Руслан Скрынников - Начало опричнины
При учреждении опричнины Грозный задумал построить «особный» двор в Кремле на месте, где располагались хоромы Старицких, митрополита и царицы. Однако через год он решил вынести двор за пределы земского Кремля, или, как тогда говорили, «за город»[1491]. В течение полугода в опричной половине Москвы за Неглинной был воздвигнут сильно укрепленный замок[1492]. Новую царскую резиденцию окружала мощная стена, на 1 сажень от земли — из тесаного камня и еще на 2 сажени — из кирпичей. Выходившие к Кремлю ворота были окованы железными полосами и украшены фигурой льва. Раскрытая пасть льва была обращена в сторону земщины. Шпили замка венчали черные фигуры двуглавых орлов. Днем и ночью несколько сот опричных стрелков несли караулы на его стенах[1493].
Перенесение царской резиденции из Кремля «за город» в опричную половину столицы вызвало всевозможные толки. По этой причине Грозный поручил своим дипломатам разъяснить за рубежом причины необычного решения. На вопрос «чего для государь... царь и великий князь за городом поставил двор», послы должны были заявить в Литве: «Царь и великий князь велел себе поставите двор за городом для своего государского прохладу»[1494]. В случае, если бы литовцы вздумали говорить, что «государь дворы ставит розделу для и для того кладучи опалу на бояр», послам предписано было заявить в категорической форме, что «делитца государю не с кем»[1495].
Официальные разъяснения в Литве невольно выдали истину. Царь покинул Кремль и перенес резиденцию «за город» из-за раздоров с боярством, чтобы надежнее отделиться от земщины.
Через полгода после выступления против опричнины членов Земского собора правительство в полтора раза увеличило численность опричного войска. Одновременно были сооружены мощные замки в Москве и Слободе и начато строительство мощной крепости в Вологде, в труднодоступных лесистых местах на наибольшем удалении от границ. Все эти военные приготовления не имели ничего общего с обороной страны от внешних врагов. Они с полной очевидностью показывали, что царь и его опричная дума более всего опасались внутренней смуты и готовились вооруженной рукой раздавить мятеж могущественных земских вассалов, роптавших на опричнину.
Призрак смуты породил в душе царя тревогу за собственную безопасность и вновь вернул его к мысли об отречении от престола. Во время одного из посещений Кирилло-Белозерского монастыря Грозный тайно призвал к себе игумена Кирилла и нескольких других монахов и известил их о своем желании принять монашество. Царь уверял старцев, что если ему действительно суждено будет постричься, то он изберет себе именно Кирилло-Белозерский монастырь[1496]. В 1573 г. царь напомнил кирилловским монахам содержание своей давней беседы с игуменом Кириллом. Установить время обращения Грозного в Кириллов помогают следующие факты. Известно, что в игуменство Кирилла царь трижды был на Белоозере: первый раз в 1565 г., затем в 1567 и 1569 г.[1497] Во время второго посещения в 1567 г. Иван пожертвовал монастырю 200 рублей, с тем чтобы монастырские власти устроили для него отдельную келью в стенах обители[1498]. Позже Иван прислал в Кириллов драгоценную утварь, иконы и кресты для украшения своей кельи[1499]. Пожертвование на келью в 1567 г. было, по-видимому, прямым результатом «сокровенной беседы» царя со старцами.
Несмотря на все старания сохранить в тайне содержание кирилловской беседы, слухи о возможном пострижении царя проникли в земщину и произвели там сильное впечатление. Пострижение Грозного и замена его на престоле кем-нибудь из его родственников казалась недовольному земскому боярству лучшим выходом из создавшегося положения. В качестве преемника Грозного все чаще и чаще называли его двоюродного брата кн. В. А. Старицкого.
