Евгения Альбац - Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ
Послушайте, — воскликнет читатель, — вы оплакиваете чекистов? Вы, которая написала книгу, в которой утверждаете, что КГБ ни реорганизации, ни обновлению не подлежит?
Нет, я оплакиваю свою страну.
Да, я знаю, для каких целей в КГБ был создан весь этот научно-технический потенциал. Да, чтобы бороться с врагами, которых видели во всем окружающем мире, включая собственный народ. Да, тем, что выколдовывали химики, убивали людей. Да, то, над чем трудились электронщики и математики, использовалось для того, чтобы подслушивать и подглядывать. А компьютеры и ЭВМ появились в Москве благодаря работе нелегалов из научно-технической разведки и ГРУ, успешно создававших за рубежами различные фирмы, потом столь же удачно делавшие их банкротами и таким образом, продавая и покупая технику через третьи страны, обходя все КОКОМы и все эмбарго, доставляли их в Союз. Все так.
Но беда-то в том, что КГБ эта власть не ликвидирует. Боюсь, что сокращениями в Комитете вновь займутся политики и вновь окажутся востребованы специалисты по борьбе с инакомыслием, ибо, как показала прошедшая осень, эти политики с этими специалистами из КГБ прекрасно находят общий язык.
Но и этого мало. Госбезопасность и милиция всегда были в состоянии конфронтации друг с другом. Назначив руководить комитетчиками милиционера, власти больно ударили по самолюбию сотрудников КГБ. Потому так же, как Вадим Бакатин не контролировал Комитет, так не будет его контролировать и Виктор Баранников. А это страшно.
В недрах КГБ уже создан Общественный комитет обеспечения государственной безопасности.{33} Есть сведения, что существует там и подпольный аналитический центр, представляющий высшее и среднее звено чекистов — они анализируют положение в стране, внутри Комитета, влияют — и, судя по всему, не без успеха, — на своих коллег.{34}
Итак, в подчинении генерала милиции Варенникова, который возглавил МБВД, оказались 1 миллион сотрудников внутренних дел плюс — как минимум 150 тысяч кадровых офицеров КГБ, не говоря уже о пограничниках, инженерных войсках и спецназах. Зачем? Чтобы стрелять в тот самый народ, который в августе защищал «Белый дом», а ныне может прийти к тем же стенам, но уже требовать хлеба?..
А народ может прийти. Куда ему деваться?
И как судить этих людей? Они выросли при социализме — ничего другого не видели и не знали. Они были воспитаны в идеологии тоталитарного режима. А теперь им вдруг, в одночасье, сказали, что вся их жизнь, все их идеалы, все, во имя чего они мучились и страдали, вся их религиозная вера в некое светлое послезавтра — коммунизм, — все это «коту под хвост». Легко ли такое перенести? И ради чего? Ради некой столь же абстрактной для них идеи свободы и демократии, которая пока не обещает ничего, кроме крайней бедности и нищеты? Но у этих людей только одна жизнь. Только одна. И за жалкие остатки ее они и выйдут на улицу.
Сначала — на демонстрации с лозунгами «Дайте хлеба!» — так было в семнадцатом, но потом процесс быстро, если не мгновенно, может эволюционировать к погромам кооперативных лавок, захвату баз госторговли и полной анархии.
Не выйдут сами? Нет традиций социальной борьбы? Неправда, есть: перестройка кое-чему научила. Ну, а кроме того — помогут выйти.
И теперь мы вновь вернемся к теневому штату КГБ.
По словам Александра Кичихина, он и его коллеги в последние годы и месяцы борьбы за демократию прилагали особые усилия на поиск осведомителей среди — цитирую — «социально активных личностей». «Перед нами была поставлена задача вербовать агентуру прежде всего в демократической фракции Российского парламента.» — «А среди коммунистов?» — поинтересовалась я. — «А зачем?» — ответил Кичихин. — Все, что мы хотели у них узнать, мы узнавали без всяких агентов»{35}.
«Иной раз смотрю на парламентариев, — как-то разоткровенничался один большой комитетский начальник, — и столько среди них вижу наших…»{36}
Я понимаю восторг чекистов, когда они видят в бескомпромиссных ораторах парламентских схваток своих агентов и осведомителей. Но разделить их восторг, увы, не могу.
Опыт Чехословакии или бывшей ГДР показывает, сколь удачно умеют даже уволенные, даже потерявшие свои служебные кресла штази или сотрудники STB использовать оказавшиеся в их руках досье на агентов — парламентариев, министров, лидеров партий — для дестабилизации обстановки в стране.
