Нина Соротокина - Свидание с Петербургом (Гардемарины, вперед !, книга 2)
Прежде чем приступить к допросу самого Лестока, Шувалов решил побеседовать с Шавюзо. Для начала с секретаря сняли офицерский мундир и обрядили в арестантскую хламиду. На первом же допросе ему пригрозили пыткой, ежели не будет чистосердечного признания. Господи святы, да он сознается во всем, в чем хотите!
За три долгих дня, проведенных в камере, секретарь твердо решил, что спасать будет себя и только себя. Дядя хоть и благодетель, но идти за ним в ссылку или на казнь он никак не желает. Лесток хитер, он Выпутается... Однако преднамеренно топить дядю он тоже не хотел. Главное - угадать, что надо судьям, а дальше чистосердечно сознаться даже в том, чего не было на самом деле.
Но угадать было трудно. Допрос снимал сам Шувалов, Вопросы задавались вразнобой и, кажется, никак не были связаны один с другим общей линией. Вначале был спрошен он о друзьях Лестока, окромя иностранных послов, Шавюзо назвал всех - князя Трубецкого, Румянцева, сенатора Алексея Голицына, князя Ивана Одоевского, обер-церемониймейстера Санти и прочих. На лице Шувалова появилось удовлетворение. Все это были недруги Бестужева. Пока эти люди пойдут как свидетели, а дальше, может, кто-то из них и сам попадет в камеру.
Перешли на отношения Лестока с иностранными послами и начали очень издалека - с предшественника Финкенштейна посла Мардефельда и маркиза Шетарди. Шавюзо с полным достоинством указал, что все это было в прошлом, что сейчас Лесток удалился от дел.
- Была ли переписка у Лестока и Шетарди?
Да, была. И переписка эта шла через него - Шавюзо. После высылки Шетарди из России было получено от него два письма. В первом были счета на заказанные для Лестока в Париже камзолы, во втором писалось о табакерках, которые надо было передать... Здесь Шавюзо замялся... передать Герою.
- Кого понимал Шетарди под этим именем?- заинтересовался Шувалов.
- Я думаю... что их императорское величество,-выдохнул смущенный и испуганный секретарь,
Знай Шавюзо, что архив хозяина уже предан огню, он держался бы куда увереннее и не болтал лишнего. Но, как говорится, знал бы куда падать, соломки подстелил. Следующий вопрос к секретарю был куда страшнее предыдущих.
- А не измышлял ли Лесток каких ядовитых лекарств, дабы жизнь государыни пресечь?
- Нет, нет, никогда!- Выкрик этот упредил мысль, и тут же Шавюзо с ужасом вспомнил, как рылся Лесток в старых своих записках, выискивая отдел "яды". Правда, как и тогда, так и теперь, Шавюзо был уверен, что Лесток интересуется ядами как средством лечения - ведь именно это проповедовал покойный врач Блюментрост, но ведь не объяснишь этим жестоким следователям, если докопаются до сути! Если вспомнил, почему скрыл? Шавюзо весь взмок от страха, а ноги покрылись гусиной кожей, словно от жесточайшего .холода. Он уже готов был во всем сознаться, но допрос внезапно кончился.
Только в камере Шавюзо пришел в себя. Принесли ужин, попил горячего пойла, согрелся, успокоился, думая, что легко отделался, но грянул второй допрос, куда более строгий и запутанный, чем первый.
На этот раз спрашивал не Шувалов, а серьезный, хромой господин.
Первые вопросы носили скорее формальный характер.
- Нам известно, что Лесток поносил канцлера Бестужева ругательными словами. Так? Какими?- Голос тихий, монотонный, взгляд почти доброжелательный.
Поставь следователь вопрос не так категорично, и Шавюзо с чистой совестью сказал бы: "Не упомню...",- но у хромого господина был такой вид, словно он все знает заранее, а ответы секретаря нужны ему только для проверки.
Шавюзо откашлялся:
- Так прямо и повторить?
- Так и повторите.
- Лесток говаривал,- начал секретарь отвлеченным тоном, словно по бумажке читал,- экий скот государством нашим правит, каналья, лицемер, сквалыга, гнусарь, это в том смысле, что канцлер изволит шепелявить... Угрожал ли? И это было. Не раз говаривал Лесток, что рад бы был прострелить канцлерову голову пистолетом, да случай не представился.
Писарь аккуратно записывал, следователь зорко вглядывался в Шавюзо и наконец перешел к главному вопросу:
- Ее императорскому величеству с цифири разодранных реляций посла Финкенштейна известно стало, что господин твой о перемене нынешнего благополучного государствования богомерзкий замысел имел. Что знаешь о сем предмете?
