Анри Перрюшо - Жизнь Тулуз-Лотрека
И если в картинах Ван Гога, Сезанна или Гогена человек подчиняется тотальной энергии пронизывающих мироздание ритмов и становится его частью, то у Лотрека преобладающим мотивом оказывается именно разлад человека и мира - сферы непосредственного человеческого окружения, обретающей свойства мира вне человека. Неразделимость человека со средой его обитания и их обостряющаяся конфликтность отражаются пластически-композиционно - в житейски алогичном соотношении фигур и пространства.
В его многофигурных композициях, отдельных портретах ограниченное, казалось бы, интерьерное пространство обретает под воздействием неведомых сил собственную активность. Вздымаются полы, и вот уже человек соскальзывает с круто уходящих вверх, прямо из-под ног диагоналей досок, сближается с передним планом, с самой поверхностью картины, где масса его туловища будто распадается на мелкие пятна, растворяется в дожде струящихся мазков. Горит алым цветом пол под тяжелыми ступнями Габриэля Тапье де Селейрана (в портрете 1894 года), вот-вот убежит плоскость сцены из-под легких ножек танцующей Марсель Лендер ("Марсель Лендер, танцующая болеро в оперетте "Хильперик""). Чуть ли не в каждой картине (особенно остро это ощущается в живописных многофигурных композициях с запрокидывающимся вверх пространством) мир теряет свои устойчивые параметры и будто вытесняет из себя человека.
Упруго разворачивающиеся дуги, энергично прочерченные диагонали, образующие "скелет" композиции, своей активностью доминируют в динамичном строе картин Лотрека (где подвижен каждый мельчайший элемент формы и где даже пустые плоскости полны напряжения); они невольно подавляют или подчиняют себе движения изображенных персонажей. Вращения и взлеты структурно главенствующих линий отзываются в ритмических повторах контуров, в пластических "рифмах", пульсациях вогнутых и выгнутых форм, порождая иллюзию притяжения и отталкивания.
Сама фрагментарность картин Лотрека, уподобленных вырезанному из потока жизни кадру, опять-таки акцентирует отсутствие стабильности сущего. Явственно усложняющееся соотношение человека и среды - неверной и непостоянной в своей пространственной данности - вносит в духовную атмосферу произведений и чувство психологического дискомфорта, какой-то потерянности. Это чувство усилено и сюжетными моментами - отчетливо звучащим мотивом одиночества человека в толпе, людской разобщенности (в портретных композициях и особенно в сценах массовых увеселений). Фигуры будто замкнуты в своих контурах и отъединены друг от друга. Нет контакта (но есть жажда контакта) между персонажами в картине "В "Мулен-де-ла-Галетт"", равнодушно проходит публика мимо темпераментно отплясывающих Ла Гулю и Валентина Бескостного ("Танец в "Мулен Руж""). В шумную атмосферу кабаре и кафешантанов проникает нечто тоскливое, и прозаичные детали порой выступают на первый план (вроде пустой плоскости стола с неубранными тарелками в картине "В "Мулен-де-ла-Галетт"").
При общей подвижности - сюжетной, пластической - запечатленный в произведениях Лотрека момент житейской ситуации воспринимается внезапно остановленным и до неопределенности растянутым. Динамичность неожиданно оборачивается своей противоположностью. Наиболее живые, экспрессивные фигуры вдруг застывают, навечно распластанные и "припечатанные" резким контуром к поверхности холста или листа бумаги. Та поза, в которой они застигнуты, уже кажется не фазой многосложного движения, развивающегося во временной последовательности, а скорее самым случайным, непредусмотренным его элементом. Такая остановленность, задержанность движения порождает впечатление физической неловкости, неудобства. Появляется что-то нелепое в бешеной пляске Ла Гулю, напряженно-натужное в сложном танце Джейн Авриль. И характерно, что такое ощущение вызывают работы, выполненные в "синтезирующих" видах искусства - в живописи и особенно в плакате. Станковая графика: рисунки и серии литографий - являет движение в его полноте - переходности и сиюминутности. Такие листы схожи с кинокадрами, фиксирующими процесс в его динамичном развитии. Так, в сериях литографий они следуют один за другим, сменяя друг друга и воссоздавая живой многоаспектный облик модели в переменчивости моментов.