* * *Отношения между Россией и Литвой ухудшились после отъезда литовских послов из Москвы. Стремясь закрепить за собой Полоцк, русские выстроили на территории Полоцкого уезда опорные крепости Улу и Сокол[1500]. В ответ литовский сейм объявил о созыве «посполитого рушения» для войны с Москвой[1501]. Литовская шляхта отнеслась к войне с Россией без всякого энтузиазма. Военное положение Литвы в тот период было весьма сложным. С юга в ее пределы вторглись татары, в Ливонии происходили бои со шведами. Ввязываться в войну с Россией было в этих условиях по меньшей мере рискованно[1502]. Но литовское правительство не надеялось сокрушить противника силой оружия и строило свои расчеты главным образом на использовании внутренних трудностей Русского государства. Благодаря русским эмигрантам литовская рада была прекрасно осведомлена о трениях между опричниной и земщиной и старалась ускорить выступление недовольного земского боярства посредством тайных интриг. В период между мартом и маем 1567 г. король послал в Россию лазутчика с тайными посланиями к виднейшим руководителям земской Боярской думы[1503]. Лазутчик должен был проникнуть в Россию через Полоцк. Этот путь был кратчайшим. Литовский рубеж проходил в 20—30 верстах от Полоцка. Но еще важнее было то обстоятельство, что лазутчик вез тайные грамоты боярину И. П. Федорову, находившемуся на воеводстве в Полоцке в почетной ссылке[1504]. По замыслам литовцев, полоцкий воевода должен был помочь лазутчику пробраться в Москву и увидеться там с кн. М. И. Воротынским и другими руководителями земщины. Королевский лазутчик И. П. Козлов был некогда послужильцем Воротынских, что должно было облегчить литовцам соглашение с кн. М. И. Воротынским[1505]. По мнению литовцев, этот воевода, по милости царя просидевший три года в тюрьме на Белоозере, как нельзя более подходил к роли руководителя мятежа против Грозного. В тайном послании король Сигизмунд предлагал Воротынскому перейти в его подданство со всеми крепостями и населением Новосильско-Одоевского княжества[1506]. Он обещал передать Воротынскому все земли, которые удастся отвоевать у России благодаря службе самого удельного князя, т. е. благодаря вооруженному мятежу против царя[1507]. Король обещал Воротынскому, что незамедлительно пришлет ему военную помощь, своих «людей военных»[1508].
Помимо королевской грамоты Козлов должен был вручить Воротынскому послание от гетмана Г. Ходкевича. Гетман подтверждал обещание помочь Воротынскому немалыми войсками и казной и выражал готовность предоставить в его распоряжение самого себя и все свое имущество. Чтобы побудить Воротынского к измене, гетман указывал на гонения «без правды» на бояр, неслыханное разделение страны на опричнину и земщину, «жестокосердие неразсудительное» царя и т. д.[1509]
Помимо Федорова и Воротынского Литва рассчитывала привлечь к заговору других руководителей земщины, бояр кн. И. Д. Бельского и кн. И. Ф. Мстиславского[1510]. За несколько лет до того Бельский пытался бежать из России и получил от короля Сигизмунда II «опасные грамоты»[1511]. В 1567 г. литовское правительство предлагало Бельскому отъехать в Литву со всеми, кого он признает годными для королевской службы. Король обещал вернуть ему старинные владения Бельских в Литве и «сделать государем на своей земле». Аналогичное обещание получил и кн. И. Ф. Мстиславский[1512].
Планы вооруженного мятежа в земщине были разработаны в мельчайших деталях. В частности, предусматривалось, что финансировать заговор против Грозного будут английские купцы, ездившие по торговым делам в Вильну, Нарву и Москву и известные своими пролитовскими симпатиями[1513].
Как мы отметили выше, литовский лазутчик Козлов снабжен был тайными грамотами к полоцкому воеводе Федорову. От успеха переговоров с Федоровым собственно зависел исход всей литовской интриги. Согласится ли Федоров использовать весь свой громадный авторитет в думе для организации заговора, поможет ли привлечь к заговору других руководителей земщины или, напротив, отвернется от затеянной авантюры и выдаст лазутчика царю? В тайных грамотах на имя Федорова король Сигизмунд II и гетман Ходкевич настойчиво убеждали полоцкого воеводу «податься» в Литву. Гетман напомнил ему старые обиды (царь хотел «вчинити кровопроливство» над ним, теперь он «трудит» его своими службами в Полоцке), упомянул об известных всем симпатиях Федорова к польскому королю и обещал щедрые милости в случае отъезда его в Литву[1514].
Однако, в отличие от Курбского, Федоров не пожелал эмигрировать из России. Миссия Козлова потерпела неудачу в самом ее начале. Вероятно, лазутчик без труда пробрался в Полоцк. Границы в то время охранялись плохо. Но его свидание с Федоровым имело неблагоприятный для него финал. Конюший, по-видимому, выдал лазутчика властям. Царь в то время был в Вологде. Узнав о поимке шпиона, он выехал в столицу и был там уже 26 июня. В Москве он занялся розыском измены. Но следствие обнаружило отсутствие каких бы то ни было серьезных оснований к обвинению земских бояр в государственной измене. Спустя два месяца царь доверительно рассказал английскому послу Дженкинсону, что сначала он «весьма оскорбился» грамотами польского короля к боярам и английским купцам, но потом, в особенности из-за признаний лазутчика перед казнью, решил не придавать грамотам никакого значения, полагая, что «все это — козни польского короля, сделанные с намерением возбудить подозрения царя к английским купцам, а также вызвать обвинения различных его сановников в измене»[1515].
