П. Люкимсон - Царь Соломон
При этом с теологической точки зрения крайне важно то, что Иеровоам принадлежал к колену Ефремову, то есть являлся потомком Иосифа. Тут следует вспомнить, что праотец еврейского народа Иаков изначально собирался жениться на Рахили, а ее сестру Лию за него вдали обманом. Согласно еврейской мистике, первенцем Иакова должен был стать именно Иосиф. Ему же была уготована участь «царя», то есть главы над братьями – если бы все случилось так, как изначально хотел Иаков. То, что Иосиф родился у Рахили, когда Лия была уже многодетной матерью, а затем, после скандала между Иаковом и Рувимом, старшим над братьями стал Иуда, не отменяет «потенциала первенца» Иосифа и сохраняет за его потомками право на царскую власть. Вот почему, решив отобрать значительную часть царства у потомков Соломона, Всевышний передает ее именно потомку Иосифа – Иеровоаму.[177]
Однако, повторим, с точки зрения рационального историка вся эта сцена выглядит совершенно по-другому. Ахия выступает в ней представителем тех кругов священнослужителей, которые (и небезосновательно) были разочарованы политикой Соломона, оказавшегося куда менее ревностным и верным слугой Всевышнего, чем его великий отец. В этих кругах постепенно начинала вызревать идея заговора. При этом противники Соломона не могли не понимать, что колено Иуды вряд ли поднимется против царя, так как оно чрезвычайно довольно предоставленными ему привилегиями. Но вот недовольство провинции, глухой ропот десяти колен вполне можно было использовать для восстания.
Для воплощения этого плана в жизнь заговорщикам нужен был харизматичный лидер, и в его поисках они обратили внимание на сделавшего стремительную карьеру Иеровоама. То, что он фактически уже стоял во главе двух колен, являвшихся потомками Иосифа, лишь усиливало шансы на то, что народ примет его в качестве претендента на престол.
Для сторонников этой точки зрения встреча Ахии и Иеровоама за стенами Иерусалима, да еще без свидетелей («на поле их было только двое»), была отнюдь не случайной. По всей видимости, Ахия назначил ее, чтобы посвятить Иеровоама в идею заговора и посмотреть, как тот на нее отреагирует. Не исключено, говорят они, что Ахия представил Иеровоаму свой замысел отторжения династии Давида от царства как данное ему пророчество и предупредил Иеровоама, что поддержка «партии Бога» будет обеспечена ему лишь в случае, если он проявит себя таким же ревнителем Всевышнего и Закона Моисеева, каким был Давид.
Но, так или иначе, ясно одно: разговор с Ахией оказал огромное впечатление на Иеровоама. Он мгновенно уверовал в свою миссию и стал жить мечтой о том дне, когда он воссядет на престоле. «Ободренный такими речами предсказателя и будучи по самому характеру своему юношей пылким и готовым на рискованные мероприятия, Иеровоам уже не был в состоянии успокоиться, но лишь только занял пост военачальника, вспомнил о предсказании Ахии и начал свои попытки склонить народ к отпадению от Соломона, причем побуждал народ передать ему, Иеровоаму, верховную власть»[178], – пишет Флавий.
Не исключено, что заговор Иеровоама зрел годами, а Соломон, ни о чем не догадываясь, продолжал возвышать его.
В итоге, если верить версии Септуагинты, Иеровоам был назначен начальником всех армейских гарнизонов в землях всех тех же колен Ефрема и Манассии и решил, что время исполнения пророчества пришло (хотя в пророчестве ясно сказано, что Иеровоам станет царем только после естественной смерти Соломона). Опираясь на эти два колена, Иеровоам поднял мятеж, но Соломон жестоко подавил его. «Соломон же хотел умертвить Иеровоама, но Иеровоам встал и убежал в Египет к Сусакиму, царю Египетскому, и жил в Египте до смерти Соломоновой» (3 Цар. 11:40).
Шешонку-Сусакиму было уже не впервой давать приют и оказывать покровительство врагам израильского царя, который чем дальше, тем больше раздражал его. Соломон, безусловно, не мог не понимать всей опасности, которую представлял для его трона «окопавшийся» в Египте Иеровоам (а также, вероятно, большая партия его сторонников), но предпринять против него ничего не мог – особенно с учетом того факта, что его отношения с Египтом к этому времени разладились окончательно.
* * *Показательно, что мидраш, в отличие от Флавия и Септуагинты, отнюдь не приписывает Иеровоаму попытки вооруженного бунта, рисуя его одновременно прямым и честным человеком.
Финансовые дела Соломона, говорит этот мидраш, в значительной степени пошатнулись из-за чрезмерных желаний его жен и наложниц, требовавших себе все новых золотых украшений, благовоний, рабов и рабынь. Особенно непомерной была в этих требованиях дочь фараона, которой было мало того, что она жила в роскошном дворце и что даже ее рабыни ели на золотой посуде. Когда дворец дочери фараона перестал вмещать всех ее слуг и служанок, она потребовала построить для них еще один дворец, и Соломон отдал указание выполнить это ее желание.
