Сергей Кремлев - Политическая история Первой мировой
В полной силе был пока что «Верховный правитель» Колчак – креатура английской разведки и американских покровителей. Колчак свёл знакомство с янки летом 1917 года, во время приезда в Россию миссии Элиху Рута, и именно янки вывели адмирала на авансцену…
Чехи, американцы, японцы оккупировали Владивосток и Дальний Восток… В военном отношении особенно активны были японцы, однако Америка рассчитывала взять своё в будущем: местная буржуазия была склонна к американскому патронажу.
В Архангельске и Мурманске высадились англичане. Они же оккупировали Баку…
Поддержанный Антантой, собирал Вооружённые Силы Юга России генерал Деникин…
Батька Махно бил то «белых», то «красных», то своих… «Возвращаясь из Бердянска, – рассказывал он своему начальнику штаба, бывшему железнодорожному машинисту Белашу, – расстрелял коменданта станции Верхний Токмак. Сволочь такая, парень был хороший, помнишь, мы по занятии Бердянска назначили его комендантом. Теперь вывесил плакат: «Бей жидов, спасай революцию, да здравствует батько Махно!». Я его коцнул…»
Да, на Юге России всё перемешалось особенно круто и темпераментно. В Одессе дымила трубами англо-французская эскадра, и Григорий Котовский проводил свои одесские операции то во френче французского офицера, то во фраке «сбежавшего от большевиков» негоцианта. У маленькой же Жанны Лябурб, работавшей среди французских моряков, была одна неизменная форма – очарование француженки и опыт революционерки. Контрразведка интервентов арестовала её, и Жанну расстреляли, однако французская эскадра вскоре из Одессы ушла, «республиканский» трёхцветный флаг над военными судами всё более заливал один цвет – красный, и французы убрались от греха, от этой сумасшедшей России подальше…
Приходили оперативные сводки с фронтов Венгерской Советской Республики: «Красная Армия Советской Венгрии заняла линию фронта на румынском участке: Берек, Миносликола – Фальва, Антафальва, но отошли из железнодорожного узла Фюлес. На чехословацком фронте наши атаки продолжаются».
Германию тоже будоражили перестрелки по всей территории – от Киля до Мюнхена. Правительственные войска генерала Леки обстреливали революционных моряков. В Берлине зверствовали отряды военного комиссара правительства социал-демократа Густава Носке, который сдавшихся в плен рабочих просто расстреливал, публично заявляя: «Должен же кто-то стать кровавой собакой». Это как раз подчинённые ему офицеры штаба кавалерийской дивизии за три дня до начала Парижской «мирной» конференции убили Люксембург и Либкнехта: вначале зверски избили прикладами, а потом добили выстрелами в голову.
Тогда ещё юный референдарий, будущий королевский прусский советник Гюнтер Гереке – кавалер «Железного креста» и инвалид войны – только стал ландратом в округе Науэн. Он писал: «Продовольственное положение в районе было катастрофическим. Рабочие голодали, их семьи нуждались в хлебе насущном».
Ещё один молодой офицер закончившейся войны – Эрнст фон Саломон, ставший карателем Добровольческого корпуса, – дал впечатляющую картину двух Германий: «Мы вошли в пригород. Вокруг стояли тихие уютные дома, увитые плющом, откуда нас весело приветствовали и бросали нам цветы…».
Это была Германия бюргеров…
Была, однако, и другая Германия: «Однажды я вошёл в пролетарскую казарму. Моим глазам открылось зрелище крохотной, не более десяти квадратных футов комнаты, уставленной кроватями. В этой тесноте спали семь человек – мужчин, женщин, детей… К женщинам подошёл унтер-офицер; одна стремительно отбросила одеяло, задрала рубашку и, повернувшись к нему белыми ягодицами, издала громкий неприличный звук. Мы отпрянули… Смеялись даже дети; они вместе с женщинами кричали нам: «Свиньи!»…»
«Мы хотели спасти граждан, – заключал Саломон, – но спасали и сохраняли буржуазию»…
В номерах некогда респектабельного отеля «Адлон» пахло плесенью, и один рукав у швейцара был пуст. Пустой рукав не попытка автора «оживить» рассказ острой деталью, а реальность, известная из воспоминаний тех, кто видел всё это своими газами.
Надписи «Verboten» («Запрещено») висели повсюду, и повсюду сновали полицейские. На углу Беренштрассе стоял тяжёлый пулемёт.
Проститутки на Фридрихштрассе обслуживали только за франки, фунты и – тут уж и вообще не разговор – за доллары. Зато нищие в пока ещё приличных костюмах не отказывались от марок и смущались от непривычки к тому делу, которым им пришлось заняться.
