Русское дворянство времен Александра I - Патрик О’Мара
Тем не менее первая «либеральная» часть правления Александра I характеризовалась сильными аболиционистскими тенденциями. Это особенно заметно из протоколов Негласного комитета, которые показывают, что по крайней мере до конца 1801 года крестьянский вопрос был главной темой обсуждения, в ходе которого освободительные устремления молодого царя находили осторожную поддержку. Длительные обсуждения в Негласном комитете привели к предложениям о некоторых предварительных шагах по облегчению положения крестьян. Так, например, крестьяне и поместья должны были быть временно конфискованы у особо жестоких и деспотических помещиков и помещены под государственную опеку до тех пор, пока виновные не будут признаны пригодными возобновить управление ими. При этом таких заблудших помещиков предполагалось отправлять в монастыри для покаяния, в соответствии с предписаниями губернских дворянских собраний.
Еще одним ранним итогом заседаний Негласного комитета стало осторожное изменение законодательства, посредством указа от 12 декабря 1801 года. Купцам, горожанам и государственным крестьянам было предоставлено право на приобретение земли. М. С. Воронцов был одним из помещиков, который хотел бы, чтобы указ распространялся и на крепостных крестьян[645]. Точно так же Н. С. Мордвинов призывал Александра I что-то сделать для помещичьих крепостных, «не имеющих никакого гражданского существования». Но даже в этом случае, предупреждал он, любые действия следует предпринимать постепенно и незаметно, чтобы избежать враждебности дворянства. За перемены были и другие члены Негласного комитета, В. П. Кочубей и Адам Чарторыйский, заявившие, что «право помещиков на крестьян столь ужасно, что не следовало ничем удерживаться при нарушении его». Однако, несмотря на все разговоры об улучшении положения крепостных крестьян в России, «молодые друзья» царя по Негласному комитету ничего для них не сделали. Ни один из предполагаемых сторонников отмены крепостного права не предпринял попытки освободить своих крестьян, даже когда это стало возможным с 1803 года по условиям программы «вольных хлебопашцев»[646].
Из множества составленных проектов наиболее многообещающим и единственным реализованным действительно был закон 1803 года «О вольных хлебопашцах». Однако, как мы увидим, он был практически бесполезным и привел к освобождению менее 100 000 крепостных — и это еще по оптимистическим оценкам. В следующем разделе мы проанализируем его значение как потенциальную прелюдию к программе полного освобождения.
Закон 1803 года: Прелюдия к освобождению крепостных?
20 февраля 1803 года, всего через два года после вступления Александра I на престол, его Непременный совет представил свой первый законодательный акт, специально предназначенный для решения крестьянского вопроса. Указ «О вольных хлебопашцах» разрешал тем помещикам, которые этого хотели, освобождать своих крестьян с землей целыми деревнями или отдельными семьями на взаимно согласованных условиях. После того как сумма по договору была полностью выплачена помещику, крестьянин становился законным владельцем приобретенной таким образом земли. Настоящее значение указа заключалось в том, что он фактически означал заявление правительства о своем намерении вмешаться в отношения помещиков и крепостных, обеспечив освобождение крестьян с землей. Это была инициатива С. П. Румянцева, который предложил эту меру как первый шаг «к постепенному уничтожению и самого рабства». В правительстве не было единодушия по этому поводу. Когда указ предстал перед Государственным советом, по одной из версий, это вызвало «страшный шум», но, несмотря на это, Александр I все равно отправил его в Сенат для принятия[647].
Среди тех, кто яростно противился этой инициативе, был Г. Р. Державин, выдающийся русский поэт XVIII века, занимавший с 1802 по 1803 год пост министра юстиции. Он тщетно пытался убедить Александра I оставить эту затею с помощью беззастенчиво консервативного аргумента, что крепостное право настолько укоренилось в русских обычаях и практике, что вмешательство в него чревато реальным риском катастрофических последствий. Точно так же большинство его современников оставались полностью убежденными в том, что по традиции земля принадлежит им неотъемлемо. Даже те, кто хоть как-то симпатизировал идее эмансипации, сопротивлялись даже мысли о том, что им придется отказаться от части своих земельных владений. Например, Н. С. Мордвинов признал, что для российского сельского хозяйства было много преимуществ в общем увеличении числа свободных крестьян, которые, по его мнению, могли быть реализованы без ущерба для любого другого сословия. Поэтому он настаивал на том, что «крестьяне получат свободу; помещики останутся владетелями полными земель своих»[648].
Оценивая мотивы, побудившие Румянцева предложить создать новую категорию крестьян, Ф. В. Ростопчин заметил, что ее автор «хотел помириться с двором и поссорился со всеми русскими дворянами». По язвительному замечанию Державина, эту схему «выдумал Румянцев из подлой трусости угодить государю», который в любом случае был развращен его наставником Лагарпом, «стакнувшись наперед с якобинскою шайкою Чарторижских, Новосильцовых и прочих»[649]. Критика престарелого придворного, которую разделяли другие консерваторы, в том числе Карамзин, не прошла бесследно: указ включал ограничения, реализовывался с опаской и мог дать лишь скромные результаты. Тем не менее это было в определенной степени отражением жажды реформ — или, по крайней мере, осознания их необходимости — в первые годы правления. Это породило в российском обществе определенную концепцию крестьянского освобождения, которая для многих ведущих деятелей того времени стала более или менее аксиомой к концу правления Александра I[650].
По сути, это было связано с тем, что крестьянский вопрос обсуждался на всех уровнях, начиная с Негласного комитета и Госсовета и ниже, но не в публичной прессе, за которой настороженно следила цензура. Например, когда в 1804 году в печати появилось страстное осуждение крепостного права, цензор тут же запретил его. Это был «Опыт о просвещении относительно к России» И. П. Пнина, незаконнорожденного сына масона Николая Репнина, чья пропаганда социальной силы просвещения и его сочувствие к судьбе крестьян привлекли внимание общественности и вызвали резкое опровержение со стороны цензора Г. М. Яценкова. Он постановил, что если целью автора было «истребление рабства в России», то «приличнее» было бы представить проект правительству, а не рисковать: «разгорячать умы, воспалять страсти в сердцах такого рода людей, каковы суть наши крестьяне, это значит, в самом деле, собирать над Россией черную губительную тучу»[651].
Ответственность