О!.. Опять запахло жареным, это Шавюзо почувствовал сразу. Господи, как отвечать, научи! Ничего не знаю? Не поверят... Но он и впрямь ничего не знает об участии Лестока в заговоре против императрицы.
- Что молчишь?- жестко спросил следователь. Шавюзо силой удержал себя в сидячем положении, ему очень хотелось повалиться в ноги следователю с воплем: "Не было ничего, не было!"- но он превозмог себя и довольно внятно ответил:
- Я ничего не знаю о сем предмете, но отвечу на все вопросы со всей моей искренностью, дабы помочь следствию.
- А был ли в лестоковом доме человек по имени Сакромозо? Вот здесь Шавюзо и прорвало. Он рассказал о визитах мальтийского рыцаря, рассказал не только то, что ему положено было знать, но и то, что он подслушал. И о деньгах полученных показал, и о беседах про русскую армию.
- Ас какой целью заглядывал в лестоков дом поручик Белов? Помните такого?
Он такого помнил. Белов захаживал в дом господина Лестока с единой целью, узнать о друге своем князе Оленеве, который за неведомое ему государственное преступление сидит в крепости.
Перед писарем лежал уже ворох исписанных бумаг, а Шавюзо все говорил и говорил, как с цепи сорвался, а следователь кивал кудлатой головой и задавал новые вопросы.
Девять часов вечера, впереди целая ночь, оставим Дементия Палыча беседовать с арестованным секретарем и перенесемся в парк князя Черкасского, в маленький флигель, где в этот вечер суждено было состояться важному разговору, который так ждал Никита Оленев.
Герой наш благополучно поправлялся от раны, но не будем забывать, что с того времени, когда он стал ощущать мир вокруг себя как реальный, прошла всего неделя. Эти семь дней были лучшими в его жизни, потому что все это время он путешествовал по тесным улочкам Венеции наедине с очаровательной Марией. Солнечный город был особенно хорош тем, что находился вне досягаемости Тайной канцелярии и хромого следователя, кроме того, в Венецию -очень легко было попасть; мысль, как известно, самый быстрый транспорт.
Алексей появился без предупреждения, еще большей неожиданностью для Никиты был приход Лядащева, который вошел незаметно, сел на подоконник и принялся рассматривать пейзаж за окном. Он не встревал в разговор, но вел себя так, словно имеет полное право присутствовать в столь тесной компании.
Алеша попытался вспомнить, по какому плечу можно безболезненно похлопать друга, не вспомнил, махнул рукой и сел на край кровати. Он Выглядел серьезным, строгим, а более всего уставшим, видно, аварийная работа порядком его потрепала.
- Алешка, я минуты считал, тебя дожидаясь!- восторженно воскликнул Никита.- Дамы - лучшее изобретение природы,- он улыбнулся Марии и Софье,-но ведь и о деле надо поговорить. А где Сашка?
Алексей ждал этого вопроса и, уступая требованиям жены, мол, надо подготовить, нельзя же вот так и брякнуть, намеревался начать разговор с Гольденберга, векселя и Дементия Палыча, но увидев друга, разволновался вдруг, понял, что лукавить он не в силах, а потому именно и брякнул:
- Саша не придет. Он арестован.
Никита мертвенно побледнел. Гаврила бросился к нему с нашатырем, но тот с негодованием отвел его руку.
- Гаврила, не позорь меня! Я уже здоров. Завтра, пожалуй, и встану,он сжал кулаки.- Закон парности, будь проклят! Теперь я понимаю, почему здесь передо мной ломали комедию. Стоило спасать меня, чтоб сесть самому? Голос Никиты сорвался на крик, Алексей никогда не видел его в таком состоянии.
- Я думаю, вы согласитесь, Никита Григорьевич,- спокойно сказал Лядащев,- что трудно отказать себе в удовольствии помочь в беде другу.
Никита оставил это замечание без внимания.
- Я лежу здесь, как колода, разнежился. Это не просто несправедливость. Арест Сашки -. это злодейство! Невинный человек попадает в крепость. Его пытаются спасти. Далее спаситель сам попадает за решетку, но он уже виновен! Его есть за что судить. Как же, он не подчинился этому монстру - государству!
- Нападение на мызу здесь ни при чем,- Алеша покосился в сторону Лядащева.- Это мы точно знаем.
- Мне удалось передать Александру Федоровичу записку в крепость,-опять вмешался Лядащев.-Я думаю, он догадается, как вести себя на допросе.
- Нет в жизни большей гадости, чем допросы,- процедил Никита сквозь зубы.- Они могут продолжаться до бесконечности! В чем его обвиняют?спросил он резко, повернувшись к Лядащеву.
- Я думаю, что в том же, в чем обвиняли вас.
- То есть в бессмыслице. Больше Тайной канцелярии нечем заняться, как отлавливать безвинных людей?