Подобное, кажется, начинается и в новом Содружестве Независимых Государств.
Первый — из мощных — скандал разразился в Литве. Там вдруг всплыло и было обнародовано досье на агента «Юозаса», которым оказался литератор и переводчик, бывший ответственный секретарь совета сейма «Саюдиса», председатель Комиссии по правам граждан и межнациональным делам парламента Литвы, друг и ближайший советник главы республики, второй человек в Литве Вергилиюс Чепайтис.
Чепайтис был агентом КГБ более десяти лет и, по данным литовской печати, предоставил Комитету информацию на сорок человек, в том числе — и на своих соратников в борьбе за независимость Литвы. После долгих отнекиваний Чепайтис публично признал факт своего сотрудничества с КГБ. Однако остается тайной, как эти секретные документы госбезопасности оказались в руках журналистов. Ведь прощаясь с Литвой, Комитет государственной безопасности СССР однозначно заявил, что все дела увез с собой. В Москву.
Второй скандал, хотя и несколько потише, случился в столице России. 15 ноября 1991 года в КГБ РСФСР поступило заявление от члена парламента России Евгения Кима: «Прошу считать меня освобожденным от сотрудничества с органами КГБ РСФСР и УКГБ по Ульяновской области, и ранее данную мной в 1972 году подписку о добровольном сотрудничестве (рабочее имя «Акимов») и мои обязательства перед данной организацией считать утратившими силу».{38}
И снова вопрос: почему Ким решил открыться именно сейчас? Сам депутат на этот счет пока молчит.
Архивы КГБ, его досье на агентов, убеждена, необходимо открывать, сколь бы болезнен ни был этот процесс. В противном случае досье будут попадать на «черный рынок», станут тем коротким поводком на шее политиков, с помощью которого ими смогут манипулировать, если не сказать — управлять.
Говорят, немало «личных дел» было в последние месяцы уничтожено. Говорят. Но остались так называемые «рабочие тетради», в которых сотрудники идеологической контрразведки записывали фамилии и клички своих агентов. Не говоря уже о том, что непосредственные начальники оперативников или руководители подразделений имели список всех «негласных помощников», находившихся на связи у подчиненных, многих знали и в лицо: встречались с ними на так называемых «контрольных явках» в целях, — цитирую моего собеседника, — «контроля за оперативником, дабы он не допустил использования агента во внеслужебных целях». Так вот эти тетради, унесенные в кейсах сотрудников КГБ, тоже могут начать «работать». Более того: агенты, на которых уничтожены личные дела, станут, по словам одного контрразведчика, «агентами двойной конспирации», известными лишь конкретным чекистам. Ведь агент не знает, сохранилось на него досье или нет. И по этой причине тоже архивы необходимо, приняв соответствующий закон, открывать.
Каждый житель Германии, например, ныне имеет право ознакомиться с имевшимся на него досье. В цивилизованных странах это называется «правом на информацию», и секретная служба обязана ее предоставить.
Что касается Советского Союза… Не успел отгреметь августовский путч, как новые власти публично, по телевидению призвали сограждан сообщать соответствующим комиссиям фамилии тех, кто поддержал ГКЧП, сообщили и контактные телефоны: дескать, звоните, друзья, доносите, любимые… Ах, не идет у меня из головы фраза Рубанова о том, что понятие «агент КГБ» отражает не столько отношения госбезопасности с обществом, сколько менталитет этого общества.
Но думаю я и о другом: что эти люди — доверенные лица, агенты, стукачи, осведомители и резиденты — сегодняшняя, быть может, главная сила КГБ. Его социальная база, его руки, его голос, который может повести за собой толпу.
«Когда я понял, что влип, — рассказывал мне журналист NN, — я попытался с комитетчиками порвать. Они пригрозили: обнародуют, что я их агент. Я даже уйти из своего журнала теперь не могу: боюсь подвести людей…»
Вот в этом страхе — страхе быть раскрытым, публично опозоренным — сегодняшняя сила ГБ.
Потому мне думается, что те, кто замазан стукачеством — пусть и по принуждению, пусть и по слабости своей, — должны, не дожидаясь позора и если нет сил самим о своем несчастье сказать, покинуть государственные учреждения, под разными предлогами сдать депутатские мандаты, уйти из редакций газет и журналов.
Должны уже ради того, чтобы не стать послушным орудием в руках товарищей с Лубянки.