В разных ситуациях и разных состояниях предстают люди в работах Лотрека. Круг его героев не только очерчен, но и детально описан Перрюшо. В какой-то мере он широк: от аристократов, творческой интеллигенции до проституток; но предпочтение художник отдает миру полусвета и "дна". Обращение к этому миру воспринималось в ту пору либо как вызов общественной благопристойности, либо как разоблачение буржуазного общества с его показной нравственностью (во многом это действительно так) и глубокой порочностью. Вместе с тем трудно считать Лотрека безжалостным обличителем и моралистом или же смакующим уродство "певцом порока". Он был неутомимым исследователем человеческой натуры (можно даже сказать, хотя в этом есть риск двусмысленности, - исследователем естествоиспытательского толка) в пределах той реально существовавшей действительности, что составляла его непосредственное окружение, которое он доподлинно знал, и той части общества, с которой были так или иначе связаны все прочие социальные слои.
Лотрек не был первым и единственным художником, запечатлевшим быстротекущие моменты бурной и заманчивой жизни ночного Парижа, расцвет Монмартра как средоточия городских увеселений. Форен, Виллетт, Стейнлен и многие другие художники донесли до наших дней пеструю суматошливость этой жизни, характерный облик кафешантанов, кабаре Монмартра, яркие типажи его посетителей и обитателей; но при всей своей завлекательности их произведения по сравнению с лотрековскими выглядят поверхностноописательными, легковесными.
Лотрек не был первым и среди тех, кто коснулся запретной темы продажной любви. Достаточно вспомнить немногие работы Дега или же произведения крупнейших писателей того времени - Мопассана, Золя...
Заслуга Лотрека в ином - в человеческой "уравненности" его героев независимо от их социального происхождения и значимости, в выявлении того общего в жизнеощущении, реакциях, биологическом бытии, что сближает людей разных социальных сфер в их принадлежности к единому роду человеческому. Такой подход художника к своим персонажам поистине гуманен; однако "уравненность" не означает нивелировки, и широкий диапазон типажей, индивидуальных темпераментов в его произведениях сочетается с точностью и внятностью социальных и профессиональных характеристик.
В целом ряде рисунков, литографий, этюдов, картин Лотрека (портретные изображения, отдельные сцены) разворачивается перед зрителем повседневный быт публичного дома, предстают фигуры его обитательниц. Эта группа произведений ныне воспринимается как художественное исследование того женского типа, что был сформирован "древнейшей профессией", и обусловленных ею норм устройства обыденной жизни. Метко схвачена Лотреком профессиональная специфичность поз, движений, мимики женщин, их психологических реакций; но вместе с тем, наблюдая их в банально-будничных ситуациях, в состоянии полной непринужденности, художник остро чувствовал во многих из них и врожденную душевность, и исконно женственное начало. Нередко он изображал их обнаженными, и именно Лотрек, пожалуй, был первым европейским художником, столь решительно отказавшимся от отвлеченных эталонов женской красоты и сделавшим эстетически значимым и ценным женское тело именно в его индивидуальности, живой плотской и пластической неповторимости (серия "Они").
Разумеется, публичный дом отнюдь не являл Лотреку идиллию человеческого братства, и его отношение к тому, что он видел, было резко дифференцированным. Есть нечто жутковатое, например, в образах картины "Сдача белья в публичном доме", в то время как иные сцены отличаются слегка насмешливой симпатией. Объективистское отношение к сюжету ("В постели") сменяется откровенной утрированностью ситуации и образов. С эпатажной дерзостью явлена сцена ожидания клиентов ("В салоне на улице де Мулен"), воспринимаемая как злая пародия на буржуазный салон; подвижные физиономии превращаются в напряженные маски, естественность сменяется профессиональным лицедейством.
Подмечая в своих моделях поведенческие стереотипы, выработанные и родом занятий, и принадлежностью к тому или иному социальному слою, Лотрек не ограничивался фиксацией - порой гротескно утрированной - внешнего рисунка мимики и поз. Ему были интересны и внутренние душевные движения, и сущностные свойства личности. Но он далеко не всегда раскрывал и обнажал их в той мере, в коей была наделена ими сама эта личность. Во многих его портретных персонажах характеристики воспринимаются четкими и - из-за акцентирования индивидуальных черт облика - ясными, пусть и неоднозначными, как в образе великолепно-вульгарной Ла Гулю, где столь ощутимо авторское восхищение своей моделью.
