Лин фон Паль - Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции
Большинство таких исчезнувших тоже шли по политическим статьям, поскольку сроки по ним были больше, а рабочая сила в ГУЛАГе требовалась постоянно. Если крестьяне плохо несли лесозаготовительную повинность, то уж в лагерях эта повинность исполнялась безупречно, сколько положено – столько и исполнялось. И строительство крупных государственных объектов тоже осуществлялось за счет заключенных. А попасть под суд было так просто: не нужно было выходить на улицу с флагом Российской республики или кричать всенародно о созыве Учредительного собрания, достаточно было рассказать двусмысленный анекдот, или выразить сомнение в решениях власти, или просто отозваться с улыбкой на какой-нибудь идиотический приказ начальства. Всё это была крамола. Крамолой стало всё.
В страну, только что пережившую два страшнейших опыта обращения в государственное рабство – индустриализацию и коллективизацию, – пришла новая напасть: политические процессы. Это были громкие судебные дела, и в газетах их освещали на первых полосах, то есть дела это были совершенно показные, иллюстрирующие сталинский принцип «усиления классовой борьбы по мере построения социализма».
Последние предвоенные годы, всю войну и еще восемь послевоенных лет страна жила между лагерем и расстрелом. Как шутили заключенные, лагерь стал в стране самым свободным местом – говори что хочешь и сколько хочешь, ты и так уже сидишь по статье. Больше не дадут. Если, конечно, к мятежным мыслям не присовокупятся мятежные действия. И в лагерях с 1942 года начались групповые бунты. Первый такой официально зафиксированный случай произошел в Воркутлаге, восстание поднял вольнонаемный Ретюнин.
Ретюнин был начальником лагерного пункта Лесорейд. Он надеялся освободить заключенных Воркутлага и соседнего Печорлага, создать армию и сражаться против режима, который всем им искалечил жизни. В Воркутлаге ему удалось вместе с 80 каторжниками разоружить охрану и захватить ближнее село Усть-Уса, но удержать село они не смогли, и после кровопролитного боя отряд двинулся в сторону Печорлага. Ретюнин собирался захватить по пути оленьи упряжки и уйти от погони, но уйти далеко у восставших не получилось. Хоть они и скрывались в тайге, их преследовали вохровцы, в ближних городках были подняты по тревоге вооруженные партийные активисты. Стало ясно, что силы слишком уж неравны. Тогда было решено искать спасения у местных оленеводов, и отряд разделился на три части. Но и эта затея провалилась: всех разбили по отдельности. 42 повстанца погибли в боях, остальные были расстреляны. Но и поднятым на перехват беглецов повезло не слишком: они потеряли убитыми 33 человека, ранеными – 20, обмороженными – 52. А повстанцы хоть и погибли все, но целую вечность – восемь дней с 24 января по 2 февраля – были свободными людьми.
В августе 1948 года восстание подняли заключенные Северо-Печорского лагеря, брошенные на строительство железной дороги. В основном это были бывшие фронтовики, которые попали в лагерь за то, что на фронте оказались в окружении врага и не застрелились, как это предписывал приказ. Им удалось захватить несколько лагпунктов. Повстанцы разбились на две группы. Одна, так же, как и ретюнинцы, думала идти в соседний лагерь (теперь уже Воркутлаг) и освободить там заключенных. Другая собиралась идти к Обской губе, захватить корабли и уплыть. Но теперь против повстанцев использовали уже не вохровцев, а танки и самолеты. Одни были убиты, другие (100 человек) взяты в плен и приговорены к новым срокам в штрафных лагерных зонах, а нескольким небольшим группкам удалось бежать на Урал.
К концу сталинского режима в лагерях восстание шло за восстанием, министр внутренних дел Круглов разносил на совещаниях своих подчиненных: «Каждое утро приходишь на работу и начинаешь читать шифровки и сообщения: в одном месте – побег, в другом – драка, в третьем – волынка. Вы думаете, что в этом нет ничего особенного, а это приводит к дезорганизации работы министерства… Если мы не установим твердого порядка, мы потеряем власть». И правда, весь 1952 год, когда эти слова были сказаны, прошел под знаком лагерных бунтов: Камышовский лагерь, Песчаный лагерь, лагерное отделение «Тундрино», Воркуто-Печорский лагерь, Горный лагерь, Куневский лагерь, Дальний лагерь…
В марте 53-го умер Сталин. И скоро власти пришлось амнистировать часть заключенных. Лагеря избавились от мятежников, которые бунтовали простых сидельцев. Лагерные порядки стали строже. А общество получило возмутителей спокойствия. Многие из них, знавшие, что сидели ни за что, молчать не собирались. Да и страна тоже молчать устала. И снова начались разнообразные бунты.
