно возбудились и много шумели. Все угрозы испанца не могли их успокоить. Если бы рядом проходило какое-нибудь судно, думаю, люди на его борту были бы удивлены, услышав такую какофонию звуков. Наблюдатели сообщили о двух-трех огнях, но мы легко обошли их.
Наконец ночь, казалось самая долгая, подошла к концу, и мы приготовились накормить негров последним завтраком на борту. Поступили приказы уделить кормежке минимум времени, но мы не особенно старались и спешили насколько возможно. С учетом того, что это была последняя кормежка, мы сняли ограничения на потребление воды, позволив каждому негру пить столько, сколько он хотел. Завтрак подавался в трюме, ни одному негру не позволили совать нос на палубу, включая туземцев-крумен. Затем мы сами быстро проглотили свой завтрак, после чего соорудили платформу для спуска за борт. Впоследствии ее следовало использовать для транспортировки негров. Все это время наблюдатели бдительно следили за обстановкой, но не заметили никаких признаков появления судна на каком-либо участке линии горизонта. Во время четырех склянок (десять часов утра) с фор-брам-рея заметили землю. Капитан счел, что корабль подошел достаточно близко к берегу, и велел лечь в дрейф.
Около двенадцати часов сообщили о появлении в прибрежных водах паруса к западу от нашего корабля и через несколько минут различили другой парус примерно в том же месте. Теперь капитан взял подзорную трубу и пошел наверх, где пробыл целый час, наблюдая за чужаками. В это время мы определили, что оба судна были шхунами.
Когда капитан вернулся на палубу, его встретил испанец и посоветовал продолжать движение корабля и взять курс на сближение со шхунами, насколько возможно. Капитан же был склонен оставить корабль там, где он находился, пока приближение чужаков не позволит ему убедиться в том, что все в порядке. Однако испанец развеял его опасения, сказав, что, даже если суда окажутся не теми, которые мы ждем, у нас будет масса времени уйти от них. Капитан согласился и приказал круто обрасопить реи и привести корабль к ветру. Встав на ветер, который постепенно ослабевал, мы были всего на румб с подветренной стороны к шхунам. Нам пришлось приложить все силы для того, чтобы уменьшить расстояние от шхун до того, как ветер стих полностью и оставил нас заштилевать в опасном месте.
К двум часам мы достаточно сблизились, чтобы подать сигнал. Фор-бом-брам-рей был усажен, и через несколько минут мы опустили бом-кливер. Теперь все внимательно наблюдали за незнакомцами, и если бы на наши сигналы они не ответили, то можно было проститься со всеми нашими надеждами. Через десять – пятнадцать минут мы получили благоприятный ответ и встретили его троекратным «ура», от которого корабль буквально задрожал.
Теперь мы убедились, что это были шхуны друзей, которые ожидались. Нам приказали очистить палубы и приготовиться к переброске негров. Я обрадовался тому, что появилось дело, отвлекавшее от мыслей, возникавших во время наблюдения за шхунами. Казалось, пройдет вечность, когда они достигнут нас. С обоих бортов корабля, на носу и корме, приготовили концы для перемещения груза, когда шхуны подойдут достаточно близко.
Это произошло через полтора часа. Поступил приказ убрать легкие летучие паруса и взять на гитовы фоковые и гротовые паруса, после чего обстенить грот-марсели. К тому времени, как одна из шхун вышла на расстояние, допускающее переговоры, испанец послал вызов и получил удовлетворительный ответ.
– Концы в подветренную сторону товсь! – крикнул капитан.
Шхуна легла в дрейф с подветренной к нам стороны, когда на нее бросили конец каната. Но тот не долетел, и ошибку исправил экипаж одной из шхун, бросив нам свой канат, конец которого подхватили, протянули вперед и принайтовили так, чтобы подтянуть шхуну к средней части корабля. Перед закреплением конца другая шхуна пошла в бейдевинд к нашей корме и судну сопровождения бросила конец, который подхватили и закрепили. Дик закрепил теперь первый канат, и мы крикнули матросам шхуны выбирать его. Едва приложили первое усилие, и матросы приготовились тянуть дальше, как, к нашей досаде, «бабий узел» Дика соскользнул и конец ушел за борт. Прежде чем мы бросили на шхуну другой конец, она ушла за корму.