В Берлине было неуютно и зябко, и нищие дрожали как от холода, так и от шума банкетов в отеле «Адлон», которые жена известного адвоката, бывшего члена IV Государственной Думы кадета Александрова, устраивала в честь французских офицеров. Хлопали пробки, вздрагивали нищие под окнами, лилось шампанское, звучали тосты за Францию, Англию, Америку, новую Германию и победу белых армий.
А на углу Беренштрассе стоял тяжёлый пулемёт.
ВЛАСТЬ имела силы казнить, но не могла остановить развал. Сапёрная рота обер-лейтенанта Винценца Мюллера получила приказ отправиться из Касселя в Берлин на пополнение запасного гвардейского сапёрного батальона. Утром она уже чётко вышагивала к казармам в Кепенике, удивляя прохожих выправкой и стройностью рядов. Со стороны Унтер-ден-Линден то и дело слышалась винтовочная и пулемётная стрельба. На следующее утро Мюллера разбудил ротный фельдфебель:
– Господин обер-лейтенант, рота исчезла.
– То есть?
– Берлинцы разбежались по домам, а потом и остальные ушли на вокзалы. Осталось пять унтер-офицеров, и всё.
Уполномоченный Совета солдатских депутатов отнёсся к происшедшему спокойно: в Берлине бывало сейчас и не такое. Он выдал Мюллеру штатское кожаное пальто и кепку, потому что в офицерской форме со знаками различия появляться в городе было опасно. А через пару часов в военно-инженерном отделе прусского военного министерства обер-лейтенанту предложили: «Хотите добровольно поступить в Пограничную стражу «Восток»?..»
Мюллер согласился.
Начальником Пограничной стражи был генерал фон Сект, а дислоцировалась она на полустихийно возникшей германо-польской границе и в Прибалтике. Фактически это были самые дисциплинированные войска в Германии, не считая контрреволюционных отрядов Добровольческого корпуса – фрейкора.
В районе Шауляя стояла «Железная дивизия» майора Бишофа, на Ригу наступал генерал-майор граф фон дер Гольц. Германские войска ещё держались на Украине, хотя оттуда их выметала уже не только русская, но и германская революция.
Восточные войска капитулировавшей Германии серьёзно помогали Антанте в её интервенции против России. При попустительстве Антанты они подавили Советскую власть в Прибалтике и нависали над Петроградом.
В Париже готовился Версальский договор, а немецкая Пограничная стража служила интересам как держав-победительниц, так и будущим планам аннексии Прибалтики Германией.
Верховное командование, то есть Гинденбург и генерал Гренер, даже рассчитывало на крупные операции против Советской России в союзе с Антантой. Однако на самом деле немцы уже были неспособны на масштабные военные действия, а Антанта склонялась к мысли о временном выключении Германии из европейского силового «расклада». Использование германских войск против России могло оказаться тушением пожара керосином.
Да и объективно потенциал Германии как душителя русской революции был сомнителен. Пока существовал Рейх, большевиков обвиняли в том, что они-де послушно выполняют указания из Берлина в обмен на то, что Германия устраняется от вмешательства в русские дела. В действительности Германия вмешивалась в той мере, в какой была на это способна, но не более того, насколько была способна.
Случались и курьёзы…
В предисловии 90-х годов к статье эмигранта Мельгунова «Приоткрывающаяся завеса» некто С. Н. Дмитриев сообщал, что 21 июля 1918 года «германская комиссия № 4, допущенная на основании Брестского договора правительством Советской Федеративной Республики» под командой лейтенанта Балка пленила-де в Ярославле участников антисоветского мятежа, организованного Савинковым.
По Дмитриеву, ссылавшемуся на «Красную книгу ВЧК», выходило, что с благословения Совнаркома воины Балка распоряжались в Ярославле прямо как в Фатерлянде, а Балк даже якобы выпускал приказы «Гражданскому населению города Ярославля»… Но Дмитриев просто вырвал пяток строк из многостраничного отчёта ВЧК, дающего картину, конечно, иную…
6 июля 1918 года Ярославль был захвачен врасплох мятежом эсеров и белогвардейцев… Начались аресты и расстрелы. А через неделю к Ярославлю подтянулись советские пехотные части, броневики, бронепоезд, артиллерия… Город был окружён.
Прошла ещё неделя… И, оказавшись в положении безнадёжном, мятежники нашли «выход» в том, что… объявили себя в состоянии войны с Германией (!), а потом, заявив, что «для них ясна безуспешность дальнейшей борьбы (борьбы, конечно, с Германией, стакнувшейся с проклятыми Советами. – С. К.)», «сдались германской армии» в лице представителя комиссии военнопленных лейтенанта Балка.