В марте 53-го умер Сталин. И скоро власти пришлось амнистировать часть заключенных. Лагеря избавились от мятежников, которые бунтовали простых сидельцев. Лагерные порядки стали строже. А общество получило возмутителей спокойствия. Многие из них, знавшие, что сидели ни за что, молчать не собирались. Да и страна тоже молчать устала. И снова начались разнообразные бунты.
Бунты «оттепели»
При Хрущеве, в то обманное время, которое наивно назвали «оттепелью», люди вдруг подумали, что наконец-то повеяло ветром свободы. Вроде бы власть разрешила говорить о том, о чем прежде все предпочитали молчать. Начались публикации крамольных книг. Не совсем, конечно, крамольных, а таких, каких не печатали с 1927 года, когда была введена жесткая цензура. И в наивных головах появилась надежда, что власть наконец увидела свой народ и собирается вести со своим народом диалог. И что народ в ходе этого диалога с властью сможет указать ей на ее ошибки и показать, как лучше устроить будущее.
Куда там! Никита Сергеевич не сумел даже вести диалог с совершенно аполитичным народом – художниками. А ведь они ни о каких переменах в обществе не говорили и ничего, по сути, не требовали. Они – просто рисовали. Однако высшая власть не поняла, что они там рисуют, и возмутилась тем, как они это непонятное «что» рисуют! А уж когда у власти начались экономические проблемы, то о диалоге с народом и речи идти не могло. И вправду: что народ понимает в экономике, если сама власть в ней ни черта не понимает?!
Никита Сергеевич считал себя большим знатоком сельского хозяйства. Долгие годы он проработал на плодородной Украине, и в отношении остальных земель отечества в голове у него был полный майдан. Иначе никак не объяснить, почему он вдруг решил, что «королева полей» кукуруза будет вызревать на землях холодного северо-запада и даже севера. Но с его легкой руки эта культура стала принудительно вводиться и на ленинградском суглинке, и вообще чуть ли не на мерзлой почве Архангельска. Другим его ноу-хау было запрещение держать в личных хозяйствах скот и птицу – это касалось и горожан с подсобными хозяйствами, и колхозников. В стране началась такая же истерия, как на Украине перед коллективизацией, – скот и птицу стали забивать: за проданное мясо можно было получить больше, чем от государства за живую скотину!
15 января 1961 года случился бунт в Краснодаре. Там солдат решил продать на рынке шапку и сапоги (есть-то хочется!), а патруль его арестовал и отправил с дружинниками в военную комендатуру. Тут же образовалась толпа, решившая вступиться за солдата, и люди пошли следом за дружинниками, собираясь солдата отбить. Виновника народного сочувствия уже успели отпустить, но толпа не верила и все требовала освободить арестанта.
Две эти чудесные идеи обошлись стране дорого: мало того что погода, как обычно, сельскому хозяйству не способствовала, так еще и реформы его подкосили. Но и этого было мало: в 1961 году Хрущев провел грабительскую денежную реформу, «благодаря которой» сбережения народа обесценились, и, словно в насмешку, в 1962 году цены на основные продукты были повышены, а нормы выработки увеличены. В то же время права милиции были расширены, а в общество вброшен лозунг о борьбе с хулиганством. Не правда ли, удивительно мудрый набор средств, чтобы заставить людей бунтовать? И страна получила бунты, снова заказанные властью.
15 января 1961 года случился бунт в Краснодаре. Там солдат решил продать на рынке шапку и сапоги (есть-то хочется!), а патруль его арестовал и отправил с дружинниками в военную комендатуру. Тут же образовалась толпа, решившая вступиться за солдата, и люди пошли следом за дружинниками, собираясь солдата отбить. Виновника народного сочувствия уже успели отпустить, но толпа не верила и все требовала освободить арестанта. Раздались призывы взять комендатуру штурмом, перепуганный часовой выстрелил в воздух, пуля ударилась о стену и рикошетом попала в голову местного школьника. Школьник умер. Тут уж о солдате забыли. Теперь толпа знала, кого нужно громить, – и отправилась брать штурмом крайком КПСС. Тело мальчика люди несли к крайкому, как знамя. Возник митинг, стали звучать политические лозунги и обвинения в адрес власти. Толпа ворвалась в здание и стала громить кабинеты, сотрудники в страхе прыгали из окон. Из кабинета секретаря крайкома восставшие потребовали по прямой связи вызвать Хрущева. Хрущева не позвали, но о бунте ему тотчас донесли. Хрущев был разъярен. И приказал разогнать народ любыми средствами. Толпа у здания крайкома стояла до темноты. Утром 16 января из Москвы прилетел первый секретарь Краснодарского горкома партии и попробовал поговорить с народом. В него полетели камни. Но на этом ярость иссякла, и толпа разошлась. Но сразу же последовали аресты, а затем и суд. Двое зачинщиков бунта были приговорены к расстрелу, менее активные бунтари – к тюремным срокам. Разумеется, с должностей были сняты те, кто допустил проявление народного гнева.