Однако место, которое он определил для строительства нового здания, перекрывало ту дорогу, по которой в Иерусалим обычно шли паломники, и это возмутило руководившего строительными работами в столице Иеровоама.
Кипя от гнева, Иеровоам явился к царю и заявил, что его отец, царь Давид, никогда не позволил бы себе принять подобное решение, с одной стороны, создающее неудобства для народа, а с другой – оскорбляющее Всевышнего, к Которому народ идет поклониться. В заключение своей речи Иеровоам попросил Соломона отменить решение о строительстве нового дворца для прислуги царицы.
Соломон сначала отпустил Иеровоама восвояси, но затем, будучи взбешен его дерзостью, повелел арестовать и казнить главного «прораба». Узнав об этом, Иеровоам и бежал в Египет, но прежде встретился в окрестностях Иерусалима со своим учителем Закона пророком Ахией.
Таким образом, и согласно мидрашу, встреча эта была отнюдь не случайной. Ахия Силомлянин должен был передать Иеровоаму посланное ему пророчество о том, что Небесный суд решил, что Иеровоам, вступившийся за Бога, достоин части царства Соломона. Вместе с тем, подчеркивает мидраш, на Небесах отнюдь не оправдывали ту дерзость, с какой Иеровоам позволил себе говорить с царем.
«По какому праву ты так говорил с Моим помазанником? – восклицает Господь в этом же мидраше. – Знай же, что когда Я отдам тебе часть его царства, ты окажешься куда менее достойным царем, чем Соломон!»[179]
К этому времени дни Соломона были уже сочтены. На закате жизни он, если верить еврейским источникам, осознал всю тяжесть своих грехов и раскаялся в них. Во всяком случае, в третьей из предписываемых ему великих книг, в своих «Притчах» он предстает глубоко богобоязненным человеком и хранителем традиционных еврейских и общечеловеческих ценностей.
Глава пятая Книга как учебник жизни
«Притчи Соломона, сына Давидова, царя Израильского…» – так начинается Книга притчей Соломоновых, являющаяся в нашем сознании неотъемлемой частью библейского канона и служившая своеобразным нравственным компасом для многих поколений как евреев, так и христиан. Зачин этой книги вроде бы не оставляет никаких сомнений в том, что ее автором является сам царь Соломон, однако исследователи Библии, как уже догадался читатель, придерживаются по этому поводу несколько иного мнения.
Лингвистический анализ «Притчей» вскрывает разные временные пласты их языка. Самый ранний из них относится к X веку до н. э., то есть к периоду жизни Соломона, а самый поздний датируется едва ли не IV веком до н. э.
Таким образом, «Притчи» представляют собой не единую книгу, а некий сборник, своеобразную антологию морализаторских поучений, формировавшуюся на протяжении нескольких столетий. Об этом свидетельствует уже тот факт, что название книги дано во множественном числе. Хотя не исключено, что книга получила свое название «Притчи» просто по своему первому слову – подобная практика была принята в еврейской традиции.
В современной библеистике утвердилась точка зрения, согласно которой «Притчи» вобрали в себя семь различных сборников поучений, три из которых и в самом деле либо лично принадлежат Соломону, либо написаны его придворными. Первый такой сборник охватывает главы «Притчей» с первой по девятую; второй – главы с десятой по 22-ю (десятая глава также начинается со слов «Притчи Соломона…»), а третий – главы с 25-й по 29-ю, претерпевшие определенную редакцию во времена царя Езекии (25-я глава начинается словами «И это – притчи Соломона, которые собрали мужи Езекии, царя Иудейского…»).
Еще одна часть «Притчей», по мнению библеистов, является не самостоятельным сочинением, а переводом известного древнеегипетского сочинения «Поучения Аменемопе». Вероятнее всего, этот перевод также был сделан в период царствования Соломона и, возможно, по его прямому указанию – во всяком случае, интенсивный культурный обмен между Израильским царством и Египтом наблюдался только при Соломоне. При этом переводчик работал избирательно, оставляя неприкосновенными сентенции египетского мудреца, но отсеивая из его текста все, что противоречило идее монотеизма. В результате, как указывает Й. Вейнберг, «из тридцати глав оригинала он отобрал и переводил только 16 речений из разных глав, те, что были созвучны с древнееврейской – яхвистской системой религиозно-этических ценностей и норм, такие, например, как “Остерегайся грабить подчиненного и причинять зло слабому”, “Не дружи с гневливым и не общайся с мужем вспыльчивым” и иные. Но он не переводил те речения, в которых древнеегипетские божества выступают как структурный компонент содержания или где возглашены специфические древнеегипетские религиозноэтические представления, например, о идеальном муже как о “муже тихом”, о божественной детерминированности человеческой жизни и деятельности. ‹…› Справедливость сказанного подтверждается также тем, как древнееврейский переводчик переводил древнеегипетский текст Встречаются почти дословные переводы:
