Руслан Скрынников - Начало опричнины
Царь не без основания полагал, что нити литовской интриги тянутся к Курбскому[1516]. Более того, он полагал, что именно Курбский был автором тайных писем к земским боярам[1517]. Интересно, что как раз в начале 1567 г. король осыпал Курбского милостями и пожаловал ему в полную собственность богатейшее королевское имение Ковель[1518]. Подобная мера должна была подкрепить щедрые обещания короля Федорову и прочим земским боярам[1519]. Вследствие подозрений против Курбского царь произвел строгое расследование и приказал руководителям земской Боярской думы составить ответ на литовские письма. Выше мы писали, что из всех боярских писем в Литву только письма конюшего И. П. Федорова, подписанные в Полоцке б августа 1567 г., были составлены, по-видимому, без всякого участия царя Ивана[1520]. Полоцкие послания рисуют их автора, как человека сдержанного и разумного: он всячески избегает «грубианства» по отношению к королю, которое могло бы вконец испортить дипломатические переговоры с Литвой[1521]. В то же время он с едким сарказмом высмеивает попытку литовских панов вмешаться в дела России: «Не бывало и того, чтобы Литва Москву судила — вам, пане, впору управиться со своим местечком, а не с Московским царством»[1522].
Участие царя в составлении московских посланий Воротынского, Бельского и Мстиславского не подлежит сомнению. Наиболее интересным из этих посланий было послание от имени Воротынского. В нем нашли отражение излюбленные политические идеи царя о происхождении царской династии от «Августа кесаря», о божественной природе власти московских государей, «наследственных», а не «посаженных», как польские короли[1523].
Бояре-гедиминовичи князья Бельский и Мстиславский притворно соглашались принять литовское подданство, но выдвинули свои условия. Вместе с Воротынским они иронически предлагали королю разделить между ними все Литовское великое княжество, самому же остаться на польском королевстве, чтобы затем всем вместе перейти под власть «великого государя его царьского волного самодержьства», а уж Иван Васильевич оборонит их всех от турок, татар и других неприятелей[1524].
В совершенно одинаковых выражениях бояре бранили короля за то, что тот «безлепичными» грамотами затевает ссору и, не умея победить врага храбростью, хочет одолеть его по-воровски, хватая исподтишка, подобно змее[1525]. Послания к королю и в особенности к Ходкевичу содержали отборную брань, о чем, надо полагать, более всего позаботился сам царь[1526]. Но обмен ругательными посланиями не мог удовлетворить Грозного, и он решил отпустить в Литву лазутчика Козлова. Козлов должен был передать королю на словах все, что недоговорено было в письмах[1527]. Решение об отпуске литовского лазутчика не оставляет ни малейшего сомнения в том, что в июле 1567 г. царь не верил в измену бояр и не придавал миссии Козлова сколько-нибудь серьезного значения.
Однако Козлову не суждено было вернуться в Литву. Причиной тому были военные неудачи на западных границах России.
В ответ на военные приготовления в Литве Москва предприняла внушительную военную демонстрацию на границе[1528]. В июле полоцкий воевода И. П. Федоров направил князя Ю. Токмакова по ульской дороге на озеро Сушу. В 70 верстах от Полоцка на острове посредине озера Токмаков построил крепость, которая открывала прямую дорогу на литовскую столицу Вильнюс[1529]. Крепость получила весьма многозначительное название Копие. Пока шло строительство-крепости, подходы к ней с запада охранялись сильным земским войском во главе с кн. П. С. Серебряным[1530].
Со своей стороны литовцы послали к Суше двухтысячный отряд. На рассвете 25 июля 1567 г. литовцы внезапно напали на русский лагерь и разгромили царских воевод[1531]. Князь Серебряный бежал с поля боя[1532]. И только Токмакову удалось отсидеться в недостроенной крепости посреди озера.
Поражение земских воевод произвело в Москве самое тягостное впечатление. От заносчивого настроения, сквозившего в царских посланиях к литовцам, не осталось и следа. Царь утратил интерес к бранчливой переписке с королем и занялся подготовкой похода в Литву. Отложив перо, он решил мстить своему недругу мечом.
Язвительные ответы не были посланы литовцам. Уже в федоровских посланиях начала августа ни словом не упоминалось об отпуске в Литву лазутчика Козлова. Причиной было то, что после поражения на границе его посадили на кол. О казни Козлова царь сообщил английскому послу в сентябре 1567 г.
* * *Поражение на Суше не вызвало подозрений в боярской измене[1533]. Тем не менее внешние неудачи еще больше осложнили положение правительства. Разгром фронды на Земском соборе, военные приготовления в опричнине и новые наборы в опричное войско воочию показали земщине, что периоду компромисса и уступок опричнины пришел конец. Опричная дума вновь вернулась к прежним насильственным методам правления страной. Однако теперь в ее политике наметились определенные признаки неуверенности и слабости. Выступление оппозиции на соборе до крайности сузило социальную опору правительства и показало, что недовольство глубоко захватило новые группировки феодального сословия земщины: старомосковское боярство, часть дворянства, приказную верхушку и, наконец, церковников. Летом 1567 г. в земщине широко распространились слухи о посещении царем Кириллова. Неосторожными и двусмысленными речами насчет пострижения в монахи Иван дал богатую пищу для всевозможных нежелательных толков в земщине, ободривших оппозицию. Толки эти поддерживались также слухами, будто царь и его ближайшее окружение ведут в слободе монашеское житье, как бы примеряясь к монастырской жизни. Всем памятно было первое отречение Грозного, и потому главным предметом споров в земщине стал вопрос: кто займет престол в случае вторичного отречения Грозного и пострижения его в монахи. Законному наследнику исполнилось 13 лет. Но противники царя не желали видеть его на троне. При нем Грозный имел возможность в любой момент покинуть монастырь и вновь взять бразды правления в свои руки.
После царевича Ивана наибольшими правами на престол обладал двоюродный брат царя князь Владимир Старицкий. Слабовольный, недалекий человек, он представлялся боярам подходящим кандидатом на царский престол. При нем они рассчитывали вернуть себе прежнее влияние на дела государства.
Однако влияние Старицких в Боярской думе заметно ослабло после заточения в монастырь волевой и энергичной кн. Ефросиньи Старицкой, удаления из думы ее родственников бояр кн. И. А. Куракина и кн. П. М. Щенятева, ссылки кн. П. А. Куракина, а также ликвидации Старицкого удела в традиционных границах и роспуска, удельного двора. Ничтожный и глупый князь Владимир не мог объединить вокруг себя сколько-нибудь значительные политические силы. Вот почему избрание Старицкого на царский престол едва ли могло быть результатом его собственных усилий или же происков его партии. В значительно большей степени оно - зависело от позиции влиятельного старомосковского боярства, возглавлявшего правительство земщины. В первые годы опричнины наибольшим влиянием в земщине пользовалась группировка конюшего И. П. Федорова-Челяднина. Конюший возглавлял московскую семибоярщину в начале опричнины и был очень популярен в народе, поскольку не брал взяток и любил справедливость[1534]. В течение длительного времени Федоров возглавлял одно из главных приказных ведомств Конюшенный приказ. Чин великокняжеского боярина-конюшего был наследственным в роду Челядниных. Представители этой фамилии служили в конюших с конца XV века[1535].
И. П. Федоров был пожалован чином конюшего в конце 40-х гг.[1536] Разряды именуют его конюшим начиная с декабря 1547 г., официальная летопись — с весны 1551 г.[1537] По мнению А. А. Зимина, Федоров недолго возглавлял Конюшенный приказ, т. к. вскоре после раскрытия заговора 1553 г. царь решил обезглавить «боярский синклит» и вовсе ликвидировал звание конюшего[1538]. А. А. Зимин считает, что последние данные о конюшестве Федорова относятся к августу 1553 года[1539]. Это не совсем верно. Сошлемся хотя бы на запись Разрядного приказа от 9 мая 1556 г., где свияжский наместник Федоров именуется с чином конюшего[1540]. Согласно московским официальным летописям, боярин Федоров возглавлял Конюшенный приказ до времени опричнины[1541].
В силу древней традиции конюшие-бояре занимали более высокое положение, нежели дворецкие[1542]. Помимо того, они обладали некоторыми особыми прерогативами в качестве старших бояр старомосковской Боярской думы. По словам папского посла в России Антония Поссевина, конюшие-боя-ре Московского государства обладали правом выбора царя, когда трон остается вакантным[1543]. По-видимому, конюшие бояре выступали как полновластные и полномочные представители Боярской думы в период, когда страна оставалась без правителей. Иначе говоря, они исполняли функции блюстителей великокняжеского престола в периоды междуцарствий[1544]. Возможно, что именно в связи с этим обстоятельством малолетний великий князь Иван воспитывался в семье конюшего И. И. Челяднина[1545].
