Анри Перрюшо - Жизнь Тулуз-Лотрека
Чаще же всего такая ясность оказывается обманчиво мнимой, и типаж человека, выражение его лица, поза сами по себе не отражают всего содержания его характера и внутреннего мира. Это содержание, истинная его эмоциональная настроенность, потенции душевных перемен угадываются лишь в общем контексте произведения, во взаимоотношениях с окружающей средой. Большинство портретов Лотрека представляют собой некий фрагмент подвижного мира повседневности, в котором масштабно выделяется фигура модели, как, например, в картинах "Мсье Буало в кафе" или "Делапорт в "Жарден де Пари"". На первый взгляд эти фигуры кажутся ироничным воплощением буржуазного благополучия и самодовольства, но антураж их - ускользающий стол, занятая своими делами публика, не замечающая наших героев, - вносит ноту какой-то тревожной неустойчивости, подспудное чувство нарастающей изоляции. Такие работы странно многозначны, по-своему духовно насыщены. Подобный психологизм портретного творчества сближает Лотрека с лучшими традициями европейской классики. Но психологизм этот нового свойства - не отчетливо выявленная душевная структура отдельного характера, а психологизм всей атмосферы произведения, отражающей переходность душевных состояний, их расщепленность, внутреннюю конфликтность взаимосвязи человека и социума.
Далеко не всегда в своих портретах Лотрек стремится к окончательности суждения, категоричности оценки, давая ощутить многомерность человеческой натуры (как, например, в ряде портретных образов Джейн Авриль, где сказывающееся в напряженности лица душевное неблагополучие контрастирует с экспансивностью танца). Мотив неадекватности взятой на себя социальной роли и истинной сущности человека часто встречается у Лотрека, получая то ироничную, то драматичную интерпретацию. Не меньше увлекает его и извечная тема лицедейства, в котором личность - особенно артистическая - способна реализовать себя необычно и ярко (образы Иветт Гильбер).
До сих пор нами невольно делался акцент на преимущественно драматичных сторонах искусства (прежде всего живописи) Лотрека. Но во многих его вещах не столько звучит горечь, сколько проступает наслаждение жизнью необычностью ситуаций, парадоксальностью сочетаний. Он любуется фантастичностью открывающихся перед ним зрелищ, упивается блеском искусственной роскоши, пестротой мишуры, торжествующей нелепостью нарядов. Таинственное волшебство цвета и света, великолепие экстатичных движений танцовщиц, гибкость циркачек, бесконечное разнообразие ликов людей - все это тоже было пиршеством для глаза. Существовал для Лотрека и особо занимательный мир - мир животных, где венцом творения были лошади с их свободой и упругостью стремительных движений, а забавные собачонки с выразительными мордами казались чем-то схожими с людьми. Все любопытное и неординарное, смешное и претенциозное, что подмечал Лотрек в действительности, заострялось им и гиперболизировалось, но благодаря изощренности пластической системы художника никогда не наделялось чертами карикатурности.
Как уже отмечал Перрюшо, в самые последние годы жизни Лотрека угасало его иронично-насмешливое отношение к миру. И теперь в его искусстве на первый план выступают ощущения боли, мрачной тревоги. Цвет обретает драматический накал, в то время как линия теряет свою гибкость и выразительную силу. Многие исследователи видят в последних картинах проявление творческого упадка художника. Но не отражается ли в форсированной интенсивности и контрастности цветовых сочетаний, вырывающихся из темноты подвижной красочной массы, вспышка трагического чувства приближения конца? Может, художник интуитивно нащупывал что-то новое? Невольно напрашивается мысль о связи ряда последних работ Лотрека с нарождающимся экспрессионизмом.
И если оценивать искусство Лотрека в его многосторонних связях с временем, то следовало бы особо остановиться на такой значительной области его творчества, как искусство плаката, в развитии которого он сыграл решающую роль. Собственно, создателем многокрасочной, исполненной литографским способом изобразительной афиши стал в 1860-е годы Жюль Шере. С самого своего возникновения афиши должны были выполнять не столько рекламную, сколько декоративную функцию, украшая многочисленные заборы, которые возникли в перестраивавшейся по проекту архитектора Османна французской столице. Они должны были привлекать взгляд издалека, моментально приковывать к себе внимание. Плакаты Шере, с их рокайльной кокетливостью, открыли возможность выхода художественного творчества на улицу, к широчайшей публике и стимулировали тем самым творчество других мастеров; наиболее ярким из них стал Лотрек. Переняв технологические усовершенствования, осуществленные Шере в области литографии, Лотрек создал свой стиль - броский, строящийся на эффекте внезапности: на неожиданности сопоставлений предельно обобщенных плоских силуэтов, изящных и грубых форм. Визуально резкими были и контрастные скачки в масштабных соотношениях, ритмический рисунок, непривычная фрагментарность композиции. Экспрессия четких контуров - то круглящихся, то напряженно-угловатых - сочеталась с остротой цветовых сочетаний.
Нередко эти плакаты связывают со стилем "ар нуво", но такая связь сомнительна. Слишком много внутренней энергии, монументальной силы было в афишах Лотрека. Очевидна разница и чисто стилистическая, ведь основной признак стиля "ар нуво" - мягко текучая, уподобленная движению органических форм извилистая линия, сплетающаяся в прихотливые орнаменты. Даже в лучших произведениях "ар нуво" есть нечто эстетски-изысканное, что всегда вызывало у Лотрека ироническую реакцию.
* * *
Трудно охарактеризовать искусство Лотрека во всей его полноте. Утонченное и колючее, насмешливое и трагичное, оно обнаруживает в себе бездны человеческого содержания, которое каждое новое поколение заново открывает для себя.
Это искусство многое предвосхитило в нынешнем веке: повлияло на становление творчества раннего Пикассо, на сложение образного языка кинематографии. Недаром Федерико Феллини признается, что Лотрек мог бы быть ему "братом и другом". И хотелось бы надеяться, что и читатель, закрывая эту книгу, ощутит духовную симпатию к главному герою драматичного повествования Анри Перрюшо и осознает, сколь непросты и тернисты пути художественного осмысления истины в стремлении воплотить подлинное лицо своего времени.
О. В. Мамонтова
